Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

— Как бы там ни было, мой прадед научился обряду Пляски духов у шамана племени пайюта и принес его сиу. И у него была рубашка, на которой были изображены солнце, луна, звезды и сороки. Доротея куда-то ее спрятала. Пока носишь эту рубашку, ничего плохого с тобой случиться не может.

— Как кроличью лапку, — заметила Касси, делая киркой небольшое углубление. Даже если она что-то обнаружит, это, скорее всего, будет мастодонт, а не древний человек.

— Да, — протянул Сайрес, — только кроличья лапка не помогла. Бледнолицые решили, что если это настолько действенный амулет, значит, сиу задумали напасть на них, и запретили моему народу совершать обряд Пляски духов.

Касси чувствовала, как солнце припекает затылок, и вспоминала дни в Танзании в компании Алекса, когда она верила, что все сложится отлично, что они на самом деле неуязвимы. Кто она такая, чтобы судить о рубашке для проведения Пляски духов? Любовь, по крайней мере в начале, может быть такой же могущественной, как и талисман.

— Слышала о Сидящем Быке? — поинтересовался Сайрес. — Знаешь, как он умер? Он жил по старым правилам, совершал обряды в резервации Стэндинг-Рок, поэтому правительство послало местную полицию арестовать его. Его же соплеменников. — Он покачал головой. — Он оказал сопротивление, и они открыли огонь. Сидящий Бык был убит, а вместе с ним много индейцев сиу.

Касси подняла голову, когда Сайрес рассмеялся, — меньше всего она ожидала услышать в конце этой истории смех. Кирка замерла в воздухе.

— Только представь! — продолжал Сайрес. — Никто не может понять, что происходит, как вдруг появляется пони и начинает скакать по кругу, а потом танцевать.

— Пони? — изумилась Касси.

Сайрес кивнул.

— До того как приехать в резервацию, Сидящий Бык выступал с Буффало Биллом Коди в шоу «Дикий Запад». И это был его прощальный подарок. Когда началась перестрелка, этот пони появился словно из ниоткуда. Наверное, так у них в шоу начиналось представление.

Касси больше не работалось. Ей хотелось только слушать голос Сайреса и отдаленное уханье совы. Она решительно засунула кирку за пояс и стала подниматься.

Оказавшись наверху, она опустилась на землю рядом со стариком и попыталась припомнить хотя бы одну семейную историю, которую слышала от родителей. Но в голову приходили только рассказы о южном великодушии, которого, как позднее узнала Касси, не существует, и невнятный голос матери, переходящий в храп на полуслове.

— Вам рассказал об этом дед? — спросила Касси.

Сайрес гордо кивнул.

— Как я рассказал Уиллу. И тебе.

Касси поморщилась от резкой боли в боку. Ее ребенок требовал внимания.

Она улыбнулась и поднялась.

— Можем ехать.

Сайрес внимательно посмотрел на нее.

— Что-нибудь нашла? — спросил он, оглядывая ее пустые карманы и чистую лопату.

Раньше заниматься антропологией означало для Касси добыть какое-либо физическое доказательство, но сейчас при мысли о том, чтобы потревожить Блэк-Хиллс, ей стало нехорошо, и она задумалась: неужели для того, чтобы изучать культуру, необходимо раскапывать землю? Она представила прадеда Сайреса, который кружится в танце, совершая обряд Пляски духов; истекающего кровью Сидящего Быка на холодной земле и циркового пони, танцующего в его честь; Уилла, который узнает историю своего народа от деда.

Есть фраза, которую сиу используют в качестве некого благословения. Доротея бросает ее так, как если бы сама Касси произнесла «Будь здоров!», когда кто-то чихнул. Она нахмурилась, сдвинув брови, и наконец вспомнила. Mitakuye oyasín. «Все мои родные».

Касси закрыла глаза, плотнее укуталась в рассказ Сайреса и снова представила танцующую маленькую лошадь.

— Да, — ответила она. — Я нашла именно то, за чем приходила.

Алекс подумал, что мужчина напоминает хорька. У него были маленькие блестящие карие глазки и заостренный носик, который придавал лицу Касси выражение дерзости, но делал Бена Барретта похожим на грызуна. Он рассказывал журналисту из «Жареных фактов», что никогда даже простудой не болел, не говоря уже о том, чтобы лежать при смерти в какой-то больнице в Огасте, как утверждал «обманщик Алекс Риверс».

— Более того, — продолжал брызгать слюной его тесть, — в этом году я вообще не видел свою дочь! — В этом месте, похоже, что-то вырезали, и когда камера снова вернулась к Бену, его глаза уже затуманились. Он кивнул. — Да, он что-то скрывает.

Алекс глубоко вздохнул, сидя на диване в кабинете Микаэлы. Герб мерил шагами комнату, перелистывая таблоиды, которые нашел в супермаркете, и в каждом строились предположения о том, что произошло с Касси, начиная от ее загадочного исчезновения и заканчивая тем, что Алекс лично убил жену.

На статьи можно было бы наплевать — Алекс и раньше выигрывал иски о клевете, — но Касси не было уже два месяца, а сейчас по телевизору выступал ее отец. Слухов ходило все больше, и журналисты все чаще недоумевали, почему Алекс так спокоен, почему он молчит. Один из таблоидов даже ссылался на частного детектива, которого недавно нанял Алекс, — тот ничего определенного не сообщил, но Алекс немедленно его уволил.

Касси звонила всего один раз, но он никому об этом не сказал. Ее звонок немного притупил опасения Алекса за ее безопасность, тем не менее не изменил его планов: детективы продолжали собирать для него информацию. Касси обещала позвонить еще и, наверное, так и сделает, но если Алекс обнаружит ее местонахождение, то немедленно отправится туда. В конце концов, если у нее есть право уйти, у него есть право попытаться ее вернуть.

Именно Микаэле пришла в голову мысль распустить слух о том, что Касси находится у постели больного отца, и тогда, в преддверии церемонии «Оскара», это казалось хорошим предлогом. После того как первым детективам не удалось напасть на след Касси, Алекс и сам начал верить в собственную ложь.

Видеозапись «Жареных фактов» прервалась. Микаэла вскочила с места и выключила магнитофон.

— И об этом дерьме раструбили по всему свету!

Алекс потер пальцем верхнюю губу, пытаясь отделаться от ощущения, что находится в суде.

Герб наклонился к нему так близко, что Алекс видел слюну на кончиках его усов.

— Ты хоть понимаешь, чем все это может для тебя обернуться?

— Герб, — спокойно произнес Алекс, — я только что получил три «Оскара». О таком публика еще не скоро забудет.

Герб, качая головой, уставился на него.

— Публику интересует только нечто сенсационное. Например, разрезал ли «Лучший актер» свою жену на куски или просто похоронил ее в подвале.

Алекс фыркнул.

— Довольно! — заявил он.

Он был в растерянности. Герб с Микаэлой будут на его стороне, но они захотят узнать правду. Захотят понять, почему их держат в неведении.

Алексу придется безупречно сыграть свою роль перед людьми, которым он доверял настолько, что мог открыть им душу.

Микаэла сидела в кресле напротив него с таким видом, словно спешить ей некуда. Над головой жужжал вентилятор.

— Ладно, — протянула она, барабаня пальцами по животу. — Что, черт возьми, происходит?

Алекс опустил глаза, не желая раскрывать всю правду и используя эффект неожиданности от признания, которое собирался сделать. Такого они услышать не ожидали.

— Касси ушла от меня, — пробормотал он и выплеснул всю боль, которую скрывал в душе, на поверхность.

Остовы парилен из плетеных ивовых веток напоминали косматых мамонтов, словно животные вышли на равнину, чтобы умереть здесь.

Касси опустилась на холодную землю, открыла тетрадь, которую купила месяц назад, и достала из кармана куртки карандаш. Пока искала чистую страницу, просмотрела наброски, которые сделала, чтобы убить время, когда только приехала сюда: размеры черепа, трехмерное изображение руки, многослойная модель австралопитека, которую она планировала использовать в курсе лекций. Но за недели, проведенные в резервации, ее рисунки изменились. Она больше не рисовала скелеты из своих исследований. В тетради появился портрет спящей в кресле-качалке Доротеи, набросок стада быков, которое она воссоздала по рассказам Сайреса. И был еще один рисунок — воспоминание, оставшееся после сна, в котором она видела лицо своего ребенка.

Возможно, сказалась бесхитростная атмосфера Пайн-Ридж. В Лос-Анджелесе было столько роскоши и блеска, что возвращение к истокам внесло в восприятие Касси свежую струю. Здесь, практически в спартанских условиях, под открытым небом каждое произнесенное слово, каждая нарисованная картина становились чем-то осязаемым.

Касси сунула карандаш за ухо и критически оценила своего мамонта, а потом взглянула на голый ивовый остов, вдохновивший ее на этот рисунок. Какое странное чувство — смотреть на предмет и, вместо того чтобы раскладывать его на отдельные фрагменты, как ее учили, видеть гораздо больше, чем открывается взору.