Имена мертвых - Людмила Белаш

Выйдя из каффи, он огляделся. Его мотоцикл — сажево-черный, без блеска, железный олень с хромированными рогами и стеклянным глазом — стоял справа за стеной каффи, невидимый с дороги. Приладив шлем и подогнав подбородочный ремень, он перевел в рабочее положение незаметный тумблер на закраине шлема; наушники ожили с мягким шуршанием помех, и встроенный в затыльную часть шлема — рядом с крохотным радиотелефоном — маркер неслышно запикал.

Когда мимо «Развилки» пронесся синий «харлей», оседланный парнем в желтых ремнях, Карт не шелохнулся; лишь минуту спустя он двинулся следом.

Карт несся по трассе, не выпуская из виду спину курьера, но держа дистанцию. Легкий шорох помех в наушниках не отвлекал его от преследования. Его вообще ничто не отвлекало и не интересовало — кроме ответа на вопрос: «Куда курьер доставит письмо?»

В Бальне он для контроля попробовал связаться с виллой «Эммеранс». Ответа не было — расстояние превышало возможности встроенного в шлем радиотелефона.

Приближаясь к каждому очередному городу на пути, он становился внимательней — не свернет ли курьер с объездной дороги в город? курьер не сворачивал.

«ХОННАВЕР» — справа пронесся прямоугольный щит с надписью синим по белому. Карт начал сокращать дистанцию — здесь, при более густом и медленном движении на дорогах, можно было не опасаться, что курьер заметит его.

Карт запомнил улицу и номер того дома, куда зашел курьер.

Он спешился и из какого-то каффи позвонил на виллу:

— Хоннавер, улица Берглайн, дом 31.

Задание было выполнено; оставалось дозаправить мотоцикл и ехать обратно.

Глава 10

К 21.00 обстановка была такова.

Герц Вааль дремал в кресле у камина; сон его был неглубок и чуток.

Людвик Фальта пришел в себя, и его рассудок освободился от гнета снотворного коктейля; он не очень изумился, узнав, что находится в отделении экстренной терапии клиники неотложной помощи. Врачам он уверенно заявил, что почувствовал себя плохо, вернувшись домой из университета, и потерял сознание; нет, никаких транквилизаторов он не принимал, тем более в больших дозах… что? у него в крови обнаружено?., э. то ошибка. Он никогда не злоупотреблял таблетками. Есть множество свидетелей того, что он своими ногами и в прекрасном состоянии вышел с кафедры. Нет-нет, он ни-ко-гда не пробовал наркотики. Бывали обмороки? потери сознания? нет. Черепно-мозговые травмы? нет, не было.

Врачи были деликатны и неназойливы. Если доктору Фальта угодно придерживаться версии внезапной и беспричинной потери сознания — пожалуйста, никто не возражает. В промывных водах из его желудка действительно не обнаружено сильнодействующих средств, зато в крови… токсикологи определили не одно, а целых три вещества, в их числе — препарат, обычно применяемый для кратковременного наркоза, пожалуй, первый случай в Дьенне, когда солидный ученый муж впрыскивает себе такую адскую смесь. У полиции есть какие-то сомнения — но это полицейские проблемы, им их и решать. Так или иначе, диагноз будет шифроваться по рубрике Е 855: «Случайное отравление другими лекарственными средствами, действующими на центральную нервную систему»… Сохранение врачебной тайны гарантируется, но случай должен быть занесен в картотеку.

Со злым жаром Людвик размышлял, что ему надо предпринять в ближайшее время… о дьявол, все кувырком!

Инспектор Мондор, вызванный из дома («Рикки, твой клиент Фальта, чью могилу сверлили — ну, ты понял, — чем-то влупился так, что лег плашмя; приезжай, у него в квартире не все ясно. Я к тебе ближний патруль послал»), закончил читку протокола осмотра места происшествия и отпустил понятых; он уже побывал в институте и в клинике, но к Людвику его не допустили; пришлось ограничиться беседой с врачом.

Аник, будто заправский ниндзя, в маске, перчатках и черном комбинезоне, лез по задней стене здания Института судебной медицины, чтобы проникнуть через окно в комнату, где хранятся биологические образцы, и подменить в пробирке деревянную труху от гроба Марсель настоящим трупным материалом.

Лолита, вернувшись домой, поставила лиловую розу в вазу и, чтобы отвлечься, села смотреть триллер, видимо полагая, что клин клином вышибают.

Клейн после отличного душа разминался с железками в небольшом спортзальчике виллы «Эммеранс» и, наверное, сотый раз отжимал штангу, лежа на спине.

Задумчивая Марсель, осознав, что ее надраивает мочалкой в ванне какая-то незнакомая женщина, возмутилась, сказала, что она не беспомощная и не больная, выставила Аньес и домылась сама, через силу ругаясь на всех и вся, особенно на мягкий дурман в голове, не дающий сосредоточиться и подстрекающий не то петь, не то танцевать — прямо тут, не вылезая из теплой пены.

Тошнее всех приходилось Анику — угрюмый ветер притащил с океана тяжелый ледяной дождь, и Аник висел на подоконнике, как удавленник, никому не нужный и всеми забытый, на суку в сыром лесу. Где-то далеко шумели машины; пока охрана института грелась в служебном помещении и проклинала отвратительную погоду — как было хорошо днем! — Аник, умело справившись с сигнализацией, под унылым дождем забирался в окно.

Место инъекции у Марсель сильно болело. Она вытерлась огромным пушистым полотенцем, хмуро оглядела себя в зеркале и — свежая, благоухающая шампунем — стала искать одежду. Напрасно — немногословная служанка все унесла, оставив ей алый купальный халат и шлепанцы.

— Мадемуазель, — постучавшись, вошла Аньес, — фен в вашей спальне… Когда прикажете подать ужин?

— Я бы хотела одеться.

— Свежее белье на кровати, мадемуазель… Одежда в платяном шкафу — пусть мадемуазель изволит выбрать платье к ужину… Что еще прикажете?

Причесывая мокроватые волосы, Марсель прошлась по ванной — Аньес и глазом не повела.

— Вас зовут Аньес, да?

— Да, мадемуазель.

— А меня — Марсель.

— Очень приятно, мадемуазель. Рада с вами познакомиться, — и ни движения на лице.

— Аньес, чей это дом?

— Это вилла сьера Дешана… Я могу идти, сьорэнн?

— Нет, погодите… Клейн… он здесь?

— Сьер Клейн выразил желание отужинать с вами, сьорэнн. Он сейчас в спортивном зале. Желаете пригласить его? сюда или в спальню?

«Однако порядочки у сьера Дешана! он один сюда подруг возит или с Клейном вместе?..»

— Можете идти, Аньес.

Она машинально подняла руку к голове, потом в отчаянии отбросила гребень. О боже!..

Все вокруг изменилось, к чему ни прикоснись — на всем клеймо, печать отвержения!

Мертвая среди живых, призрак среди людей, изгнанница без права возвращения! куда ни войдешь — переполох, смятение, выстрел, удар, страх!

Самые близкие — стали чужие! если кто и думает о тебе — то воскрешенные покойники… куда бежать?!

Ах да — Клейн ждет к ужину… Придется пойти. Во всяком случае — не убегать же отсюда в шлепанцах и халате на голое тело? Клейн — хоть и с того света, но чем-то родной, свой… хотя…

Как там в путешествии Гулливера?.. «Благодаря хорошему знанию некромантии правитель обладает силой вызывать по своему желанию мертвых и заставляет их служить себе…»

Надо разобраться. Хорошо бы Клейн помог — согласились же они объяснить, как действует машина воплощения?

«Скоро я до такой степени свыкся с обществом теней и духов, что на третий или четвертый день они… совсем не волновали меня, или, по крайней мере, если у меня и осталось немного страха, то любопытство превозмогло его…» — память подсказывала Марсель знакомый текст, когда она шла в спальню; она вздохнула — Гулливер быстро смылся с острова царя-некроманта, а ей-то что делать — той, что осталась? шея болит, руку ломит — идешь, как избитая, впору отлежаться, так нет — ужинать зовут. Плюнуть, велеть принести ужин в постель?

Гардероб не битком набит, но есть из чего выбрать, фен — пожалуйста, видеокомбайн, книги — она пробежала глазами по корешкам; есть даже грелка для ног в виде широкого мехового сапога. Ее здесь ждали, готовились к приему — оказанные знаки внимания не восхитили, но немного успокоили. На тумбочке, на салфетке — стакан с водой, обезболивающая таблетка, аккуратно выстриженная ножницами из блистера.

Обсушивая волосы, она выбрала что надеть: черные шальвары и красную блузку — и ярко, и в достаточной мере домашне, и подходит к интерьерам виллы. Теперь она заметила — здесь было красиво и повсюду цветы. Махровые сенполии, величественный амариллис, медово-сладкая хойя, орхидеи во флорариумах — скромная снаружи, внутри «Эммеранс» цвела и пахла роскошным садом, не хватало только пчел.

Мелькнула мысль: «Эту кровать, где я сижу, Аник, должно быть, устилает лепестками роз для своих подруг. Обнаженная на ложе из роз… что — теперь я?

Пусть только попробует!..

Интересно, за ЧТО его расстреляли?