Мифология «голодомора» - Елена Прудникова

Система контрактации предусматривала и штрафные санкции. Поначалу они казались вразумительными. В случае просрочки выплаты причитающихся колхозу сумм за первые пять дней с Заготзерно взыскивалась пеня в размере 0,1 %, за последующие 10 дней — неустойка в размере 1 %. Аналогичные санкции предусматривались и для колхозов. А вот потом начиналось что-то странное.

Из текста договора следует, что по истечении 15 дней все санкции в отношении госорганов прекращаются — по крайней мере, после этого срока о них ничего не говорится. Это кто же решил, что государственные заготовительные организации в течение 15 дней обязательно и непременно решат проблемы платежей? И вот на практике получалось, что после двух недель рост неустойки прекращался, и положенную сумму плюс 10,5 % штрафных санкций заготовители могли заплатить, когда вздумается — хоть следующей осенью.

3 июля 1932 года секретарь партийного комитета ЦКК КП(б)У Киселев направил в Москву, в Центральную контрольную комиссию, следующее письмо:

«Следует указать, что искривления линии партии и революционной законности, применение методов голого администрирования, пренебрежение интересами трудящихся, политическая близорукость, непонимание и извращения линии партии в отношении к крестьянам, колхозникам и единоличникам, которые имели место в ряде наших районов при проведении текущих хоз. политкампаний, нашли свое отражение на разных участках и в разных формах. Достаточно указать на тот факт, что ряд работников хоз. и госорганизаций позволили себе не расплачиваться с колхозами, колхозниками и единоличниками за купленную у них с. х. продукцию, за откорм скота, за проделанную работу (возка, копка буряка и т. д.). После постановления ЦК КП(б)У по вопросу ликвидации задолженности колхозам мы у себя разобрали дела о руководителях хозорганизаций, допустивших значительную задолженность колхозам, колхозникам и единоличникам. При разборе этих дел мы выявили исключительно безобразные факты, когда ряд организаций свою бесхозяйственность, неуменье правильно вести дело прикрывали тем, что средства колхозам, колхозникам и единоличникам за с. х. сырьё использовались в качестве оборотных капиталов, совершенно забывая о том политическом значении, которое имеет своевременная расплата гос. организаций с колхозами, а задолжали некоторые организации колхозам не малую сумму»[176].

Знакомо? Еще бы!

ОГПУ в сводках конкретизировало.

«По отдельным районам Донбасса задолженность колхозам выражается в таких суммах: Ровеньковский — 80 755 руб., Гуганский — 51 770 руб., Гришинский — 140 126 руб. Выборочными данными по 19 районам Киевской области различные организации должны колхозам свыше полумиллиона рублей…»[177]

Так что, как видим, никто никуда особо не торопился — зачем, раз штрафные санкции заканчиваются через две недели?

С колхозами же все было совсем по-другому.

«В случае несдачи колхозом законтрактованной продукции в течение 15 дней по истечении установленного срока, закрываются и досрочно взыскиваются с колхоза в бесспорном прядке в соответствии существующими узаконениями предоставленные ему производственные кредиты и денежные задатки по контрактации и проценты по ним, пени и неустойки, а также причитающаяся по контрактации продукция натурой».

Обратили внимание на непроясненные моменты? Во-первых, не сказано, взыскиваются ли с колхоза все кредиты или только связанные с контрактацией. Во-вторых, не сказано, подлежит ли взыскиваемая продукция оплате, или ее берут «за так», в порядке конфискации. Есть какие-либо сомнения по поводу того, как станут трактовать соответствующие пункты местные власти, привыкшие к раскулачиванию и 107-й статье?

Да, кстати — а как взыскивать? Денег-то у колхоза нет! У него есть только продукция. Ну, стало быть, пусть рассчитывается натурой — и за авансы, и за пени, и за кредиты.

Не в этом ли кроется одна из разгадок так называемых «дополнительных хлебозаготовок»? Допустим, колхоз сдал хлеб за август — согласно контракту. Заготзерно платежи задержал. У председателя, высокообразованного селянина, имеющего за плечами аж целых два класса, от официальных бумажек начинается головокружение. Что он делает? Правильно: сентябрьский хлеб не везет — ждет, пока заплатят за августовский. Так проходит пятнадцать дней, после чего его вызывают в район и предъявляют новые цифры поставок, уже с учетом неустойки, возврата авансов и кредитов. Впрочем, колхоз мог просто не сдать продукцию по договору. А вот так решили — чего зря гонять лошадей в августе, свезем хлеб в сентябре, цена-то одинаковая… Результат, как нетрудно догадаться, тот же самый.

Ну, а для рядового колхозника, который едва научился по складам читать букварь, все эти тонкости объединяются общим словом: «хлебопоставки», дополнительные там или повышенные. Это уж как председатель передаст народу то, что ему полдня в районе втолковывали, а потом окончательно объяснили кулаком по столу и ненормативной лексикой…

Формально-юридически все правильно — цивилизованные методы взаимоотношений экономических субъектов, приучение хозяйств к договорной дисциплине. А что выходит на деле? У колхоза не остается ни хлеба, ни денег, чтобы его купить, и получается, что родное рабоче-крестьянское государство его обобрало так, что никакой кулацкой агитации не нужно. И вот интересно, кто придумывал эту систему — экономист-теоретик, стажировавшийся где-нибудь в Англии, или оппозиционер-саботажник?

Впрочем, какая разница?

Ловушка для председателя

Основным недостатком системы контрактации было то, что крестьяне до последнего момента не знали, сколько продукции они должны сдать. К расхлябанной, со множеством степеней свободы системе контрактации прибавлялось еще такое же планирование. План хлебопоставок принимался в начале календарного года, исходя из прошлогоднего урожая. Поэтому сплошь и рядом получалось, что в неурожайный год он оказывался завышенным, а в урожайный — заниженным (как, например, было в 1933-м). Ну, а дальше план спускался вниз старым добрым методом продразверстки.

Что такое продразверстка? Ничего особо ужасного. Москва распределяет, сколько зерна должна поставить каждая республика или край, те раскидывают план по областям, области — по районам, и так до каждого конкретного колхоза или крестьянского двора. Предполагается, что при разверстке плана каждая вышестоящая инстанция будет тщательно учитывать реальное состояние нижестоящей и сообразовываться с ним. Хорошая, гибкая система, да… только топором виньеток не нарежешь. Топор — он и есть топор. В этом и заключался основной порок метода.

Предполагалось, что районные власти будут тщательно следить за состоянием каждого хозяйства, контролировать его и, таким образом, справедливо разверстывать планы. В реальности же, как водится, получилось черт знает что, в одних районах начальники прикипали к креслам, а планы разверстывали, созерцая потолок, в других брали на веру заявления председателей колхозов об урожайности, в третьих не на веру, а просто брали — курями там, поросятами или другим чем. Еще был метод — разверстывать план таким образом, чтобы во всех хозяйствах оставалось примерно одинаковое количество хлеба. Могли и просто тупо разверстать план по количеству посевных площадей. Разные бывали варианты.

…В 1932 году планом предполагалось увеличение посевных площадей по сравнению с 1931 годом. Могло ли это быть возможным, если поголовье рабочего скота год от года уменьшалось? Зимой 1931 года катастрофически не хватало фуража, что еще подстегнуло процесс. По данным Наркомзема, в весеннюю посевную кампанию 1932 года в Нижне-Волжском крае нагрузка на одну лошадь составила в среднем от 23 до 27 га, в Средне-Волжском крае — 18 га (вместо 10 и 7 га в 1928 г.)[178].

Вот еще один пример — как раз по Украине.

Из спецсправки ОГПУ. Апрель 1932 г.

«Состояние тягловой силы крайне неудовлетворительное. В отдельных колхозах непригодность конского состава превышает 50 %… (Бердянский, Николаевский районы, АМССР и т. д.) Падеж лошадей принимает угрожающие размеры: в Зиновьевском районе за вторую половину 1931 г. пало 4209 лошадей и 349 жеребят. С 1 мая 1931 г. по 1 января 1932 г. в Ново-Одесском районе погибло 1612 лошадей… По Бердянскому району пало за год 1707 лошадей, а за вторую половину 1931 г. — 969. В декабре падеж резко повысился, за этот месяц пало 314 лошадей. Из 9160 лошадей района 50 % непригодны к работе. По Николаевскому району учтено 55 бродячих лошадей. Зарегистрирован ряд случаев продажи единоличниками лошадей по 2–3 руб. или же за пару пачек махорки… В ряде колхозов лошади настолько истощены, что привязаны к стойлам»[179].