Дарю, что помню - Евгений Весник

Швейцар. Очень мне понравились Ваши спектакли! Только вот в толк не возьму – на сцене Ваших артистов не больше 10–15 человек, верно, господин?

Руководитель. Совершенно верно. (Он хотел было чокнуться, чтобы овладеть очередным подаренным глотком, но швейцар остановил его.)

Швейцар. Наш администратор сказал мне, что Ваша делегация состоит из почти 50 человек. Это что – охрана?

Руководитель. Нет, нет, что вы! (Хохочет.) Очень остроумно! Нет, это представители дирекции, помощники режиссера и режиссеры, суфлеры, гримеры, врачи и осветители, художники и рабочие сцены, заведующий постановочной частью, электрики, председатель профкома и парткома.

Швейцар. (зашелся смехом). Богато живете, поэтому и бедные! Наш театр на гастролях и в Англии, и в Испании, и в Греции пользовался услугами местных и гримеров, и электриков, и рабочих. На гастроли едут только артисты. Это дешевле обходится, и артисты больше зарабатывают.

Руководитель засмеялся, чокнулся со швейцаром, выпил последнюю рюмку, загрыз орешками и подытожил «заседание»:

– Очень толково говорите, очень! Было приятно познакомиться! А страна наша действительно великая и богатая, поэтому чужими услугами не пользуемся ни у себя, ни в заграничных гастролях. Спокойнее, знаете ли. Приезжайте! Буду рад Вас видеть в Москве! – Он похлопал моего друга по плечу и ушел. Друг что-то сказал, а переводчик тихо перевел его слова:

– Большой человек. Добрый! Такого и угостить не жаль.

7 ноября. Праздничный прием в нашем посольстве в Мехико. Какое-то не поддающееся описанию волнующее состояние поселяется при посещении в чужой стране клочка земли, принадлежащего всем нам за кордоном, где встречаешься с земляками.

Знакомлюсь с приглашенным на прием мексиканским дипломатом, когда-то работавшим в Союзе и прилично говорящем на русском языке.

– Малый театр – замечательный, страна ваша – очень замечательная и очень трудная. Но очень бесхозяйственная ваша страна. Очень много бюрократов. Нужно везде делать скачки с барьером. Жизнь ваша – это конкур с препятствиями. И знаете почему?

– Почему?

– Вы всегда неправильно пели одну строчку в песенке: «кто был ничем, тот станет всем». Это так не бывает, это так невозможно. «Кто был ничем» может стать «всем» только через силу, бандитство, убивание других. Очень неверные строчки в песне.

Такие глупые строчки есть в каждой стране в разных песенках. Я делаю коллекцию таких глупых строчек. У нас тоже есть такая песенка, что я должен любить каждого президента. А если плохой президент? Все равно нужно любить?

– О! Раз Вы коллекционируете такие перлы, я сделаю Вам праздничный подарок: более глупую строчку, чем та, которую Вы привели.

– Пожалуйста! Прошу Вас! Я очень Вам благодарен! Вот ручка, вот блокнот. Я слушаю и записываю.

– «А вместо сердца – пламенный мотор!» – тихо и медленно спел я.

– Не может быть! – воскликнул он и записал новый «экспонат» в свою копилку.

Через день я встретил коллекционера в театре. Он зашел ко мне в артистическую уборную поблагодарить за спектакль «Иван». Вместо принятого приветствия «добрый вечер» или «здравствуйте» он, пожимая мою руку, громко спел: «А вместо сердца – пламенный мотор!» На что я ответил: «Непременно любите любого Вашего президента». Мы обнялись как старые друзья – коллекционеры музыкально-поэтических шедевров!

Хлебосольный, очень красивый прием-банкет закончился в четвертом часу утра. Решили добираться до отеля пешком.

– Видите над башней луну? – сказали нам. – Вот и идите прямо на луну к башне. За ней – ваша улица и отель. Доберетесь минут за 20.

Прошли метров 200. Луна скрылась за облаками, а башня за домами. Куда идти? На наше счастье – навстречу полицейский на мотоцикле. Останавливаю. Показываю на каждого из нас троих, считаю – раз-два-три, для верности еще и по-немецки – айнц, цвай, драй. Протягиваю визитку нашего отеля «Фонтан» и, подложив под свою щеку ладонь, слегка похрапывая (хр-хр-хр!), даю понять, что мы, дескать, спим по указанному адресу, но… Я зашагал на месте, «озвучил» шаги – топ-топ-топ, приподнял плечи и развел руками.

Полицейский заулыбался, закивал головой – дескать, все понял. Завел мотоцикл, движением головы пригласил следовать за ним и очень-очень медленно, чтобы не утруждать нас, проехал метров восемьсот. Затем остановился, показал, как и я, на каждого из нас, подложил ладонь под свою щеку, похрапел чуть-чуть, затем, присвистнув, показал рукой – прямо. Потом сказал или на испанском, или на «международном» – «отель „Фонтан“», – потопал ногами по асфальту – топ-топ-топ, снова свистнул и показал рукой – вперед! Зафырчал мотор, полицейский умчался навстречу новым встречам со всякого рода топ-топ-топами.

Остаток ночи в отеле подарил мне странный сон.

Огромное количество весов, очень разных людей почему-то в форменных кителях, представлявших всевозможные и многочисленные профессии. Раздевшись догола, все взвешивали, каждый отдельно, свою одежду, и на особых весах каким-то сложным образом – свой ум. У многих, очень многих официальных лиц первое перевешивало второе. И что очень странно – попадались ловкачи, которые умудрялись на чашу весов, взвешивавшую их ум, незаметно подбрасывать тяжелые гирьки. Но у них ничего не получалось: чаша с одеждой оказывалась тяжелее. Одежда же и ум умельцев, рационализаторов и другой трудящейся публики постоянно находилась в состоянии уравновешенности. А вот одежда крестьян, влюбленных в землю и отдающих ей всю силу и душу полностью, ничегошеньки не весила: она уступала уму крестьянскому и даже не пыталась не то что перевесить, но даже уравновесить себя с ним. Потом стали бить в колотушки. На пьедестале появился огромного роста глашатай и радостно объявил результаты взвешивания: «Человечество должно быть благодарно выдающимся модельерам всего мира за их разного рода модели и повсеместное их внедрение в жизнь планеты, что позволило поднять вес красивого внешнего вида людей принципиально выше, а значит, сделать его весомее их вечно ошибающегося, грешного, преступного существа, то есть умственных способностей. Недаром мудрец сказал, что красота, а не ум спасет мир!»

Раздался жуткой силы взрыв. Весы взлетели в воздух, люди, выдавленные из кителей, исчезли. Остались только те, кто был с мозолями, с молотками в руках. Они, будто и не было взрыва, продолжали что-то делать: копать, строить.

Я открыл глаза и понял, что взрыв во сне был не что иное, как резкий звонок, призывавший новую смену рабочих на строительстве дома во дворе нашей гостиницы приступить к работе. Глянул в окошко – седьмой этаж был почти закончен!