Вне закона - Иосиф Герасимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, эта бумага не проста, она взрывчата, но… в ней правда. Куда денешься от нее?.. Наде будет больно, но она переживет; возможно, найдет и оправдание отцу: ведь он погиб мученической смертью, и, мстя за него, погиб от руки наемного убийцы и генерал Александр Эвер… Вот поймет ли все это Юра? Что станет с мальчиком?.. Да какой он мальчик! Он уже отец семейства, мужчина, а мужчина сам должен решать, как ему быть.
Тяжкое они прожили время, путаное, крученое, и подлинная сущность его по-настоящему не раскрыта, хотя слов сказано много. Кто взвесит на весах истории убиенную человеческую совесть и достоинство? Кто?.. Может быть, еще не родились такие люди. А те, кто рос и жил рядом с ним, счастливые и несчастные, все были вне закона… Все.
— Вы можете забрать эту ксерокопию, — сказала Ника. — Но я жду вашего решения завтра.
— Зачем же? Решение состоялось, за него голосовали люди. — Он встал, склонил седую голову и пошел к выходу.
— Ну это мы еще посмотрим… Арон Михайлович! — раздалось за его спиной.
Он понял, что означали ее слова, не оглянулся, мельком подумал: а пожалуй, старик Палий даже дочери не спустил бы темных угроз. Хотя…
Горели фонари на заснеженной улице, он шел не спеша к дому. Ноша унижений стала еще тяжелей.
Они сидели вдвоем в гостиной, на розовой скатерти лежала бумага. Надя прочла ее несколько раз и сейчас смотрела на нее так, словно эта самая бумага могла ожить и прояснить еще что-нибудь. Лицо ее казалось спокойным, но Антон Михайлович понимал жену: это спокойствие грозно, оно могло разрядиться самым неожиданным ударом. Ее лицо, не утратившее привлекательности и нежности, теперь было похоже на маску.
«Господи, — взмолился он. — Пусть бы она хоть что-нибудь сказала!»
Она вздрогнула, посмотрела осмысленно, проговорила тихо:
— Это страшно… Но я не могу его ни отвергнуть, ни проклясть. Он мой отец, я всегда его любила и буду любить… Он сам себя казнил. Можно говорить: он помог казнить и других… даже тебя. Но это не так. Я ведь понимаю: это не так…
Она помолчала, осторожно пальцем, словно боясь обжечься, дотронулась до листка:
— Из нас всех сделали виновных. По земле ходят только виновные. Других нет… Каждый виноват по-своему. Я даже иногда думаю: дело не в мере вины. В стране виноватых проклятие висит над всеми. Может быть, Юра этого не поймет. Но ты должен понять… Я постараюсь, чтобы понял и он.
Антон Михайлович слушал ее и думал: когда-то по злой воле он словно бы вошел в чужую жизнь, вовсе не ему предназначенную. Почему? Легко отыскать причину в том, что поп дал библейское имя деду и вдруг пришли времена, когда все ветхозаветные имена сделались подозрительными. Но это абсурд. Дело не в имени, не в национальности. Те, кто клеймил людей, ставил на них тавро неблагонадежности, вовсе не заботились о причинах, выбор мог пасть на кого угодно, даже на палачей.
Как жаль Эвера… Все в нем переплелось: величие разума, ложное понимание долга, мученичество и невольное служение карателям. Как жаль…
Наверное, он произнес эти слова вслух.
— А мне жаль тебя, Антон, — сказала Надя. — Жаль, что ты, по-моему, готов пойти на унижение.
Он не так ее понял и сказал:
— Да мне и не нужен этот институт. У меня много своей работы.
— Институт не нужен, — согласилась она. — Но люди… Они же в тебя поверили. И ты теперь не можешь их бросить.
— Может быть, — вздохнул он. — Я постараюсь… Я сделаю все, чтобы они не потеряли надежды.
Он смотрел на нее. Слабая улыбка чуть высветила ее лицо. Он любил ее, немолодую, верную ему и себе, он любил ее много лет и только в ней видел спасение.
Через несколько дней в институте на доске приказов появилась бумага: «В связи с вновь открывшимися обстоятельствами (искажение анкетных данных) коллегия министерства выразила недоверие Кенжетаеву Антону Михайловичу и не сочла возможным утвердить его в должности генерального директора объединения. Объявлен новый конкурс на замещение вакантной должности. Временно исполняющим обязанности генерального директора назначен Кедрачев Владимир Петрович».
Внизу какой-то веселый человек фломастером дописал: «Продолжение следует…»
1987–1988
ПОСЛЕДНИЙ ГРОШ
Глава первая
Илья Викторович почувствовал слежку, когда возвращался с прогулки по небольшому парку, отгороженному от шумной зловонной магистрали массивными домами на высоких гранитных цоколях.
Парень в спортивном сером костюме с желтой полосой на груди и желтыми лампасами, в грязных кроссовках, без шапки, длинноволосый, с запавшими глазами, не выпускал Илью Викторовича из поля зрения вовсе не из праздного любопытства. По дорожкам бежало несколько человек, не только молодые, но и довольно преклонного возраста; Илья Викторович привык, что в любое время суток встретишь здесь истязающих себя ради крепкого здоровья краснолицых, потных любителей спортивных упражнений, и вряд ли обратил бы внимание на этого длинноволосого, если бы тот не мелькал так упорно перед глазами, особенно когда Илья Викторович остановился возле старого тополя с корой, изрезанной ножами.
Здесь он всегда останавливался, любуясь желтым лоскутом неба, просвечивающим сквозь черные стволы лип; в полдень небо не бывает таким, но здесь — особое место, он это знал и старался попасть сюда, когда невидимое солнце, пробиваясь сквозь наволочь, отражалось от невидимой реки и небольшой лоскут неба, обрамленный черными стволами, отдавал неяркой позолотой.
Илья Викторович обнаружил, что длинноволосый следит за ним, уже в самом конце прогулки, и то лишь потому, что парень допустил оплошность — не очень-то умело передал его девушке в клетчатом жакете, задумчиво грызущей травинку, да и она неосторожно кивнула парню: мол, все в порядке, ты свободен.
Илья Викторович усмехнулся: плохо работают ребятишки, скорее всего стажеры, а может быть, решили, старик слабо видит, да и реакция у него скверная. Дурачье. Такого не пропустит ни один профессионал. Дело ведь не в возрасте. Даже начинающие должны знать, если их взяли в службу наружного наблюдения, — внешность человека, как принято сейчас говорить, неадекватна его физическим возможностям.
Илье Викторовичу казалось, что он скорее всего похож на старого, вышедшего на пенсию профессора классического образца, то есть какими они были примерно с полвека назад, а то и более: худощав, толстые очки без оправы с золотыми дужками на носу с горбинкой. Он много лет носит такие очки, то и дело поправляя пальцами перемычку, при этом вскидывая короткие брови, хотя очки вовсе не сползают с переносицы, держатся крепко.
У Ильи Викторовича сохранилась хорошая выправка, и плащ сидит ладно, походку он выработал прямую и спокойную. Может быть, наблюдателей и сбила с толку его привычка поправлять очки — так делают обычно близорукие люди, но Илья Викторович не может пожаловаться на зрение, он успел даже разглядеть у женщины в клетчатом жакете маленький крестообразный шрамик на скуле — скорее всего ей когда-то зашивали это место, а хирург попался скверный, мог бы и постараться, на женском лице не надо оставлять таких следов.
«Ну, что же, — хмыкнул Илья Викторович. — Проверим».
Парень в спортивном костюме свое отработал, он бежал вдоль ограды парка в сторону магистрали.
Илья Викторович прошел мимо женщины в клетчатом жакете, приостановился на углу, заметив боковым зрением, что она двинулась за ним. Он вышел на улицу, зашагал не спеша, прижимаясь поближе к домам, чтобы видеть отражаемый в витринах поток прохожих.
«Вот ведь, пожалуй, еще одна ошибка, — отметил он, — клетчатый жакет хорошо заметен в толпе». Стоило Илье Викторовичу остановиться у витрины, у которой было боковое стекло, как и женщина остановилась, отражение ее он хорошо видел. За грязной витриной открывалась унылая пустота продовольственного магазина, две продавщицы, толстые, неопрятные, в несвежих халатах, курили, облокотясь на прилавок. Илья Викторович, глядя на них, невольно в тысячный раз подумал: черт-те что, даже в войну такого не было, экое магазинное обнищание.
Он снова взглянул на отражение наблюдательницы в клетчатом и чуть не рассмеялся, игра стала занимать. Женщину он разглядел хорошо: простоватое, чуть скуластое лицо, жакет сидит мешковато — провинциалка, таких любят набирать где-нибудь в захолустье. Они прилежно учатся и, как правило, безотказны, готовы работать и по двадцать часов в сутки в благодарность за то, что очутились в столице, получили комнатенку и доступ в закрытые буфеты, а если им еще сумели вбить в голову фанатичную мысль об особой миссии солдат невидимого фронта, то тогда уж цены им нет.
«Ну, что дальше, милая?» — усмехнулся Илья Викторович.
