Печать мастера (СИ) - Ри Тайга

– Ты… ты… да ты изверг!!! Вот ты кто!

– Я? Я по крайней мере принес еды, а не… – сплюнул Коста в сторону.

Лис поджал губы, но виноватым не выглядел, скорее выглядел довольным – он упер из женской лавки целый набор. Восемь баночек. Совсем новый. И хвастался, что его гнали два квартала, но так и не сумели поймать.

Восемь глиняных пузатых склянок. Восемь разных цветов. Отличное качество. Лучшие ингредиенты. Благоухающий запах.

Лучший набор красок для красоты женского лица, который можно найти на всем побережье.

Следующий день они провели в бухте. Коста решил не соваться в город и переждать.

Они доедали лепешки и морскую траву, за которой нырял Лис. Рыжий все утро пытался затащить его в воду, как только выяснил, насколько он ненавидит море.

– В твоем возрасте не уметь плавать стыдно… – пыхтел Рыжий.

– Переживу.

– Тем более, если ты вырос на побережье…

Коста посмотрел на идиота – плавать в ледяной воде? Этого не делали даже пьяные.

– Скажи честно, ты просто трусишь…

– Нет.

– Боишься! – бросил рыжий обвинительно.

– Нет.

– Боишься, боишься, боишься… если нет – докажи!!!

Коста отворачивался от надоеды и продолжал заниматься важным делом – раскладывал чистые пергаменты – они все-таки подмокли с одного края и слиплись, проверял тушь, расправлял и готовил кисти. Остатки мази он использовал прошлой ночью и считал, что можно понемногу начать расписывать руку.

– Они чистые… совсем чистые… – бросил Лис разочарованно. – Я думал, тут что-то ценное… из-за чего за тобой охотятся… тью…

Коста фыркнул.

Рыжий проверил содержимое тубуса в первую же ночь, когда он его принес в бухту. Реши пройдоха, что там что-то ценное – Коста не поручился бы ни за что.

Отвлекся Коста ненадолго – мгновений на двадцать, а когда выпрямился, разминая плечи, так и замер, не зная – бежать или бить, или всё сразу.

Вместо Лиса, привычной рябой рожи с лукавым прищуром на него таращился смуглый старик с лицом, изборожденным глубокими морщинами… и… улыбался.

Краска, – понял он не сразу.

– Ну, как я тебе?!

Коста подошел, мазнул со щеки грим, растер между пальцами и кивнул – “хорош”, надо признать.

– Во-о-от! – Крутнулся на месте волчком Лис, – А ты не верил, что я великолепен! Да меня в любой труппе примут с распростертыми объятиями… мы столько тренировались в приюте… уперли у Управительницы её банки, – рыжий хихикнул. – Она почти зиму искала. Мужские образы мне удаются особенно хорошо…

– А чего в город так не ходишь?

– Краска слабая, – Лис пожал плечами. – Жара или дождь и всё смоет. Хорошие у нас не купишь… и не сопрешь… Посмотрел? Я пошел… хочу до вечера девушку ещё сделать…

“Девушка” рыжему не давалась. И… Коста вздрогнул, когда это чудовище обернулось на него в первый раз… даже женщиной с таким слоем краски на лице, он бы “это” назвал с натяжкой.

– Так плохо? – скривился Лис.

Коста поджал губы и молча ткнул пальцем в сторону лужи на пляже, которую пройдоха использовал в качестве зеркала.

– Я смотрелся… и вовсе не так плохо, как ты скривился… Да что ты вообще, понимаешь в женщинах? Ты хоть одну щупал? Я – щупал!!!

Коста молча сплюнул и отвернулся – пергаменты высохли, и он начал аккуратно убирать драгоценности обратно в тубус.

Рыжий пробовал ещё раз. И ещё. Который раз был хуже, Коста сказать не смог бы. Такими “дамами” можно смело пугать детей на ночь. И, когда Лис размалевал лицо полностью белым в очередной раз – закрасив и брови, и веснушки, и губы, превратив его в чистый холст, Коста не вытерпел.

– Отдай, – рванул он баночки на себя – белила почти кончились, остались румяна, что-то коричневое, розовое, и… синее. Какое место у женщины на лице может быть синим, храни Великий?!

– Не трожь!!! – заверещал Рыжий. – Это последняя… ты не умеешь, ты испортишь…

– Отдай я сказал, – Коста вырвал баночки и щелкнув застежками достал из тубуса кисти– Лис сразу заткнулся. – Хуже, чем делаешь ты, я не нарисую точно… я больше не могу смотреть на такие издевательства над искусством…

– Можно подумать…

– Сиди ровно. Замри. Не шевелись. Не моргай. Нет не так, развернись к свету. Нет, не так – тень падает не туда… вот так… замри и ни единого движения…

Лис послушно застыл, и даже дышать старался тихо-тихо, чтобы не шевелиться.

Коста вздохнул. Проверил кончик кисти – погладив, разложил баночки вкруг и, скрепя сердце, вытащил один чистый пергамент смешивать то, что по его глубокому недоразумению в Лавке женских притираний называли словом – “краска”.

Кисть порхала. Едва заметно касалась кожи – то тут, то там. Легкие штрихи темным по линии ресниц. Сделать дуги бровей изящнее и стремительнее – вразлет. Положить тени на крылья носа – утонченность. Прочертить кистью скулы, линию у висков… едва заметно коснуться, наметив тень в ямочке на подбородке…

Кисть порхала. Коста рисовал, создавая лицо. Новый образ юной незнакомой мисс с лукавыми глазами, едким язычком и отвратительным характером. Смешливой и робкой, ранимой и несгибаемой. Волосы – как рыжее пламя, кожа – белоснежнее снега, губы – вишня и кармин.

Он рисовал самозабвенно, чуть прикрыв ресницы, совсем забыв о том, что холст был живым.

– А-а-а. пчхи-и-и… – прости шмыгнул носом Лис и потянулся утереть.

– Не трогай! Лицо – не трогай, – рявкнул Коста. – Не высохло.

– А-а-апч-ч-чхи… свербит от краски…

– Потерпишь, – отрезал Коста.

– Ну, все? Все? Так долго не рисую даже я, а я – мастер!

– Помолчи.

Чего-то не хватало.

Коста смотрел, чуть отступив на шаг.

Чего-то не хватало. Линии – идеально. Цветовая палитра соблюдена. Пропорции… Но чего-то не хватало…

– Ну… ну?!

– Заткнись. Почти всё.

Лис чихнул – лицо скривилось – тени упали иначе и Коста – понял.

Совершенство. Совершенство – мертво, жизнь всегда изменчива и… несовершенна.

– Всё, можешь смотреть… – отложил Коста кисть, которой поставил три маленьких родинки в уголок глаза, родинки, которые испортили безупречную белизну фарфорового лица. – Подожди… – скомандовал он. – Распусти волосы… я рисовал картину с распущенными волосами.

Лис фыркнул, но послушался – распотрошил пальцами косу и почти вприпрыжку побежал к луже. Добежал, заглянул и – замер.

Коста неспешно вытер кисть, сложил испорченный пергамент, щелкнул застежками тубуса, и только тогда шорох за спиной заставил его обернуться.

Лис – плакал.

Губы дрожали – краска на щеках смазалась двумя дорожками.

– Я красивый. – Проговорил он ошеломленно. – Я действительно могу быть красивым. Меня могут взять исполнять женские партии… теперь я – верю… до этого я считал, что не подхожу… у меня получится! Получится!!! Получится!!! Получится!!! Я – великолепен, – Лис расхохотался, кружась вокруг Косты.

– Смой, потекло. Краска и правда не прочная… и зачем им брать тебя, если есть мистрис?

– В театре не место женщинам, простофиля!!! В театре играют одни мужчины!!! У-у-у-у… – промчался рыжий по кромке воды босиком – волосы флагом развивались за спиной. – Садись! – властно скомандовал он Косте. – Я буду играть для тебя!

Коста послушно устроился на песке, скрестив ноги.

Лис зашел в воду по колено, откинул назад волосы манерным жестом и замер, освещенный солнцем.

– Я не помню всю партию – не было свитков, знаю только четыре куплета… но это не важно, – пробормотал рыжий воодушевленно. – Ничего не важно… Когда я на сцене – есть только я и зритель… Взирай же на меня, о мужественный враг!!! – начал он так громко, что Коста вздрогнул. – Доколе мне страдать в тенетах… Испив до дна ту чашу, что дана… Я хороню себя под властью ветра…

Через несколько дней

На охоту они выходили ещё трижды, как только кончалась еда. Дважды – днем, и один раз – ночью.