Экзорсист - Уильям Блэтти

Каррас тут же позвонил Крис, но оказалось, что новость эту успел уже сообщить ей сам епископ. Ожидалось, что Мэррин прибудет завтра.

— Я сказала, что он может остановиться у нас в доме. Потому что… ну сколько это может продлиться? День, может быть, два.

Каррас ответил не сразу.

— Не знаю. — Подумав, добавил: — Не ждите очень многого сразу.

— Я хотела сказать… если получится, — проговорила Крис упавшим голосом.

— Я вовсе не собираюсь убеждать вас в противоположном. Но ритуал изгнания может продолжаться долго.

— Сколько, например?

— В зависимости от обстоятельств…

Каррас знал: экзорсизм может длиться неделю, месяц, а может и вообще закончиться ничем. Этого он больше всего и боялся. Тогда — конец: гранитная глыба вины и боли — та самая, что, может быть, и испортит все дело, — навалится на него и придавит уже навсегда.

— …От нескольких дней до нескольких недель.

— Как вы думаете, отец Каррас, сколько ей осталось?..

Усталый, смертельно измученный, он повесил трубку, вытянулся на кровати и задумался. Мэррин! Первое радостное возбуждение схлынуло, уступив место трусливому беспокойству. Почему, все-таки, его, совершенно очевидного кандидата, предпочли другому? Только ли из-за отсутствия опыта?

Каррас сомкнул веки. Набожность и “высокий моральный дух” — вот два основных критерия в выборе экзорсиста. В Евангелие от Матфея, отвечая ученикам, спрашивавшим его, почему им не удается изгонять бесов, Иисус отвечал: “Потому что мало в вас веры”.

Настоятель округа и Президент знали о религиозных сомнениях Карраса; мог ли кто-нибудь из них поделиться своими наблюдениями с высшим начальством?

Слабый и никчемный, всеми отвергнутый, он ворочался во влажной своей, удушливой постели, изнывая от бессмысленных обид. Наконец пришел сон; влился в него мертвой влагой и тяжелым мраком заполнил каждую трещинку израненного сердца.

И вновь Карраса разбудил телефонный звонок: Крис сообщила о том, что у девочки начался новый приступ. Каррас бросился в дом; первым делом измерил пульс. Сердце билось сильно и часто. Он ввел девочке либриум, затем еще раз — двойную дозу. Наконец вышел ненадолго, спустился в кухню и присел, чтобы выпить чашку кофе. Крис заранее попросила разыскать для себя какие-нибудь книги Мэррина и сидела теперь за столом с одной из них.

— Наверное, все это слишком для меня умно, — тихо проговорила она, но Каррасу показалось, что голос ее прозвучал как-то растроганно. — И все-таки есть тут такие красивые места… просто удивительные.

Она пролистнула несколько страниц назад, нашла отчеркнутый карандашом абзац и протянула Каррасу книгу.

“…У нас на глазах, постоянно и непрерывно, материальный мир обновляется, сохраняя преемственность и строгий внутренний порядок. Какой бы хрупкой и переменчивой ни казалась бы каждая его частичка, как бы ни был подвижен и неуравновешен каждый его элемент, мир этот стоит, как сотни веков назад. Связанный в каждой клеточке своей универсальным законом постоянства, он, умирая ежеминутно, тотчас же и возвращается к жизни. Распад живых структур порождает лишь великое множество новообразованний, и любая смерть здесь — животворящий оплот для тысячи новых рождений. Каждый стремительно убегающий час существования нашего может служить подтверждением тому, как преходяще и, вместе с тем, вечно все сущее в мироздании. Само оно подобно отражению на глади быстротекущих вод, отражению не меняющемуся и вечному. Солнце опускается за горизонт для того лишь, чтобы подняться вновь; день погибает в объятиях ночи, чтобы наутро опять родиться в первозданной своей свежести, так, будто смерти не было и в помине. Весна расцветает, превращаясь в лето, потом увядает и умирает, но снова рождается в торжестве над смертью, к которой стремится с первого часа своей жизни. И оплакивая майские цветы, заведомо обреченные на гибель, мы оставляем и радость в сердце своем, потому что знаем: наступит день, и май вновь возьмет верх над ноябрем, в силу закона вращения всемирного Круга, гигантской карусели, не останавливающейся ни на секунду. Закон этот учит нас на самой вершине сиюминутного счастья сохранять мысли и хладнокровие, а на дне отчаянья и безысходности лелеять в сердце надежду.”

— Да, это красиво, — проговорил Каррас, с трудом отрывая взгляд от страницы.

— Ублюдок!.. подонок!.. Лицемерный святоша! — все более неистовствовал демон над потолком.

— Вы знаете, она всегда подкладывала мне на тарелку розу… по утрам, до того, как мне уйти на работу… Риган, — пояснила Крис, поймав на себе вопросительный взгляд священника; затем опустила глаза. — Ну конечно. Я и забыла совсем: вы же ее не знали… — Она высморкалась, промокнув ресницы платком. — Вам бренди в кофе не добавить, отец Каррас?

— Нет, спасибо.

— А меня кофе как-то уже не бодрит, — прошептала она дрожащим голосом. — Схожу принесу бутылку. Извините. — Она вышла из кухни.

Несколько минут Каррас сидел один, уныло попивая свой кофе. Ему было тепло в свитере, надетом под рясу: тепло и тоскливо — оттого, что слаб он и немощен, что не может дать этой женщине успокоение. Как-то сама собой на память ему пришла давняя история, маленькая трагедия его детства. Когда-то в комнате у них жила дворняжка по имени Джинджер. Вдруг с ней что-то случилось: она начала худеть, совсем перестала подниматься из своей коробочки. Дэмиен укрывал собачку полотенцем, заставлял пить теплое молоко, но ничего не помогало: ее рвало и знобило. А потом пришел сосед и сказал: “Чумка у нее. Сразу нужно было делать уколы”. Однажды после школы, когда класс отпустили пораньше, на углу его неожиданно встретила мать; подошла и вложила в ладонь ему полдоллара. Как он обрадовался в тот момент… в жизни не держал таких денег! А потом… “Джинджи умерла”, — произнесла мать печально и нежно.

Каррас заглянул в дымящийся мрак своей чашки, затем посмотрел себе на руки и с болью почувствовал, что нет в ладонях его исцеляющей силы.

— …Ты, замолившийся в доску ублюдок! — вопил наверху демон.

“Сразу нужно было делать уколы…”

Каррас вернулся в спальню, и пока Шэрон вводила либриум, с трудом удерживал на кровати бешено дергающееся тело. Суммарная доза составила теперь 500 миллиграммов. В тот момент, когда девушка зажала место укола ватным тампоном, Каррас удивленно поднял глаза: только сейчас до него дошло, что бесовские тирады явно относятся к кому-то за пределами этой комнаты. Впрочем, думать еще и об этом просто не было сил.

— Сейчас вернусь, — бросил он Шэрон.