Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - Анастасия Ивановна Архипова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Караибы, Геспериды и Адам о двух носах
Свои тезисы Руссо иллюстрирует примерами из жизни современных ему «диких народов». Работая над своим трактатом, он штудировал материалы путешествий, черпая в них сведения о готтентотах и караибах. У естественного человека были развиты зрение, слух и обоняние – так же, как у готтентотов мыса Доброй Надежды или «дикарей Америки»87. Человек естественный не обладает ошибочно приписываемыми ему «зверскими инстинктами» и гибельными страстями – так, караибы, «народ, который менее, чем какие-либо из ныне существующих народов, отдалился от естественного своего состояния, как раз миролюбивее всех в своих любовных делах и менее всех подвержены ревности»88 и т. д.89.
Так к мотиву зловещего андроида, страшной ожившей машины, созданной из мертвой плоти, в романе «Франкенштейн» присоединяется мотив «дикаря», «естественного человека». Эта известная мифологема Нового времени сложилась в эпоху Великих географических открытий, когда европейцы обнаружили Новый Свет, а вместе с ним расу людей, чей жизненный уклад показался европейским мыслителям сопоставимым с античным идеалом Золотого века.
Мишель Монтень в эссе «О каннибалах» (1580), одном из ключевых текстов (наряду, например, с бесчисленными травелогами), благодаря которым в европейское сознание вошел образ дикаря как «природного» человека, не «испорченного» (со знаком «плюс») или не «затронутого» (со знаком «минус») цивилизацией, пишет о бразильских индейцах племени тупинамба (о которых он мог судить не только по рассказам путешественников, но и по личному опыту общения с туземцами, прибывшими во Францию):
…эти народы <…> еще очень близки к первозданной непосредственности и простоте. Ими все еще управляют естественные законы, почти не извращенные нашими. <…> Мне досадно, что ничего не знали о них ни Ликург, ни Платон; ибо то, что мы видим у этих народов своими глазами, превосходит, по-моему, не только все картины, которыми поэзия изукрасила золотой век, и все ее выдумки и фантазии о счастливом состоянии человечества, но даже и самые представления и пожелания философии. <…> Насколько далеким от совершенства пришлось бы [Платону] признать вымышленное им государство!90
Монтень добросовестно описывает и некоторые не столь привлекательные обычаи «дикарей», но ему, очевидцу резни в Варфоломеевскую ночь 1572 г., ритуальный каннибализм индейцев кажется не идущим ни в какое сравнение с ужасами европейского варварства.
Мифологема Золотого века естественным образом смыкается с мифологемой «земного рая»:
Великие географические открытия были неотделимы от мечты о скрытом рае и от воображаемой географии некоего далекого края, не затронутого первородным грехом, где все еще продолжался Золотой век. В определенную эпоху – главным образом, в XVI в. – сама реальность подкрепляла эти иллюзии. <…>: вера в Золотой век никогда не была так сильна, как в эпоху Возрождения. Эта вера выражалась в жанре утопий, в описаниях скорее фантастических, нежели достоверных, блаженной и изобильной Америки и ее счастливых обитателей, источника вечной молодости, страны изобилия и праздности, в обширной иконографии первой пары, наслаждающейся жизнью в благословенном крае. Творения Босха, Дюрера, Микеланджело, Брейгеля возрастают на плодородной почве этой упорной мечты – о безгрешном человечестве в саду Гесперид <…>91.
Блаженный Августин, чьи сочинения в то время, как пишет Жан Делюмо, вновь входят в моду, создал в начале V в. ставшую необычайно влиятельной интерпретацию событий вокруг первородного греха: ослушание Адама и Евы породило и ослушание их плоти – так возникло сексуальное желание, доселе неведомое блаженной паре, «бесстыдное возбуждение бесстыдной плоти», неподвластное отныне их воле. «Непроизвольное сексуальное желание, – утверждает Августин, – самое ясное и непреложное доказательство последствий первородного греха – это желание есть прежде всего проявление торжества страстей. Больше всего Августин впечатлен тем, насколько независимо от воли человека возникает сексуальное возбуждение» – а ведь до грехопадения сексуальные органы человека подчинялись его воле, как и все остальные его члены, и размножение было актом свободной воли («как рукопожатие», пишет Августин)92.
Французский визионер Антуанетта Буриньон (1616–1680), которой в 19 лет было видение – ей явился бл. Августин, – оставила в своих сочинениях яркое описание Адама-гермафродита, чье тело было настолько совершенно, гармонично и целомудренно, что вместо половых органов у него было нечто, устроенное как «нос, такой же, как и на лице», «источавший прекраснейшие запахи и ароматы». Этот «нос» Адам использовал как яйцеклад: в чреве у первочеловека имелись два «сосуда», один с яйцеклетками, а другой с «жидкостями»; и когда Адам воспламенялся любовью к Богу, жидкости оплодотворяли яйцеклетки, и в свой срок сначала появлялось яйцо, а потом из него вылуплялся человек. И такими же будут, говорит Антуанетта, наши тела «в жизни вечной»93.
Тело Адама, на котором невозможно обнаружить pudenda, как сказал бы Августин, т. е. срамные части, тело с двумя лицами, «верхним» и «нижним», столь же безгрешно и неподвластно стыду, как и тела «дикарей», о которых говорится в полуанекдотической истории, приводимой Р. Якобсоном в статье «Лингвистика и поэтика»:
Один миссионер укорял свою паству – африканцев – за то, что они ходят голые. «А как же ты сам? – отвечали те, указывая на его лицо. – Разве ты сам кое-где не голый?» – «Да, но это же лицо». – «А у нас повсюду лицо», – ответили туземцы94.
Хороший, Плохой, Простодушный
«Дикие» народы и их образ жизни часто становятся философским полигоном для мыслителей Нового времени. Томас Мор помещает свою Утопию (1516) в пределы Нового Света, а среди вдохновивших его источников упоминает «Четыре плавания Америго Веспуччи»95 (спутником Веспуччи
