Русская мода. Фейк! Фейк! Фейк! - Мистер Моджо

Китаянка послушно кивает:

– Да, господин.

– Что ж, – молодой человек поправляет воротничок рубашки, разглаживает складки костюма. – Сейчас я предоставлю тебе такую возможность.

Он начинает пробираться между станков к центру зала – находит такое место, чтобы его было видно всем, и, заняв его, демонстративно поднимает руки, требуя внимания. Шум множества голосов замолкает. Девушки смотрят на него, ожидая, что будет дальше. Каждая втайне надеется, что сейчас дадут прибавку к зарплате, но – как часто водится в этом жестоком мире – надеждам не суждено сбыться.

– Итак, девочки, я поздравляю вас со вторым рабочим днем на нашей фабрике, – молодой человек отвешивает швеям церемонный поклон. – Я рад видеть оптимизм, с каким вы идете на работу. И – думаю – будет излишним напоминать вам, ради чего мы все собрались здесь. Красота – вот наша цель. Наполнить мир красотой, сделать ее доступной, установить на красоту демпинговые цены – вот наша миссия. «Луи Вьюиттон» – вот наше средство. На этой фабрике мы творим историю и меняем мир. Мы берем символ красоты – изящную монограмму с двумя буквами «Эл» и «Ви» – и несем его людям. Нам не важен достаток этих людей, их социальный статус и происхождение. Прошли времена, когда саквояжи «Луи Вьюиттон» были уделом только лордов и леди. Новый порядок вещей гласит: дайте красоту всем! Нищие, сирые, убогие – если у них найдется хотя бы десять долларов и девяносто девять центов – а именно столько стоит наша продукция в розницу – они смогут сами стать обладателями красоты. Получат шанс быть сопричастными. Будут равными сильным мира сего. И кстати – второе правило нового порядка вещей: оптом красота отдается еще дешевле.

Мне нравится, что здесь, в Гонконге, хорошо понимают это и не чинят препятствий наступлению перемен. Мне нравится, что кабинеты власть имущих открыты и обо всем можно договориться очень легко. Мне нравится, что ваш труд стоит символических денег, что никто не придет проверять ваш возраст, наличие у вас медицинских книжек и законность нашего предприятия в целом. Я люблю Гонконг! Вот где веет подлинный дух свободного предпринимательства!

Но все же. Мне хотелось бы подчеркнуть, что работа нашей фабрики была бы невозможна без одного человека. Человека, чьи пожертвования позволили нам купить это прекрасное оборудование и построить этот чудесный ангар. Человека, чье благородное сердце переживает за судьбу красоты ничуть не меньше, чем мое собственное. Человека, с которым в следующем месяце мы открываем две новые фабрики «Луи Вьюиттон» и триумфально выходим на мировой рынок. Человека, которого по праву можно назвать душой и сердцем нашего предприятия…

В кармане пиджака молодого человека жужжит мобильник. Он достает его, подносит к уху и коротко произносит: «Да… Да… Вы уже на месте? Отлично!». Убрав трубку обратно в карман, он вновь возвращается к аудитории:

– Уважаемые дамы! Девочки! Товарищи! Я рад представить вам своего мецената, компаньона и – прежде всего – своего друга. Встречайте – месье Жак Дювалье!

Дверь фабрики открывается, и в помещение входит высокий мужчина. Молодой человек жмет ему руку:

– Спасибо, что приехали навестить нас, Жак. Я надеюсь, что соглашение, которого мы достигли тогда – стоя на обрыве замерзшей реки – вас не разочарует…

Китайские девушки недоуменно переглядываются между собой.

– Объясните мне кто-нибудь, – произносит одна. – У нас что, теперь два хозяина вместо одного?

– Нет, – растолковывает ей другая. – Этот первый, кажется, продает нас второму в рабство.

– Сколько тот будет платить?

– Я не очень хорошо поняла. Но, похоже, денег у него много.

– Мистер! Мистер! – кричит вошедшему мужчине самая бойкая девушка. – Цена нашей работы – два доллара в час! А иначе, – она обводит взглядом своих компаньонок и грозно топает ногой. – Иначе мы никуда не пойдем!

Подмосковье, лагерь зеленых

Лимузин трогается с места – так плавно, что сначала Полина этого даже не замечает. На ее плечах – изящная черная шубка, которой галантно укрыл ее представитель «Луи Вьюиттон». Полина рассеянно поправляет ее, чувствуя, как благородный мех приятно щекочет ладонь. Да, уж, в отсутствии хороших манер этим французам не откажешь, размышляет она.

В салоне просторно, тепло, играет приятная музыка. Мишель Франкини сидит напротив – он улыбается Полине проказливой, почти мальчишеской улыбкой, и в следующий момент в его руке, словно по мановению волшебной палочки, возникает бутылка шампанского. «Что касается меня, – говорит он, сдирая блестящую обертку. – То я просто жить не могу без «Moet». Я могу пить его с утра до вечера, но мне все равно всегда мало. Это великое счастье, что мы принадлежим к одной корпорации, и что сотрудники «Луи Вьюиттон» – я имею в виду сотрудники нашего с вами ранга – имеют неограниченный доступ к этой амброзии».

Полина останавливает его:

– Пожалуйста, Мишель. Позже…

Она смотрит в окно на одинокую, замершую среди сугробов фигуру Дениса Боярцева. Фигура кажется ей жалкой и какой-то нелепой – будто некий фотограф специально дожидался момента этого крайнего изумления и растерянности и теперь, подловив его, навеки заморозил на своем кадре. Повинуясь внезапному порыву и, боясь, что скоро фигура исчезнет совсем, Полина машет Боярцеву рукой. Этот жест – ее мольба о прощении, странная попытка оправдаться перед ним и перед собой. Он увидит это и все поймет. Он увидит это и не будет судить ее строго, не станет считать предательством то, что произошло, перестанет думать о ней, оставит все в прошлом и, свободный, отправится дальше жить свою жизнь…

– Я очень сожалею, мадемуазель, – Франкини осторожно трогает Полину за плечо. – Но он вряд ли увидит вас…

Встречая ее непонимающий взгляд, француз вынужден продолжить:

– Это лимузин. Видимость есть только с нашей стороны, мадемуазель. С его стороны это одно большое непроницаемое черное стекло.

Москва, бизнес-центр на Красной Пресне

Машина жужжит, втягивая в себя листы бумаги – через секунду они появляются с другой стороны, разрезанные на аккуратные полоски, и падают прямиком в мусорное ведро.

Задача Федора Глухова – следить за тем, чтобы бумага не комкалась внутри машины и не падала мимо ведра. Если происходит первое, должностная инструкция предписывает ему открыть крышку машины, приподнять резцы и вытащить смятый лист. Если происходит второе, он должен собрать рассыпавшиеся полоски и сложить их в ведро.

Примерно раз в полчаса ведро наполняется, и тогда Федор Глухов берет его и идет с ним в холл. В самом конце холла стоит большой мусорный контейнер – должностная инструкция предписывает опорожнить ведро и вернуть его на место.

Раз в час Федор Глухов должен