Варяжский десант - Андрей Горюнов

В этой экипировке вполне можно было бы лезть даже в большую политику.

Филин, полковой мастер, потрудился на славу.

Выйдя на исходный рубеж, Астахов замер, словно окаменел. Единственное, что ему оставалось, – это надеть маску, вставить загубник в рот, окончательно задраиться, включить подачу воздушной смеси… И все. И – вперед!

За его спиной выл авиационный двигатель, гоня запах прочь, в лес.

– Ну что, давай, – подбодрили Астахова.

– Когда ты пойдешь, мы сразу скинем обороты двигуна.

Астахов стоял.

– Ну, долго ты еще будешь с духом собираться?

– Что ты так найдешь, если ты ничего не ищешь?

Астахов стоял как потерянный.

– Смотри, друг, сейчас ты стоишь, а ведь осень придет, холода настанут…

– Да он, наверное, думает, что мы ему тепловентилятором всю зиму тут полынью держать будем.

– Как в сказке, в этой… Ну, «Серая Шейка», знаете?

– Так толку-то что? Серая Шейка поверху плавала. А ему закопаться надо.

– До дна мы тебе яму зимой не прогреем…

– Донизу прогреем, так вверху закипит, понимаешь? Не подойдешь, не залезешь.

– Так что лучше сейчас время не теряй.

Астахов стоял как памятник.

– Ну, долго еще ты стоять-то будешь?

Внезапно Астахов резко мотнул головой и крикнул, перекрывая рев авиационного двигателя:

– Не полезу я в говно!

– Как – не полезешь? – удивились присутствующие. – А кто же полезет тогда?

– Кто хочет – тот пусть и лезет! – рявкнул Астахов. – А я не полезу.

– Кто ж, если не ты?! Заболел, что ли?

– Ну, можно и на завтра отложить… Возьмешь больничный, доктор подтвердит, что не можешь по состоянию здоровья в говно нырять, не трудоспособен… Ну, понятное дело. Лечись, не ныряй. Мы же не звери.

– Не буду. Никогда не буду. – Он набычился и рявкнул на всю поляну: – Не буду больше в говно лазить!!!

– «Не буду больше»… Разве ты лазил уже?

– Еще не лазил, а уже раскричался!

– Ты же еще ни разу и не пробовал!

– Ты попробуй, точно.

– Это сначала всегда так: сначала тяжело, а потом привыкнешь.

– Еще других учить станешь!

– Нет! Не будет этого, не будет!

Откинув лопатку, Астахов повернулся к «Лебединому озеру» спиной и пошел прочь, шлепая ластами, срывая с себя тяжелую амуницию.

– Не полезу я в говно! Не полезу! Хоть убейте! Не полезу я в говно!

– Ты куда пошел-то?

Астахов шел куда глаза глядят: пересек дорожку, пошел по газону возле санчасти… В середине лужайки он наступил сам себе на ласту и упал на клумбу, погрузившись лицом в настурции и анютины глазки.

Испуганные бабочки запорхали над ним, но он их не видел, утонув в мире зелени – стеблей и листков, уткнувшись носом в веселый пестрый цветочный ковер, вдыхая запах разнотравья…

– Не полезу я в говно! Не полезу!

Стоявшие поодаль, возле дальнего угла санчасти, заслоненные щитом с надписью: «„Валдайский колокольчик“ – Финал чемпионата Новгородской области по хэдболу», Аверьянов и Коптин с интересом наблюдали финал.

– Да это просто бунт какой-то! – с уважением заметил Коптин. – Мятеж! Социальный протест, так сказать…

– Я разделяю его взгляд на жизнь, – согласился Коля. – И в говно бы я тоже не полез. Даже ради спасения земной цивилизации.

– А для спасения цивилизации как раз-то и надо не лазить в говно, – совершенно серьезно согласился Коптин и достал из кармана свой штрих-кодер…

– Лишнее это все, конечно, эффект, показуха… – Подойдя к лежащему, уткнувшемуся лицом в землю Астахову, Коптин тихо положил перед ним свой штрих-кодер, а затем вернулся к Аверьянову: – Завтра никто и не вспомнит об этой истории, но как не сделать человеку приятное!

Услышав, а может, почувствовав что-то, Астахов вдруг поднял голову и сразу увидал штрих-кодер, лежащий перед ним среди цветов.

Оглянувшись по сторонам, но не заметив ничего подозрительного, Астахов взял прибор в руки.

Опершись на локти, привстал, сел на клумбе среди цветов.

Появление прибора он воспринял спокойно, как должное.

Пальцы его быстро побежали по кнопкам, проверяя работоспособность. На мгновение над его головой возник и тут же исчез небольшой абрикосовый поросенок. Прибор был исправен.

Астахов убрал его в карман и встал во весь рост.

Встал, стянул с себя остатки гидрокостюма, расправил плечи, вздохнув полной грудью.

– Заметьте, Николай, – кивнул Коптин. – Видимо, в человеке на подсознательном уровне это заложено, да?

– Заложено что?

– То, что в мире подлунном нет ничего, совсем ничего, абсолютно ничего такого, ради чего стоит лезть в говно.

– И вместе с тем, – усмехнулся в ответ Аверьянов, – любая ценность, ради которой ты было собрался уже нырять с головой, приходит сама, как только ты скажешь: «Ну нет, я туда за тобой не полезу!»

– «Не полезу я в говно!» – кивнул, подтверждая мысль, Коптин. – Как хорошо, лаконично, конкретно сказано! И легко обобщается, так?

– А почему ж вы сказали, что завтра никто об этом не вспомнит? – повернулся к Коптину Аверьянов. – Вы же сказали минуту назад? Забыли?

– Нет, помню. Я просто имел в виду, что если мне повезет, то завтра этот мир будет списан в архив, будет стерт.

– Что-что?!

– Да ты не волнуйся, – успокоил Сергей Ильич. – Это событие никому и ничем не грозит. Все будет, как было, – всего-то…

– Как вы всегда непонятны… – досадливо поморщился Николай.

– Хроноразведка… – пожал плечами Коптин.

– И это тоже хроноразведка, – кивнул Коптин осмотрев витрину «Металлоремонта», торгующего корягами. – Видите? – Он указал Аверьянову на мелкие пылинки, парящие за стеклом витрины, напоминающие редкую снежную крупу, что в солнечные дни идет с ясного голубого неба на Севере в дни бабьего лета. – Резистор-поле.

– Архив американской хроноразведки?

– Никакого сомнения… – Коптин задумался. – Как же все-таки спецслужбы всех стран похожи друг на дружку! Думают одинаково. Шифруют одинаково. Врут одинаково. Даже противно, насколько они одинаковы. Прямо как счастливые семьи у Льва Николаевича.

– Какого Льва Николаевича? – удивился Аверьянов.

– Толстого. Вы же утверждали, что любите его, читаете? – насмешливо заметил Коптин. – Забыли? В разговоре с Астаховым.

– При котором вас не было… Помню, конечно.

– А в нем интересно было бы покопаться, в этом архиве…

– Оставайтесь, вместе и покопаемся, – предложил Николай.

– Нет, – отрицательно покачал головой Коптин. – С меня довольно.

– Ну, как знаете.

– А вам вот что еще скажу на прощание. Не вздумайте вбить себе в голову, что вы работали на меня. На меня лично. Нет! Организовав удачную высадку викингов, вы решили очень непростую задачу, добыли информацию важную, нужную и для страны, и для всего человечества. Словом, не удивляйтесь тому, что в ближайшие недели вы получите майора.

Оставив Аверьянова с открытым ртом, Коптин сел за штурвал своего хронотопа и, задраившись, включил программу предполетной подготовки.

Штрих-код точки свидания в Берендеево был им уже успешно введен в блоки навигации.

Ивона Стефановна – Валечка Дроздова стояла на самой вершине Оленьего Холма.

По всему холму шла уборка и работа по благоустройству территории.

Внимание Валечки привлекла тщедушная фигурка девочки лет восьми, тянущая волоком по земле длинное тело старика.

Без сомнения, это была та самая Ахсину-х, которая теперь тащила своего мертвого дедушку Рахтылькона из леса назад, сюда, на холм.

Зачем?

Сосредоточиться на этой проблеме Валечке не давал свербящий уши и мозги вой Сигурда, только полчаса назад обнаружившего пропажу своей ладьи.

Стоя на коленях у самого прибоя и глядя в море, Сигурд проклинал весь мир и силы природы, заманившие его сюда, в ловушку, прельстившие и обрекшие на муки нищеты в неведомом проклятом краю.

Он стоял на коленях, обратившись лицом к морю. Ни присесть, ни прилечь на бок он не мог: полярный волк, перед тем как его отогнала охрана, успел доказать Сигурду, что он способен не только рычать…

Втащив дедушку на самую вершину, к ногам Валечки, Ахсину-х с трудом разогнулась, ища кого-то глазами. Дедушка все так же лежал с полуоткрытым ртом, из которого торчал огромный змеиный глаз – видно, никто не решился вынуть его изо рта покойника.

Отдышавшись и убедившись, что Аверьянова нет, девочка посмотрела с мольбой на Ивону Стефановну:

– Боги желтых камешков со дна Оленьего Ручья, светящиеся под солнцем в день летнего праздника Ау, вернули мне дедушку…

Было понятно, что девочке пришлось побеспокоить не одну тысячу богов, пока наконец нашлись такие, хоть и не бог весть насколько раскрученные, которым тем не менее была небезразлична участь Ахсину-х и ее дедушки Рахтылькона, которые оказались компетентны в решении вопроса о жизни и смерти дедушки и, мало того, имели при этом право принять окончательное решение самостоятельно, без проволочек, экспертиз, согласований.