Собрание сочинений в десяти томах. Том 5 - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приятели покойного короля, несмотря на все происки королевы, долгое время служили ей верой и правдой, стараясь помочь примирить ее с окружающими.
Несмотря на все хлопоты епископа Залуского, кардинала Радзиевского и Потоцких, никаких результатов не было достигнуто, так как королева мешала им своим поведением.
Я не торопился вернуться к себе домой, так как любопытство удерживало меня в Варшаве и я решил дождаться конца этой трагикомедии.
Шанявский дал себя уговорить и поступил на службу к королеве, так что все сведения о происшедшем я имел непосредственно через него.
В замке жизнь кипела ключом: для всех было ясно, что вдова хочет, благодаря замужеству, снова получить корону, готовая ради достижения этой цели принести в жертву даже интересы своего любимого сына Александра.
Она расспрашивала у Полиньяка относительно французского кандидата и равным образом готова была отдать руку австрийцу, если бы тот не был женат.
Сильно постаревшая и осунувшаяся, хотя еще довольно крепкая и здоровая, эта когда-то прекрасная Марысенька теперь уже никому, конечно, не могла понравиться.
Стыдно было смотреть на эти старания, унижающие героя, имя которого подвергалось такому посрамлению.
Как я уже упоминал, меня здесь удерживало одно лишь любопытство. Я не хотел служить ни у Якуба, ни у Александра. Болезнь моя прошла, и я ничем не был связан и хотел быть только свидетелем всего происходившего, не принимая в нем личного участия.
Я не предполагал, что буду принужден остаться здесь не по своей воле.
А случилось это следующим образом.
Еще покойный король доверил мне ключи от своей сокровищницы, в которой находилась часть драгоценностей, разных дорогих вещей, бумаг и денег. Когда мне случалось уезжать по поручению короля, то ключи я отдавал всегда лично ему, а по возвращении получал их обратно.
Среди других драгоценных вещей у меня хранились знаменитые наборы, доставшиеся после битвы при Вене из шатра Кара-Мустафы. Они состояли из богато украшенного колчана, сабли, ножа, часов и седла. Некоторые из этих предметов были усеяны персидской бирюзой, другие малайскими рубинами, третьи жемчугом и яхонтами. Столь же драгоценной была их работа; помещены же они были в красивых ящиках, обтянутых телячьей кожей. Бывало, король показывал их чужестранцам и гостям, и все приходили в восторг. В последнее время все эти предметы находились в Яворове, когда король послал меня оттуда в Вилянов. Ключи я отдал ему самому и больше их не видел. Я был уверен, что все это осталось в Яворове.
После смерти короля я даже позабыл об этом, как вдруг однажды воевода Матчинский присылает за мной, прося навестить его. Я отправился к нему на следующее утро. Я застал его грустным и больным, что с ним постоянно случалось со смерти короля.
— Поляновский, — сказал он, поздоровавшись со мной, — я хотел спросить у тебя, что случилось с теми наборами, что хранились у тебя под ключом? Королева постоянно справляется об них и, Боже сохрани, кажется, подозревает, что или я, или ты присвоил эти драгоценности! Более тяжелое подозрение падает на тебя, так как ты сразу после смерти короля бросил службу.
Он пожал плечами, а я, услышав это, чуть не подпрыгнул.
— Всемогущий Боже! — воскликнул я, покраснев до корней волос. — Еще никто никогда не обвинял меня в воровстве! Я сию же минуту бегу во дворец; пусть делают дознание. У меня есть свидетели, что я, уезжая в Вилянова, отдал королю все ключи и ящики; кому он после их доверил — не знаю, но и это со временем откроется. Я не потерплю, чтобы на мое имя легло такое бремя…
— Подожди же, не волнуйся, — ответил, успокаивая меня, воевода, — тебе должно служить утешением, что ты находишься в одной компании со мной. Ведь все отлично знают, что подозревать нас — смешно. Даже сама королева предполагает, что мы отдали их Якубу, а не присвоили себе. Но ведь ты должен догадываться, что сделалось с этими ящиками и где они могут быть?
— Вот именно, что я ничего не знаю, мне никто ничего не говорил об этом. Король все время был нездоров. Я знаю одно, что, уезжая в Вилянова, я отдал, как всегда, все ключи в руки короля, и больше ничего не знаю. Я требую подробного расследования, тогда вся правда обнаружится!
— Перестань, — сказал Матчинский, — они сами будут разбирать, в чем дело. Сиди смирно и делай вид, что ты ничего не знаешь, и без этого довольно шуму. Возможно, что Якуб присвоил себе эти ящики, или…
Он остановился, а затем продолжал:
— Я хотел от вас лично узнать, как обстоит дело. В Яворове этих ящиков не имеется. Или король отослал их в Жолков, или Якуб их присвоил, или — не ручаюсь за королеву… Понемногу все это выяснится. Ни я, ни ты ведь их не взяли с собой…
— Я уже собирался поехать домой, — сказал я, — но теперь не тронусь отсюда, пока дело не выяснится. Я не допущу, чтобы подозрение пало на меня, что из страха перед расследованием я убежал.
Матчинский стоял в задумчивости, покашливая.
— Ты знаешь, — произнес он, — король мне обо всем рассказывал, он признался бы даже в самом большом грехе, если б совесть его не была чиста. Об этих несчастных наборах, которыми он любил хвастаться, он в последнее время никогда не упоминал. Насколько я могу себе припомнить, их в последний раз показали Полиньяку, потому что он ими интересовался. Королева при этом присутствовала и восхищалась ими, утверждая, что наборы никуда не годны и их нужно переделать. Король очень воспротивился этому, желая сохранить исторические памятники такими же, какими они были… В этом состоянии они для него имели pretium offectionis. Их заперли обратно в сундук, и этим дело закончилось.
— Будь что будет, господин воевода, — возразил я, — прошу и настаиваю на том, чтобы произвели строгое расследование по поводу этих наборов. Я не тронусь из Варшавы, пока не узнаю, что их нашли. Нельзя даже допустить мысли, что кто-либо другой, кроме королевы или королевича Якова, мог их себе присвоить. Сундуки были небольшие, всегда находились в закрытой комнате, не на всяком возу их можно было увезти, и каждый их узнал бы.
— Все выяснится, обожди, — произнес Матчинский, — не горячись и вовсе не говори об этом, потому что можешь на себя навлечь гнев. Is fecit cui prodest… Мне кажется, что королева поэтому-то о них так и допытывается, что, должно быть, сама
