Том 11. Монти Бодкин и другие - Пэлем Вудхауз

— Слышали? — спросил Монти, очень довольный. Мисс Флокс смерила стюарда испепеляющим взглядом.

— Вы явились специально, чтобы лезть не в свое дело? Альберт Пизмарч собрал все чувства в кулак, как ранимый вассал, которого незаслуженно отчитала хозяйка замка.

— Я всего-навсего порекомендовал мистеру Бодкину подождать, пока мистер Лльюэлин немного остынет…

— Сто тысяч чертей…

— Видите, — сказал Монти, — Раз он в таком состоянии, какой смысл вести с ним переговоры? На что я могу рассчитывать? Поэтому наш план теряет смысл, а сейчас, уж извините, я быстренько приму душ. У меня важное свидание в библиотеке.

Когда человек с чувствительным сердцем взбудоражен сценой, которую устроила ему представительница противоположного пола, мало вещей на свете так стремительно восстанавливают его дух, как погружение в ледяную морскую воду. Тщательно заперев дверь на задвижку, ибо всякое бывает, Монти блаженствовал в ванной. Надо сказать, залезая туда, он пронзительно вскрикнул, почувствовав, как ледяная вода обожгла спину, но вскоре приободрился и повеселел. Он шумно плескался и распевал во весь голос — быть может, отдавая дань Альберту Пизмарчу, — отрывки из «Свадебной песни пахаря», которые он помнил.

Не то чтобы он был черствым. Пожалуй, ни один человек на свете так не сочувствовал бедняге Амброзу. Какая чудовищная подлость, говорил он себе, что дело его вошло в неуправляемый штопор. Но, вспоминая о содержимом записки, полученной от Гертруды, и мысленно себе представляя, что еще пару минут — и он будет в библиотеке заглядывать ей в глаза, он чувствовал себя счастливым.

Не без опаски вернулся он к себе в каюту. На счастье, мисс Флокс уже убралась. Единственный, кого он там застал, был Альберт Пизмарч — стюард просматривал газету со сводкой последних известий, которую по утрам доставляли пассажирам океанских лайнеров.

— Слыхали? — сказал он, вежливо приподнимаясь при виде входящего Монти. — В Лондоне произошла утечка газа, сэр, четверо погибших.

— Да? — сказал Монти, доставая из шкафа брюки и весело их натягивая.

Он чувствовал, что нехорошо проявлять равнодушие к судьбе незадачливой четверки, но просто не мог состроить скорбную мину. Он был молод, светило солнце, а в полдень в библиотеке — встреча с Гертрудой. Погибни в Лондоне хоть четыре сотни, и это бы не испортило ему утро.

— А вот еще. Прилично одетая женщина по рассеянности родила здорового ребенка в чикагском трамвае. Вернее, забыла, — поправился Альберт Пизмарч после более пристального изучения заметки. — Тоже странно, если хорошо подумать, сэр. И весьма симптоматично.

— Ага, — поддакнул Монти, одевая единственную на свете выходную рубашку, достойную грядущего свидания в библиотеке.

— Дело в том, сэр, что у женщин не так устроена голова, как у мужчин. Думаю, это связано со структурой костей.

— Ваша правда, — согласился Монти. Он поправил галстук, придирчиво осмотрел себя в зеркале и легко вздохнул. Недурственный галстук. Можно даже сказать, высший класс. И все-таки далеко не такой, как сизоватый в розочку.

— Возьмем, к примеру, мою матушку, — продолжил Альберт Пизмарч, и в голосе его прозвучала нотка нежного укора, который здравомыслящий мужчина испытывает, созерцая недостатки противоположного пола. — Постоянно все теряет и забывает. Буквально каждые пять минут теряет очки. В каких только экзотических местах я их не находил в детстве! Она даже на айсберге умудрилась бы их потерять.

— Кто?..

— Моя мать, сэр.

— На айсберге?

— Да, сэр.

— Ваша мать бывала на айсберге?

Альберт Пизмарч убедился, что не полностью завладел вниманием сюзерена.

— Моя мать в жизни не бывала на айсберге, сэр. Я просто сказал, что она куда-нибудь засунет очки даже на айсберге. Такова женская природа — из-за структуры черепа. Как я говорил, они постоянно все теряют и забывают.

— Пожалуй, вы правы.

— Я знаю, что прав, сэр. К примеру, юная леди, которая недавно была здесь, ваша мисс Флокс…

— Попрошу вас не называть ее моей мисс Флокс.

— Да, сэр. Хорошо, сэр. Я только хотел сказать, что она прошла полкоридора и даже не вспомнила про свою игрушку. Пришлось бежать ей вслед. «Эй, мисс, — говорю я, — вы не забрали мышь». А она в ответ: «Ах, стюард, верно, спасибо большое». Что с вами, сэр?

Монти не проронил ни слова. Единственное, что сорвалось с его губ, это вой вроде звериного. Вытаращив глаза, он обшаривал взглядом туалетный столик в тщетной надежде, что ослышался.

Но ошибки быть не могло. Его не приветствовала широкая дружеская улыбка. На туалетном столике было пусто. Микки Маус исчез.

Глава XVI

Опершись рукой о туалетный столик, чтобы не упасть, Монти впился глазами в Альберта Пизмарча. Нижняя челюсть у него отвисла, лицо побледнело, приобретя окраску рыбьего брюха. Его действия вызвали у стюарда смутные подозрения. Такое лицо он не раз наблюдал у пассажиров, но не при полном штиле. Насколько позволяли судить внешние симптомы, Монти вполне мог оказаться жертвой утечки газа, которая произошла в Лондоне. Такой же человек, поникший, удрученный, с безжизненным и тусклым взором, «во тьме ночной отдернул полог ложа царя Приама, чтоб ему поведать, что в пламени пол-Трои»[63] — или что-то в этом роде, как показалось Альберту Пизмарчу.

— Прощу прощения, сэр? — изумился он.

Монти лишился языка. Последние несколько секунд в горле у него что-то слабо булькало, и стюарду вспомнилась кошка его матери, которая, болея, точно так же булькала горлом.

— Вы, бульк-бульк?

— Извините, сэр?

— Вы, бульк-бульк?

— Совершенно верно, сэр. Я вернул мышь молодой даме.

Долгий безмолвный взгляд пробуравил Альберта Пизмарча подобно смертоносному лучу. Затем Монти, словно в припадке родимчика, содрогнулся от галстука до носков, и на миг показалось, что вот-вот из него, как раскаленная лава, хлынет поток слов. Но чувства его так и остались невысказанными. Словарный запас Монти был не так уж богат, и он никак не мог подобрать выражения, чтобы адекватно выразить то, что внушал ему Альберт Пизмарч. Возможно, эта задача была бы по плечу Шекспиру. Или Рабле. Но никак не Монти. Из всех существительных и прилагательных, которые он мысленно перебирал в голове, не было ни одного, которое бы он не забраковал как маловыразительное или неточное. Он был не в том настроении, чтобы довольствоваться малым, и потому хранил молчание. Молча он накинул пиджак, пригладил волосы щеткой и поплелся к дверям под недоуменным взглядом своего компаньона.

Бредя по коридору на подкашивающихся ногах, он размышлял об Альберте Пизмарче и о той серьезной социальной проблеме, которую представляют собой подобные личности. Их нельзя убить. Нельзя даже заключить их в специальный приют и запереть на замок. Однако, предоставленные сами себе, они снуют по белу свету и подобно гангрене подтачивают государственные устои. Он мысленно нарисовал себе мир в виде огромного супового котла, на краю которого с трудом балансировали приличные люди вроде него, постоянно пихаемые внутрь Альбертами Пизмарчами.

А в конце плавания, заметьте, этому типу еще придется давать чаевые.

Погруженный в горькие раздумья, он налетел на Реджи Теннисона.

— А, это ты, — сказал Реджи.

Монти мог бы возразить, что перед ним уже не Бодкин, поскольку после того, что с ним сотворил Альберт Пизмарч, от прежнего Бодкина осталась одна кожура или шелуха. Но он не был расположен к метафизическому полету фантазии, и согласился, что это он.

— А я как раз иду к тебе.

— Да?

— Хотел справиться, уговорила ли тебя Фуксия насчет Голливуда. Видел ее?

— Видел.

— И как, уговорила?

— Нет.

Реджи кивнул:

— Так я и думал. В этой голливудской приманке все-таки есть что-то сомнительное. Я бы все отдал, лишь бы попасть на киностудию. Амброз — то же самое. А перед тобой все ползают на коленях, умоляют попробовать себя в новом качестве, а ты нос воротишь. Ирония судьбы. Но такова реальность. Ты уже виделся с Гертурдой?

— Еще нет.

— Я уладил твое дельце.

— Знаю. Получил от нее записку.

— Теперь все в полном порядке.

— О, да.

Реджи взяла легкая досада. Другой человек сказал бы себе: к чему слова благодарности, он просто рад был помочь, но все-таки хотелось, чтобы его добрые дела сыскали хоть толику признательности.

— Не видно, чтобы ты сиял как медный пятак, — заметил он.

— Реджи, — сказал Монти, — случилось непоправимое. Фуксия унесла мышь Гертруды.

— Мышь?

— Ну да.

— Белую мышь?

— Микки Мауса. Помнишь Микки Мауса, которого я подарил ей, а она вернула назад…

— Ах, вот оно что! — Реджи покачал головой. — Старик, ты совершенно напрасно отдал Фуксии Гертрудину мышь.