Прощальный вздох мавра - Салман Рушди

В саду своей лальгаумской виллы под тенью магнолии Раман Филдинг стоял в соломенной шляпе, темных очках и белой форме крикетиста. Он сильно взмок и держал в руке тяжелую биту.

– Класс, – гортанно проквакал он. – Чистая работа, Боркар.

«Кто такой Боркар?» – на секунду задумался я, но потом увидел, как Ламбаджан салютует ему, и понял, что я давно забыл настоящее имя этого искалеченного матроса. Итак, Ламба оказался тайным бойцом ОМ. Он говорил мне когда-то о своей религиозности, и я смутно помнил, что он родился в какой-то деревне в штате Махараштра, но теперь я с постыдной ясностью увидел, что не знаю о нем ничего существенного, просто не давал себе труда поинтересоваться. Мандук подошел к нам и похлопал Ламбаджана по плечу.

– Вот настоящий воин-маратх, – сказал он, дыша бетелем мне в лицо. – Дивный город Мумбаи, Мумбаи маратхов – так, Боркар?

Он осклабился, и Ламбаджан, стоявший навытяжку, насколько это было возможно с костылем, с готовностью согласился:

– Сэр капитан сэр.

Написанное на моем лице недоумение позабавило Филдинга.

– А ты думал, чей это город? – спросил он. – Вы там на Малабар-хилле попиваете себе соду-виски и толкуете о демократии. А у ваших ворот стоят наши люди. Тебе кажется, ты все-все о них знаешь, но у них своя жизнь, и тебе они про нее никогда не расскажут. Кому вы нужны, богатые безбожники?

Сукха лакад ола зелата. А, ты ведь по-нашему не понимаешь. «Когда загорается сухая палка, все вокруг вспыхивает». Когда-нибудь этот город – не поганый англизированный Бомбей, а город Мумбаи, названный в честь великой нашей богини, – вспыхнет огнем наших идей. Тогда Малабар-хилл сгорит дотла, и наступит Рам раджья – власть Рамы.

Он посмотрел на Ламбаджана.

– Ты просил, и я много чего сделал. Обвинение в убийстве снято, и принята версия самоубийства. Что касается наркотиков, органы займутся крупными бадмашами, а не этой мелкой сошкой. Теперь ты мне растолкуй, ради чего я старался.

– Сэр капитан сэр. – И старый чоукидар повернулся ко мне. – Ну-ка вмажь мне, баба. Этого я не ожидал.

– Что ты сказал?

– Он глухой, что ли? – нетерпеливо хлопнул в ладоши Филдинг.

Лицо Ламбаджана стало чуть ли не умоляющим. Я понял, что он пошел на риск, поставил себя в уязвимое положение, чтобы вызволить меня из тюрьмы; что и он поставил на карту все, лишь бы Мандук заступился за меня в высоких сферах. Теперь выходило, что я должен вернуть ему долг и спасти его от неприятностей, оправдав его похвалы.

– Как тогда, помнишь, баба? – упрашивал он. – Сюда, сюда бей.

Он показывал на свой подбородок. Я перевел дыхание и кивнул.

– Ладно.

– Сэр разрешите пересадить попугая сэр, – сказал Ламба.

Филдинг нетерпеливо махнул рукой и опустился, колыхаясь, как тесто, в огромное, но все равно жалобно заскрипевшее оранжевое плетеное кресло у поросшего лилиями пруда. Столпившиеся кругом статуи Мумбадеви с интересом смотрели на происходящее.

– Язык не прикуси, Ламба, – сказал я и ударил. Он упал как подкошенный и распластался у моих ног без сознания.

– Неплохо, – проквакал довольный Мандук. – Он говорил, что этот твой крученый кулак бьет не хуже кувалды. А что? Похоже на правду.

Ламбаджан медленно приходил в себя, осторожно трогал челюсть.

– Все в порядке, баба, – были его первые слова. А Мандука вдруг прорвало, как с ним часто случалось.

– Знаешь, почему это нормально, что ты его ударил? -кричал он. – Потому что я так сказал. А почему я мог так сказать? Потому что я хозяин его тела и его души. А как я их заимел? Позаботился о его родичах. Ты вот даже не знаешь, сколько их там у него в деревне. А я много лет уже плачу за учебу детей, за докторов и лекарства. Авраам Зогойби, старик Тата, С. П. Бхаба, Крокодил Найди, Кеке Колаткар, Бирла, Сассуны, даже сама мать Индира – они думают, что они наверху, но им дела нет до простого люда. Скоро маленький человек им покажет, как они ошибаются. – Я стремительно терял интерес к этому разглагольствованию, но тут в его голосе зазвучали интимные нотки. – А тебя, дружок мой Кувалда, я, считай, спас от смерти. Теперь все, теперь ты мой зомби.

– Чего вы от меня хотите? – спросил я, но, спрашивая, уже знал не только чего он хочет, но и как я к этому отношусь. Когда я нокаутировал Ламбаджана, что-то, спавшее во мне всю жизнь, вышло наконец наружу, что-то, чье пленение до той поры означало неполноту, апатию, пассивность во всевозможных видах и чье высвобождение я пережил теперь с раскрепощающей радостью. Я понял в тот миг, что мне не надо больше жить подготовительной, временной жизнью, не надо быть тем, что продиктовано наследственностью, воспитанием и несчастьем, – что я могу наконец-то стать собой, собой подлинным, чей секрет кроется в этой деформированной конечности, которую я так долго прятал и кутал. Хватит! Теперь я выхвачу ее с гордостью, как меч. Отныне я – мой кулак; я буду не Мавром, а Кувалдой.

А Филдинг говорил – говорил быстро, зло. «Знаешь, кто такой есть твой папаша в его небоскребе Сиоди? Вышвырнуть вон единственного сына – это каким же надо быть бессердечным подлецом! А что тебе известно про мусульманского уголовного босса по кличке Резаный?»

Я признался в своем неведении. Мандук пренебрежительно махнул рукой.

– Узнаешь, все скоро узнаешь. Наркотики, терроризм, мусульмане-моголы, компьютерные ракетные системы, махинации банка «Хазана», ядерное оружие. Хай Рам! Это ж надо, как вы, инородцы, всегда вместе держитесь. Как объединяетесь против нас, индусов, а мы, добренькие такие, недооцениваем угрозу. Но теперь твой папаша отправил тебя ко мне пинком под зад, и ты все-все-все узнаешь. Я и про роботов тебе расскажу, про разработку современных высокотехнологичных киберов, которых запрограммируют нападать на индусов и убивать их. И про детей расскажу, про армию инородческих младенцев, которые займут колыбели наших детишек и слопают их пищу. Вот каковы их планы! Но эти планы провалятся. Здесь Инду-стан – страна индусов. Мы сломаем ось Зогойби-Резаный, чего бы это ни стоило. Мы их на колени поставим. Ну так что, мой зомби, моя кувалда: за нас ты или против нас, за правое дело или за левые доходы? С нами ты или нет?

Без колебаний я шагнул навстречу судьбе. Не дав себе времени задуматься, как могут быть связаны обвинения Филдинга в адрес Авраама и предполагаемые любовные отношения Мандука с госпожой Зогойби; не оглядываясь на прошлое; охотно, даже радостно – я ринулся вперед. Куда ты послала меня, мать моя, – во тьму, туда, где не видно меня, – я иду по своей воле. Клички, которые ты дала мне, – отверженный, бродяга, неприкасаемый, чужак, злодей – я прижимаю к груди и делаю своей неотъемлемой частью. Проклятье твое да будет мне благословением, и ненависть, которую ты выплеснула мне в лицо, я буду пить, как любовный напиток. Опозоренный я водружу на себя мой стыд и назову его гордостью – понесу его, Аурора Великая, как алый герб на груди. Я низвергаюсь с твоего холма, но не как падший ангел, нет. Мое падение не Люциферово, а Адамово. Я падаю, чтобы стать мужчиной. Я счастлив, что падаю так.

– Сэр мой капитан сэр.

Мандук издал зычный радостный возглас и стал выкарабкиваться из кресла. Ламбаджан – Боркар – шагнул вперед и подал ему руку.

– Так, так, – сказал Филдинг. – Хорошо, кувалда твоя без дела не останется. А какие еще таланты?

– Сэр кулинария сэр, – ответил я, вспомнив счастливые часы на кухне с Эзекилем и его тетрадями. – Англо-индийский суп с пряностями, южноиндийское мясо с кокосовым молоком, каурма по-могольски, кашмирский чай с пряностями, «шелковый» кебаб; рыба по-гоански, баклажаны по-хайдарабадски, рис с простоквашей по-бомбейски и так далее. Если вам нравится, даже розовый соленый чай.

Восторгу Филдинга не было границ. Было ясно, что он любитель покушать.

– Выходит, ты настоящий универсальный игрок, – сказал он, хлопнув меня по спине. – Посмотрим, годишься ли ты для ответственных матчей, можно ли тебя поставить на ключевую шестую позицию и закрепишься ли ты на ней. Хами, Уолтере, Рави Шастри, Капил Лев. – (Индийские крикетисты совершали в это время турне по Австралии и Новой Зеландии.) – Для такого парня в моей команде всегда есть место.

Моя служба у Рамана Филдинга началась с того, что он назвал «испытательным сроком» в его домашней кухне, к большому неудовольствию его постоянного повара Чхаггана Одним Кусом Пять – верзилы с торчащими вкривь и вкось зубами, который, казалось, носил в огромном рту переполненное надгробьями кладбище.

– Чхагга-баба, он свирепый у нас, – восхищенно сказал Филдинг, знакомя меня с ним и объясняя его прозвище. -Однажды, когда боролись, откусил у противника пальцы на ноге, все сразу.

Чхагган хмуро посмотрел на меня, являя собой в этой чистенькой кухне невообразимо косматую фигуру с жирными пятнами на одежде, и, зловеще бормоча, принялся точить большой нож.