Том 11. Монти Бодкин и другие - Пэлем Вудхауз

Монти Бодкин даже в какой-то мере зауважал Айвора Лльюэлина. Над киномагнатами принято посмеиваться, видя в них забавных комических персонажей, но чего у них не отнять, так это чутья. Они чуют истину.

— О! А! Ну да, — сказал Монти.

— Ну, так что скажете?

— Вы имеете в виду, подпишу ли я контракт?

— Да.

— Ни за что.

— Почему?

— Не могу.

Фуксия выбросила вперед страждущую руку. Ее намерение вцепиться в отворот халата и кокетливо его покрутить было настолько прозрачно, что Монти отшатнулся. Девушки и прежде пытались крутить отвороты его одежды, но тщетно.

— Не могу, и все, — повторил он.

— Почему? Может, есть на свете вещи, до которых Бодкины не снизойдут? Слышали такую историю: гуляет мамаша с ребенком, вдруг откуда ни возьмись какие-то субъекты в гриме. Малыш тыкает пальцем и говорит: «Смотри, мама, актеры!» А мама в ответ: «Тише, милый, всякое в жизни бывает».

— Нет, дело не в том.

— А в чем?

— Я не умею играть. Просто как чурбан.

— С вами это раньше бывало?

— Да, но не до такой степени.

— Вы когда-нибудь выступали перед публикой?

— Только однажды, в пять лет, в младшей группе детского сада. Представлял я дух просвещения. Помнится, на мне была белая хламида, а в руке — факел. Выходил на сцену и произносил: «Я дух просвещения». На самом деле вышло не совсем то, роль я забыл, но режиссерский замысел таков.

От этой автобиографической детали Фуксия слегка приуныла.

— И после этого вы не выступали?

— Нет.

— Это весь ваш сценический багаж?

— Ага.

— М-да, — задумчиво протянула мисс Флокс— Честно говоря, те люди, которых я знаю, пробились на киноэкран, имея более солидный трудовой стаж. Например, Джордж Арлисс.[59] Впрочем, в кино своя специфика. Главное там — быть фотогеничным и попасть к удачному оператору и режиссеру. Я тоже не Сара Бернар.[60] До Голливуда работала в мюзик-холле.

— В мюзик-холле?

— Ну да. Пела в хоре, пока не обнаружилось, откуда доносится шум. Затем приехала в Голливуд, с меня там сняли фотопробы, и оказалось, что я в самый раз. Может, и у вас выйдет что-нибудь в этом роде. Попытка не пытка. Вам наверняка понравится Голливуд. Он всем нравится. Кругом — холмы до горизонта, вечно купаешься в солнечных лучах. Откровенно говоря, чем-то таким он забирает душу. То есть жизнь там бьет ключом. Малибу, Каталина, Аква Калиенте.[61] Все время кто-нибудь разводится, если не вы сами, то кто-то из друзей, так что есть о чем посудачить длинными вечерами. И это далеко не такой уж сумасшедший дом, каким его принято изображать. Я лично знаю двух-трех человек отчасти вполне нормальных.

— У меня такое чувство, что мне там будет хорошо.

— Так вперед, мой дорогой, туда, куда манит судьба. Возможно, вас поджидает грандиозный успех. Как знать! На Олимпе полно свободных мест. А не достигнете вершин — можно отсиживаться внизу и придумывать разные отговорки. Да, еще деньги. Вы их любите?

— Люблю.

— Я тоже, будь они неладны. Правда, великолепная штука? Нравится слушать шелест купюр? Знаете, свои сбережения я храню в чулке, совсем как в старые добрые времена. Каждую неделю подкладываю тридцатку. Это создает ощущение уюта. В настоящий момент у меня в чулке шесть пятерок. Глядите, если не верите, — сказала мисс Флокс и принялась оголять стройную ногу.

Это лирическое отступление Монти хотелось пресечь в корне. Уже и то нескромно, думал он, если месяц на девушку засмотрится в окно.[62] С лихорадочной поспешностью он заверил собеседницу, что верит ей на слово.

— Ну ладно, вернемся к прежней теме: если вы любите деньги…

— Видите ли, мне их и так девать некуда.

— В самом деле?

— Ага. Сотни тысяч. Фуксия Флокс поникла.

— А, — произнесла она разочарованно. — Тогда дело другое. У вас и так все есть. Я не знала. Знала только, что вы друг Реджи. Я думала, все молодые и знаменитые лондонские денди сидят на бобах, как он. Но если вы из миллионеров, тогда ясно, почему Голливуд у вас не вызывает большого энтузиазма. Местечко довольно симпатичное, но если бы мне подарили Монетный двор Соединенных Штатов, я бы, пожалуй, и сама там не торчала. Нокаут, шеф. Сдаюсь.

— Мне очень жаль.

— А мне-то как жаль! Я ведь надеялась, что вы сумеете провернуть для Амброза одно дельце.

— Какое дельце?

— Бедняга Амброз попал в переплет. У него сорвался контракт с Лльюэлином.

— Господи! Быть не может.

— Увы, может. Айки прознал, что это не он написал про мальчика на пылающей палубе.

— А почему он должен это писать? — спросил заинтригованный Монти.

— Потому что Айки считал, что нанимает того самого Теннисона — ну, того, знаменитого.

— Это не он написал про мальчика.

— А кто?

— Вы имеете в виду того Теннисона, которого мы в школе переводили на латынь?

— Не знаю, кого и на что вы переводили в школе, но совершенно ясно, что не Амброза, и у Айки по этому поводу имеются претензии.

— «На пылающей палубе мальчик стоял» написал Шекспир.

— Ничего подобного. Теннисон. Вообще-то не всели равно? Суть в том, что Теннисон бывает правильный и неправильный, и Амброз оказался неправильным. На этом основании Айки расторгает контракт, и полторы тысячи в неделю — тю-тю.

— Ничего себе! У меня нет слов.

— У меня тоже. И я надеялась, что вы будете паинькой и поступите к Айки актером. Тогда можно было бы выдвинуть ультиматум, мол, пойду на работу, но только вместе с Амброзом. Почему бы вам все-таки не попробовать? Капиталы — не помеха. В Голливуде вам будет весело.

Монти вздрогнул:

— Я скорее умру от голода, чем буду играть в кино. При одной мысли я трясусь как лист.

— У меня на вас аллергия…

Последнее замечание было обращено к Альберту Пизмарчу, который только что вошел. Одной из притягательных сторон путешествия на борту «Атлантика» было круглосуточное общество Альберта Пизмарча в неограниченных количествах.

— Я принес мистеру Бодкину губку, мисс, нечаянно забытую в каюте, из которой он выехал вчера вечером, — произнес стюард. — Не правда ли, вы хватились губки, сэр?

— Спасибо. Да, я заметил, что она куда-то запропастилась.

— Слушайте, приятель, — сказала мисс Флокс, — не вы ли говорили, что про мальчика на пылающей палубе написал Теннисон?

— Совершенно верно, мисс.

— Мистер Бодкин утверждает, что это не так. Альберт Пизмарч снисходительно улыбнулся:

— Насколько я заключил по галстукам в шкафу, мистер Бодкин оканчивал Итон, отсюда и пробелы по части литературы. Как вам, вероятно, известно, Итон входит в систему так называемых престижных школ, а эти учебные заведения в Англии, — сказал Альберт, воодушевляясь, ибо тема давала ему немало пищи для рассуждений, — далеко не соответствуют образовательным стандартам. Им не хватает практицизма и творческого полета. Если хотите знать мое мнение, то маленьких оболтусов там ничему не учат. Сама суть образования в Англии с его косностью и упором на…

— Спасибо, достаточно.

— Простите, мисс?

— Достаточно.

— Хорошо, мисс, — сказал Альберт Пизмарч обиженно, но по-прежнему боевито.

— Знаете что, — сказала Фуксия, поворачиваясь к Монти как человек, которому удалось заткнуть рот канарейке, — не хотите идти к Айки, дело ваше, но ведь можно и так: сделайте вид, что согласны, лишь бы взял Амброза обратно. Примите душ, а потом сходите к нему, поговорите.

У Альберта Пизмарча было что сказать по этому поводу.

— Я бы воздержался, сэр, — ласково, но строго посоветовал он. — В текущий момент я бы никому не советовал наносить мистеру Лльюэлину визиты.

— Не советовали бы?

— Именно, сэр. Чтобы не попасть под горячую руку. Позвольте поделиться собственным опытом, сэр. Не так давно я был у мистера Лльюэлина и чисто случайно, забывшись, напел несколько нот из «Свадебной песни пахаря»…

— Гм…

— Это номер, с которым я выступаю сегодня вечером на концерте для пассажиров второго класса, — пояснил Альберт. — Зачастую во время путешествий программу не удается вытянуть силами одних любительских талантов, и тогда старший стюард обращается к Джимми Первому с просьбой поручить кому-нибудь из стюардов подготовить номер. Как правило, выбор падает на меня и мою «Свадебную песню пахаря», неизменно пользующуюся успехом среди всех присутствующих на борту. Итак, занятый мыслями о «Свадебной песне пахаря», с которой надо бы еще поработать перед концертом для пассажиров второго класса, я, как выражаются французы, позволил себе отрешиться и нечаянно пропел одно место: «дин-дон, дин-дон, дин-дон, спешу, заслышав звон», убирая поднос с завтраком из каюты мистера Лльюэлина. Сэр, он развернулся ко мне, как тигр из джунглей. Аки лев рыкающий, если можно так выразиться. Нет, в обозримом будущем лично я никому не советую вступать с мистером Лльюэлином в какого-либо рода взаимоотношения.