Отыгрывать эльфа непросто! - Леонид Кондратьев

Подгоняя пленных уколами клинка, командир вёл их по наплавному мосту в сторону круга камней. Медленно переваливаясь на брёвнах своей нелепой семенящей походкой немцы приближались к сердцу болота. Шаг. Ещё шаг. И вот первый из них чуть пошатнувшись, но всё же сохранив равновесие, переступил с одного настила на другой. Второй. Спустя полминуты на круглом настиле находилась уже вся троица.

От любопытства и внезапно проснувшегося предвкушения причастности к тайне Сергеич буквально высунулся из кустов, впрочем при этом он не забыл аккуратно придержать тугие, неподатливые ветви. Чтобы не шелохнулись и зашуршав не выдали командиру незапланированного участника событий.

Впрочем, как ни высовывался, как ни всматривался, многого всё равно не увидел ― слишком неудобный ракурс и большое расстояние для наблюдения ночью. Вот знал бы он заранее ― забрался бы на эту ольху и тогда бы точно всё видел. Но, как говорится ― хорошая мысля, сами знаете, когда приходит. Пока старшина предавался сожалениям и рассматриванием недостижимой сейчас площадки для наблюдения, со стороны камней начал доносится тихий и вместе с тем пронизывающий всё тело гул. Гул от которого кишки старшины принялись странно шевелиться в животе…

Хаотическая пульсация гула постепенно нарастала, начиная складываться в какой-то чудовищный, низкий голос, проговаривающий мерный непонятный речитатив на языке, звуки которого явно не предназначались для человеческого горла. В лучах лунного света плети тумана покрывающие поверхность топи вдруг ожили и принялись извиваться в такт этому голосу. Неожиданно туман будто обрёл плотность и вес ― под прикосновениями его мерзко белёсых щупалец начал проминаться травяной покров, покрывающий тёмную, влажную пасть болота. Медленные, тягучие волны прокатились от кольца камней во все стороны. На берег поляны обрушился мерный прибой, рефреном повторяющий слова речитатива. Маслянисто-чёрные волны схлынув оставляли после себя ил и куски дёрна, ещё недавно надёжно скрывающего влажные глубины болота. Движения туманных щупалец всё ускорялись и ускорялись, они сплетались в странные фигуры, вызывавшие дрожь и омерзение одним только своим видом. Эти фигуры и их движения будили внутри старшины что-то мерзкое, постыдное, можно сказать звериное, то что спало веками и никогда не должно было просыпаться. Картина происходящего действа вызывала желание убежать, скрыться или хотя бы зажмурить глаза, лишь бы больше не видеть всю эту мерзость. Но вместе с тем, она и притягивала. Так может притягивать только сладковатый запах разложения разорванного близким взрывом человеческого тела. Тела перемешанного с землёй и остатками обмундирования, пролежавшего на расстоянии вытянутой руки от окопа в котором уже пятый день ты скрываешься от обстрела белогвардейской артиллерии.

Застывший в небе прожектор луны безучастно освещал эту безымянную топь, затерявшуюся в глухих белорусских лесах, серебрил верхушки деревьев, кустов, пряди травы и отражался в широко раскрытых от ужаса зрачках уже совсем не радующегося своему любопытству хуманса.

Между с тем, окружающее пространство начало претерпевать более глобальные изменения. В местах, где только сегодня виднелись островки камней, начало разливаться мертвенное, зеленоватое свечение, подсвечивая две скрюченные фигурки, находящиеся в центре и одну тень, стоящую с раскинутыми руками, обнимающими что-то громадное и вздрагивающую от бьющих её конвульсий. Яркость сияния продолжала увеличиваться, и в какой то момент от фигурок людей, распростёртых на помосте, до старшины начал доноситься утробный вой. Вой, вызывающий ассоциации с зубовным скрежетом и треском выламываемых на живую суставов. Одновременно с ярчайшей зелёной вспышкой, озарившей окружающее, гул излучаемый камнями прервался, и только бесконечный заунывный вой продолжал вести свою сольную партию в этой темноте страшной ночи. Яркость свечения возрастала, и уже было просто невозможно смотреть на это зелёное море, бушующее над камнями. Постепенно цвет свечения стал изменяться, и вместо зелёных оттенков начали преобладать коричневые. Поддавшись своему болезненному любопытству, могущему когда-нибудь привести к безвременной кончине, Сергеич опять обернулся к камням. Сразу же стало понятно изменение цвета: всё так же светящиеся зелёным верхушки камней продолжали лить свой безжизненный мертвенный свет на поверхность трясины. Но из самой этой трясины наполненной гнилью, мерзостью и застарелой смертью тоже прорывалось свечение. Светилась сама вода, хотя нет ― светилась чёрно-коричневая болотная жижа окрашивая пробивающийся из недр трясины свет в гнилые, грязно-коричневые тона.

В этот момент раздающийся со стороны камней вой, мало похожий на тот, что может исторгнуть человеческое горло, достиг своего крещендо и внезапно прервался. В моментально наступившей тишине медленно начал нарастать тот самый знакомый гул, и свечение камней начало уменьшаться. Всё это длилось буквально секунду. Раздался влажный, мерзкий даже на звук хлопок, и окружающее заполнило новым воем, эхом раскатившимся по окрестностям. Воем, исторгающимся явно уже из другой глотки. На фоне этого бившего старшине по черепу (отчего у того двоилось в глазах) звука. Начавшийся мелкий моросящий дождь казался целебным бальзамом. Человек откинул голову назад и со всей силой сжал её руками, пытаясь как можно плотнее закрыть уши и не слышать вновь взлетевший в вышину вопль. Прохладные, маленькие капли ласковыми пальчиками пробегали по закинутому лицу. В какой-то момент сознание старшины немного отдалилось от тела, а перед глазами всё заполнил чуть погрызенный диск луны. Через некоторое время сознание вернулось, благодаря какому-то знакомому запаху, принесенному дождем.

Внезапно раздался гулкий, нутряной удар, больше похожий на взрыв полутонной авиабомбы. В поле зрения насмерть испуганного наблюдателя появилась гигантская колонна зелёного света уходящая в бесконечность и подсвечивающая редкие облака. Окружающее подёрнулось рябью, и от колонны начали отделяться струи свечения. Они раскидывались в небе громадной паутиной и падая вниз, медленно гасли. Воздух звенел и искажался, как над костром, и в этих зеленоватых переливах старшину настигали грёзы. Грёзы основанные на обрывках воспоминаний об услышанных в детстве сказках, на историях рассказанных командиром и на расплывчатых образах гибких чешуйчатых тел…

Удар, выбитое дыхание и шелест падающей на старшину листвы, сорванной ударной волной. Несколько секунд беспамятства и старшина Дроконов Валерий Сергеевич вновь открывает глаза ― вокруг темнота, мягкая темнота, залитая лунным светом. И запах ― этот знакомый запах, вдруг ставший понятным…