Святой папочка - Патриция Локвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, чаще всего нашими ораторами становились чистенькие девственницы в возрасте от двадцати до тридцати лет, которые берегли себя для родственных душ, которых еще просто не встретили. Время шло, а они продолжали возвращаться. «Может ли подобное случиться и с нами?» – задумывались мы. Потому что мы тоже себя берегли и даже носили в кошельках карточки, похожие на визитки, с надписью «Истинная любовь – ждет». У меня тоже такая была, и я не чувствовала никакой необходимости рассказывать всем, что моя драгоценная пахлава была давно и безнадежно потеряна.
На этой неделе к нам привели серьезного девственника в приличных брюках, который выглядел как спаниель, стоящий на задних лапах. Он принадлежал к числу тех, кто стремился к максимальной прямолинейности, поэтому иногда говорил нам такие вещи, как «Создал ли Господь задний проход, чтобы тот был источником удовольствия? Да. Абсолютно. В бесконечной мудрости, Он именно так все и задумывал». А потом принимался терпеливо и в подробностях объяснять, что СПИДом можно заразиться даже через поцелуй, если, например, человек, с которым вы целуетесь, с утра особенно яростно чистил зубы нитью, и вы тоже чистили особенно яростно. И вот вы целуетесь и устраиваете обоюдное кровоизлияние друг другу в рот – сплошной маркиз де Сад.
– ВЫ ХОТИТЕ ТАК РИСКОВАТЬ? – орал девственник, и я краснела за него. Ну, по крайней мере хоть в этот раз он не стал разворачивать стул задом-наперед.
Мальчики вглядывались в отверстия своих гитар, перебирая случайные аккорды, в то время как девочки сидели очень тихо и сжимались все больше и больше, собираясь в гармошку, прямо как те записки, которые мы передавали друг другу в классе и в которых говорилось, за кого мы выйдем замуж. Кристина сидела в другом конце комнаты, рядом со своим парнем, у которого спереди рос мертвый зуб цвета свежего бетона.
– Ну, – невозмутимо произнес тот, – больше никогда не буду чистить зубы.
Вся комната разразилась смехом, так же легко и быстро, как прежде – песней. Кристина прижалась к нему еще крепче. Видимо они все это время берегли себя друг для друга. Смех Анжелы, сидящей рядом со мной, превратился в привычный лающий кашель, напоминающий лязг цепи по земле, а затем она опустила рукава своей клетчатой рубашки, закрывая слова, которые иногда вырезала у себя на коже. Словом этой недели у нее было «БОЛЬНО», но бритва явно была старая и затупившаяся, потому что больше походило на «СОЛОНО».
Еще там была девочка, волосы которой сходились надо лбом вдовьим мысом. У нее был прелестный, немного квакающий голос, а еще она специально носила футболки большего, чем нужно, размера и бесконтрольно всхлипывала во время подобных выступлений. Ее друзья сидели по бокам от нее и прижимаясь к ней так сильно, словно утешали ее всем своим телом и хотели погрузиться в ее сердце. Как я уже говорила, по венам этих людей бежало само добро, и они хотели делиться им друг с другом. Иногда приходил какой-то взрослый и молился за нее. Ее отца посадили в тюрьму за то, что он как-то ночью прокрался в ее комнату, когда все остальные спали. Говорили, что он был пьян. Потом его выпустили, еще до того, как мы туда переехали. Тогда я об этом не знала и удивлялась, почему она плачет. Наверное, думала я, просто чувствует себя виноватой.
Несмотря ни на что, нам продолжали рассказывать, что заниматься сексом до брака – это все равно, что чистить зубы чьей-то грязной зубной щеткой или пить слюну из чашки. Секс – это огонь, а огню место в камине, потому что если он выйдет из-под контроля, то сожжет весь дом. Однажды отданное кому-то тело связано с этим человеком неразрывными узами, и это навсегда. Не часто, но бывало, что в этот момент девочка начинала плакать, и тогда все собирались вокруг нее и накладывали на нее свои исцеляющие длани.
Выпущенный на свободу отец этой девочки стал завсегдатаем наших осенних праздников, и как ни в чем не бывало жарил на них рыбу. Столп церкви вернулся на свое место. Я видела шрамы от акне на его скулах, видела тот же вдовий мысок, видела даже блестящий кожаный ремень у него на поясе. Я видела его в тренажерном зале при церкви Святого Лаврентия Великомученика, видела, как он улыбался на нашей вечеринке в честь Хэллоуина, его красивую крупную голову – вместилище воющей черной пустоты, в центре которой алым светом Марса зрел его поступок. Его жена обычно всегда стояла рядом с ним. Она не оставила его. Она говорила, что усердно молилась и Бог велел ей простить.
Предположим, она помолилась бы подольше и услышала, как Бог велит ей взять детей в охапку и бежать. Куда бы она побежала, где бы жили ее дети? Их было так много, а младший родился с расщеплением нёба. Когда он улыбался, расщелина блестела, и его улыбка от этого почему-то становилась только милее. Он агукал, пока его покачивала одна из сестер.
Говорили, что святого Лаврентия Великомученика казнили на раскаленных углях. И в середине казни он крикнул своим мучителям: «Переверните меня, с этой стороны уже все!» Вот такие истории нам рассказывали, и такими были те святые, которые за нами присматривали.
* * *
В конце мы брались за руки