10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

Сталин, возможно, думал почти так же до конца своей жизни, но вряд ли бы одобрил публичное появление такого документа. Его дипломатия, международная деятельность внешне была даже респектабельной, но по сути такой же, как и у составителей этого поразительного по цинизму и классовой озлобленности документа.

Сталин особое значение придавал тайной дипломатии, прежде всего со странами, партиями, организациями, близкими ему по духу и целям. Думаю, он никогда не вспоминал «революционного романтизма» большевиков, спекулировавших в 1917 году на борьбе с «тайной дипломатией» царизма и Временного правительства, разоблачении «секретных договоров» и соглашений. Как давно все это было!

Теперь Сталин – абсолютный диктатор. Он не только принимает главные решения по внутренним и внешним вопросам, но и страшно любит лично сам «ткать» полотна договоров, соглашений, сделок. Обычно его участие – эффективная форма «руководства» братскими партиями, давления на них, осуществления своих замыслов.

Диктатор выработал целый ритуал закрытых, часто тайных бесед. С просьбами о личных встречах к нему обращались многие: от Мао Цзэдуна до Тито, от Ким Ир Сена до Долорес Ибаррури. Второй вождь обычно давал согласие. Делегации или лидеры приезжали, прилетали, и здесь они нередко ждали назначения дня желанных встреч. Ждали по нескольку дней, а то и недель. Через это прошли Мао Цзэдун, Ким Ир Сен, Чойбалсан, Тито, Долорес Ибаррури, Вильгельм Пик, Морис Торез, Энвер Ходжа, другие национальные лидеры. Гость как бы «вызревал» для встречи с вождем, чтобы ощутить всю историческую значимость предстоящей беседы. Приглашенные в Москву лидеры жили на цековских дачах, «общались» с охраной, сотрудниками спецслужб, работниками аппарата ЦК ВКП(б) и ждали, ждали… Вдруг за несколько часов до встречи гостю сообщали: «Вас сегодня примет товарищ Сталин». Обычно назначалось позднее время: 11 часов вечера, полночь, а иногда и за полночь. Люди шли к земному богу, и все было необычно, таинственно, загадочно, даже время, назначенное для долгожданных бесед.

Сталин умел обвораживать собеседников своей «простотой», хлебосольством, щедростью и обычно добивался всего, чего хотел. Как писал в своей книге «Со Сталиным» албанский «вождь» Энвер Ходжа, первая его встреча с советским вождем оказалась неожиданно скорой. В Москву Ходжа прилетел на специальном советском самолете 14 июля 1947 года, а уже в полночь 16 июля Сталин принял албанцев. Ходжу поразило все: и просторы кабинета генералиссимуса, и мягкая обходительность Сталина, и безапелляционность его суждений, и тосты, которые провозглашал советский лидер, как и полуночный просмотр в специальном зале киножурналов и фильма «Трактористы». В ходе демонстрации картины вождь сам комментировал ее содержание. Энвер оказался наблюдательным человеком и запомнил не только содержание тостов Сталина и марку вина, которое он пил, но и живой интерес советского диктатора к особенностям «албанского языка и истории».{407}

В процессе таких бесед Сталин фактически давал инструктивные указания. В данном случае: как бороться с внутренней реакцией и создавать МТС, как использовать в Албании советских специалистов. Посоветовал также укреплять морское побережье. Особый восторг у албанского коммунистического вождя вызвало решение Сталина «предоставить просимое вооружение Тиране бесплатно»{408}.

К слову, Сталин всегда что-нибудь давал своим вассалам – не только личные подарки: золотые сабли, автомобили, вазы, а чаще оружие, порой деньги, специалистов, оборудование заводов, фабрик. В обмен тоже что-нибудь «брал», обычно – независимость. Беседы с иностранными гостями происходили почти по одной и той же схеме. Иногда помощники Сталина заранее требовали вопросы, которые прибывшая сторона была намерена поставить перед властителем. Чаще всего вместе с генсеком на встречах присутствовали Молотов, изредка Маленков, кто-то из военных.

У нас нет возможности рассказать даже о малой части сталинских встреч, обычно – тайных. Правда, иногда в газетах появлялось две-три строки о прошедшей беседе, из которых нельзя было даже узнать, когда она в действительности состоялась, не говоря уже о том, что на ней обсуждалось.

К некоторым партиям и их лидерам Сталин проявлял особое пристрастие, позитивное или негативное. Он был всегда подчеркнуто внимателен, например, к Эрколи (Тольятти) и его партии. Так же подчеркнуто, но отрицательно (особенно в 20-30-е годы) относился к полякам.

Возможно, на отношение Сталина к полякам серьезно повлияло поражение Красной Армии в 1920 году под Варшавой. В числе высоких военачальников и комиссаров, битых в российско-польской войне 1920 года, оказался и член Военного совета фронта И.В. Джугашвили (Сталин).

Многие мелкие детали, штрихи повседневья генсека свидетельствуют о его устойчивой недоброжелательности к полякам, их компартии и в то же время невольном к ним уважении за стойкость и мужество. Вот одно такое свидетельство. После Гражданской войны советская Россия пыталась выйти из международной изоляции и вела сложные дипломатические маневры в отношениях с западными соседями.

На заседании политбюро 18 октября 1923 года Сталин пишет записку одному из присутствующих (видимо, Чичерину). «…Я думаю, что лучше отказаться от зондировки поляков и приняться за зондировку латышей. Латышей можно запугать, припереть к стене и пр. С поляками этого не сделать. Поляков надо изолировать, с ними придется биться. Ни черта мы у них не выведаем, только раскроем свои карты. Коппа задержать. Поляков изолировать. Латышей купить (и запугать). Румынию купить. А с поляками подождать»{409}.

Записка красноречиво показывает не только предельный цинизм генсека, но и невольное уважение Польши. Рана, нанесенная самолюбию Сталина в 1920 году, постоянно кровоточила. Именно генсек уже в начале 30-х годов инициировал жестокое преследование польских деятелей в Коминтерне.

Секретарь ИККИ М. Москвин (подлинная фамилия Трилиссер, один из видных деятелей НКВД) поддержал версию, сфабрикованную Ежовым, о «полной засоренности компартии Польши шпионами и диверсантами». Димитров на основе этих данных пришел к выводу, что в Коминтерне существует «разветвленная шпионская организация»{410}. Когда под давлением Сталина Исполком Коминтерна принял в декабре 1937 года позорное решение о роспуске компартии Польши, лидер ВКП(б) на проекте резолюции ИККИ выразился весьма красноречиво: «С роспуском опоздали на два года. Распустить нужно, но опубликовать в печати, по-моему, не следует»{411}. Так что в «послужном списке» Сталина мрачные страницы в польских делах связаны не только с массовым расстрелом офицеров в Катыни…