Сегун. Книга 3 - Джеймс Клавелл

– Эй! – окликнул он часовых у ворот. – Засовы надежно заперты? Вы ничего не видели и не слышали?

– Нет, – отвечали встревоженные часовые. – Черепицы на крыше часто потрескивают, может, от сырости или от жары сдвигаются…

Самиёри приказал одному из них:

– Поднимись наверх и посмотри! Поосторожней! Скажи часовым на верхнем этаже, пусть пошарят там на всякий случай!

Часовой убежал. Самиёри еще раз посмотрел наверх, пожал плечами и, несколько успокоившись, продолжал обход. Самураи разошлись по своим местам, следя за тем, что происходит снаружи.

На коньке крыши и на веранде ниндзя ждали все в том же положении, замерев как вкопанные, они даже не моргали: их обучали часами оставаться в неподвижности. Но предводитель сделал знак, и они сразу задвигались, с помощью крюков и веревок спокойно пробрались на следующую веранду, откуда проскользнули внутрь через узкие проемы в гранитных стенах. Ниже этого верхнего этажа все остальные окна – бойницы для лучников – были очень узки, не протиснешься, как ни старайся. По следующему сигналу пробрались одновременно еще две новые группы.

Комнаты, куда они проникли, были погружены во тьму; здесь, расположась аккуратными тесными рядками, спали десять коричневых. Их убили быстро и почти бесшумно, большинству хватило одного удара ножом в горло – убийцы, хорошо подготовленные, безошибочно нашли своих жертв. Лишь один самурай начал отчаянно отбиваться, но его тревожный крик был заглушен в самом начале. Проверили всю комнату, двери, главарь вынул кремень и трут, зажег свечу и, прикрывая ее руками, осторожно поднес к окну, откуда трижды просигналил в ночь. За его спиной ниндзя проверяли, все ли коричневые мертвы. Командир повторил сигнал, отошел от окна и, сделав знак, чтобы все подошли к нему, заговорил на языке жестов.

Ниндзя развязали мешки и приготовили оружие для нападения: короткие, серповидной формы, обоюдоострые ножи, к рукоятке которых крепилась цепочка с грузом на конце, сюрикэны и метательные клинки. По следующему приказу некоторые достали из чехлов палки – это оказались выдвижные пики и духовые трубки, которые с удивительной скоростью вытягивались на полную длину. Закончив приготовления, каждый садился на колени, устраивался лицом к двери и без видимых усилий замирал в неподвижности. Наконец все подготовились, и вожак задул свечу.

Когда городские колокола отбили середину часа тигра – четыре часа, час до рассвета, – в за́мок просочилась вторая половина ниндзя. Они бесшумно выскользнули из заброшенной трубы, по которой когда-то поступала вода для искусственных ручейков в саду. Эти ниндзя были вооружены мечами; как и остальные, спрятавшиеся в тени, они заняли позиции среди кустов и мелких деревьев, сразу же став неподвижными и почти невидимыми. В это же самое время еще одна группа, из двадцати человек, забросила с земли веревки с крюками и стала забираться на стену, откуда просматривались двор и сад.

На стенах двое коричневых внимательно наблюдали за пустыми крышами через дворовый проход. Один оглянулся и увидел сзади крючья. Встревожившись, он показал на них товарищу, тот открыл было рот, чтобы закричать, но молниеносно в амбразуру проник ниндзя. Метнув сюрикэн в искаженное криком лицо самурая, он бросился к другому стражу – вытянутая рука ниндзя представляла собой страшное оружие, – выпрямил большой и указательный пальцы и парализовал противника ударом в шею. Еще один страшный удар с сухим треском сломал коричневому шею. Ниндзя прыгнул на первого, агонизирующего самурая, уцепившегося за сюрикэн, – колючки глубоко впились в рот и лицо жертвы, яд уже оказывал свое действие. Последним, нечеловеческим усилием умирающий самурай выхватил короткий боевой меч и нанес удар. Ниндзя, несмотря на глубокую рану и удушье, ударил коричневого в шею. Голова самурая откинулась назад, позвоночник сломался. Самурай умер, будучи еще на ногах.

Ниндзя истекал кровью, но не издал ни звука и все еще держал мертвого коричневого. Он стал осторожно опускать тело на каменные плиты, становясь рядом с ним на колени. К этому времени все ниндзя уже поднялись и стояли на стене. Они обошли раненого товарища и убедились, что на стене больше никого нет. Раненый все еще стоял на коленях около мертвых коричневых, держась за бок. Главарь осмотрел его рану: она сильно кровоточила. Он покачал головой и что-то сказал на языке жестов, ниндзя кивнул и с трудом пробрался в угол, оставляя за собой широкий кровавый след. Там он устроился поудобнее, привалившись к камню, и вынул сюрикэн. Несколько раз оцарапав тыльную сторону руки шипами с ядом, он достал нож, нащупал нужную точку в низу горла и обеими руками изо всех сил вонзил клинок снизу вверх.

Главарь убедился, что он мертв, вернулся к тяжелым укрепленным дверям, которые вели внутрь, и осторожно открыл их. Послышались приближающиеся шаги – все отпрянули назад, заняв позиции для боя. По коридору в западном крыле замка шел Самиёри с десятком коричневых. Двоих он оставил у дверей на стену и без задержки пошел дальше. Эти двое часовых вышли на стену в тот момент, когда Самиёри заворачивал за дальний угол коридора и начинал спускаться по винтовой лестнице. Внизу был еще один караул, двое самураев, стоявших на посту, поклонились ему, их тоже сменили.

– Соберите остальных и возвращайтесь к себе, отдохните. Вас разбудят на рассвете, – распорядился Самиёри.

– Да, господин.

Оба самурая двинулись вверх по лестнице, радуясь, что дежурство кончилось. Самиёри отправился вниз по следующему коридору, меняя часовых. Наконец он остановился перед дверью и постучал. С ним было двое часовых.

– Ябу-сан?

– Да? – раздался сонный голос.

– Извините, смена караула!

– Ах, спасибо, прошу вас, входите!

Самиёри открыл дверь, но настороженно остановился на пороге. Ябу был взъерошен, он лежал под одеялом, опираясь на локоть и держа другой рукой меч. Убедившись, что это Самиёри, он успокоился и зевнул.

– Что-нибудь новенькое?

Самиёри тоже почувствовал облегчение, покачал головой и, войдя в комнату, закрыл за собой дверь. Комната была большая, опрятная, на татами была постелена еще одна пара футонов, откинутый край верхнего тюфяка звал прилечь. Окна-бойницы возвышались над землей на тридцать футов, открывая взгляду кусочек широкой улицы.

– Все спокойно. Она сейчас спит… По крайней мере ее служанка, Тиммоко, сказала, что спит. – Он подошел к низкому шкафчику, на котором потрескивала масляная лампа, и налил себе из кувшина холодного зеленого чая. Рядом с кувшином лежал пропуск, принесенный Ябу из канцелярии Исидо.