Сторож брату своему - Ксения Медведевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дротик вошел ей под горло – точно, глубоко. Задрожал длинным легким древком.
– Догнать верблюдов! – орали вокруг на фарси. – Всех под нож! Догнать верблюдов!
Юмагас боком сползала с седла, мимо проскакивали блестящие железом парсы – в погоню, в погоню.
Она подняла глаза к свету, к царапающемуся сквозь лед Тарегу.
– Повелитель… – прошептали бледнеющие губы.
Джунгарка подняла руку, ладонь со скрипом мазнула по льду. Из раны толчками выплескивалась алая, алая кровь.
Он бил по льду кулаками – Юмагас, нет, нет, так не должно быть, нет, нет…
Потом белая рука и белое лицо медленно, бесшумно утонули в клубящихся красных разводах.
Кровь очень горячая. Поэтому полынья мгновенно растаяла, и Тарег, упиравшийся обеими руками в лед, тут же кувыркнулся в бездонную черную воду.
* * *А ночь все никак не кончалась – впрочем, возможно, это была другая ночь. Такая же темная. Дыхание залипало в горле, в ушах стояла тишина. Странная, словно звук запаздывал за словом. А кто-то говорил?..
Тело сковывало ледяное, распирающее изнутри оцепенение. Словно кости превратились в лед, а кровь стыла в жилах и выдавливала из тела тепло, заполняя сосуды черной холодной взвесью.
В башенные бойницы глядел мрак. Узкие щелочки темноты, слепящие чернотой оконца, рассматривали свернувшееся в меховой комок тело.
Где ты был, Тарег?..
Значит, не помстилось – говорили. Глубокий, как из-под воды идущий голос надувался в ушах, распирал слух, прерывался, словно огромная толща мешала ему раскрыться. Тоскливо щемило в сердце, глухая полночь стекала каплями, и все вокруг молчало.
Где ты был?..
Голос расходился внутри головы, это был вообще не голос. И башни вокруг тоже не было, только пустой мрак. Нездешний, дотоле никогда не испытываемый ужас сливался с холодом – но тело застыло, не чувствуя озноба. Не чувствуя вообще ничего. Кромешная пустота, ничто смотрело в узкие щелки, наблюдало в тонкие окошки.
Потом сковывающий до кончиков пальцев страх отпускал. И снова из донной мути, из глубины всплывало залипающее, теряющееся в толще плотнее воздуха:
Почему тебя не было на той дороге, Тарег…
* * *Возможно, потом чернота стала обмороком. Выглядывая из собственных глаз – там что-то есть? в оконца смотрят? – Тарег увидел, наконец, привычное.
Черный кот у дальней стены. Ты все-таки пришел, Имруулькайс.
Маленькая черная фигурка не двигалась.
Почему ты здесь, Тарег?..
Ты хочешь мне сказать, Имру, что, будь я там, я бы этого не допустил. Да, Имру?
Кот молчал.
Это мне за Али ар-Рида. Я убил его тогда, чтобы спасти женщину с ребенком. Убил… праведника. Теперь Он наказывает меня, забирает другую женщину, другого ребенка… Кому какая разница, что виноват я, а убивают их, для Творца это такие мелочи, нас у Него много…
Кот молчит и не шевелится.
Почему ты здесь, Тарег?
Говоришь – гордыня?.. Гордыня и гнев. Вот как. Говоришь, стоило промолчать в ответ на дурацкую подначку глупой девчонки…
Ах, в чем корни гнева… Я посмел полюбить чужую жену, разве нет?
Говоришь, я ее не любил? Только желал? И не стерпел, когда девчонка напомнила об ошибке?
Я знал, что ты это скажешь, Имруулькайс…
Почему ты здесь, Тарег?..
Потому что поверил, Имру. Человеку, который поклялся Именем. А потом взял и нарушил клятву. Я – глуп, он – молодец, а Ему – все равно.
Говоришь, справедливость не всегда очевидна? Чушь, Имру. Ее просто не существует. Посмотри на меня и мою Клятву.
Ах, она нужна, чтоб людей спасти?
Людей, Имру, нужно испепелить. Всех. Вот это была бы справедливость.
Ах, Ему жаль их… И меня, говоришь, тоже жаль…
А не нужна мне Его жалость, Имру.
Возвращаю жалость с поклоном и орудием спасения быть отказываюсь.
Всё.
Какая же вокруг темнота.
* * *В глазах стоял мрак. И свет во тьме светит, кто-то сказал. И тьма не объемлет его.
Неправда. Еще как объемлет.
Какая же долгая, непроглядная ночь.
* * *Поставив лапы на заваленную пушистым мехом грудь Тарега, джинн настороженно принюхивался к его дыханию. Оно было горьким, миндальным на запах. До сухой кожи лица невозможно было дотронуться – обжигало подушечки лап.
– Эй… – осторожно позвал он нерегиля.
Даже вылизать нельзя – язык спалишь.
Тарег мотал головой и тихо бормотал. Прерывистым, задыхающимся шепотом. Короткие, еще не отросшие волосы торчали слипшимися от пота вихрами.
Тогда кот мрачно решился: дрожа задними лапами и в ужасе глядя назад, враскоряку попятился – и сунул в полузамерзшую чашку с водой кончик хвоста. И тут же, мявкнув, выдернул. Охнув и поминая пророка Ахура-мазду, джинн развернулся задом к лицу тающего от жара нерегиля. И принялся водить мокрым, капающим хвостом Тарегу по лбу. Капли стекали по векам, скатывались в уши.
– Ох… – прошептал нерегиль.
И попытался протереть глаза и отмахнуться.
– Полдореа, – рассерженно сказал джинн, – у тебя не понос, так золотуха! Ты чуть не помер в яме, а здесь умудрился подхватить лихорадку! Я сначала не поверил, когда племяш мне сообщил! Нет, думаю, я, конечно, с ним в ссоре, но пойду посмотрю, как там чего! И что же я здесь вижу? Чего?.. Чего ты там бормочешь?
Чтобы разобрать сиплый шепот, ему пришлось подсунуть ухо под самые губы нерегиля.
– Всю ночь с тобой беседовал? Я?
Покачав ушастой головой, джинн вздохнул и снова присел над чашкой. Растопырившись и в отчаянии пихая хвост в ненавистную субстанцию, он хотел было сказать Тарегу, что тот бредит, но раздумал. В конце концов, с горячечными больными не спорят, даже если они несут полную чепуху.
– Хорошо я к тебе успел, кокосина, – снова вздохнул Имруулькайс. – Что б ты без меня делал, сиятельство безмозглое, злобное и упрямое…
И снова положил мокрый хвост Тарегу на лоб. Пока эти смертные придурки не хватятся, и так сойдет. В чашке было еще полно воды, слава вечному свету…
Нерегиль слизнул скользнувшую мимо носа каплю и открыл глаза. В бойницах над головой голубело раннее, холодное и ясное утро. Внизу грохнуло железом, послышался скрип. И топот подкованных сапог на лестнице.
Тарег знал, что это. Он даже почти это видел: на башню поднимается человек в желтом кожаном панцире гвардейца-южанина, устало переставляя со ступени на ступень запыленные сапоги. В правой руке он сжимает деревянный футляр, перемотанный витым красным шнуром с яркой кляксой печати.
Все завершилось.
Благополучно убивший брата, невестку и племянника, нарушивший все возможные клятвы халиф Абдаллах аль-Мамун посылал ему фирман, в котором именем Всевышнего повелевал явиться в столицу.
– Будьте вы все прокляты, – прошептал Тарег расплывающемуся в горячих глазах каменному потолку.
– Не сипи, Полдореа, – серьезно сказал джинн, подбирая хвост.
Он тоже услышал топот на лестнице.
– И не бесись больше. Нам всем осталась от силы пара-тройка лет, и провести их в тюряге – не самая хорошая мысль, княже. Как, согласен?
Посмотрев в большие зеленые глаза, Тарег с усилием кивнул. Получилось поелозить головой на мокром от испарины мехе.
– Что-то ты слишком легко согласился, – с подозрением пробормотал джинн. – Ну ладно, сиятельство, мне пора…
И, оглянувшись на заскрипевшую дверь, растаял в мягком утреннем воздухе.
* * *Мадинат-аль-Заура, Младший дворец, незадолго до этого
Гремя снаряжением, воины топали по горячему песку. Над головами качались веерные листы пальм, припекало. Сахль ибн Сахль стиснул зубы: ну да, все как докладывали.
Под акациями Длинной аллеи стояли паланкины. Черные полуголые носильщики сидели, ковыряли в зубах. Мимо туда-сюда бегали женщины в ярких платьях. А вон и братец – Хасан ибн Сахль размахивает руками, вертя головой в зеленом тюрбане.
Завидев Сахля с отрядом, Хасан побледнел и задрожал губами:
– Не надо, не надо…
Женщины сбились в стайку – сколько их? Семеро, восьмеро? И где, шайтан всех задери, ребенок?
– Где они? – жестко спросил он брата.
Тот, как всегда заикаясь, забормотал:
– Н-ну… н-ну… з-зддесь…
– Обыскать все! – рявкнул Сахль.
Солдаты кинулись к паланкинам.
К нему подтащили отбивающуюся раскосую девчонку в ханьском синем с драконами платье:
– Имя?!
Та прищурила и без того узкие глаза и прошипела:
– Цэцэг…
Сахль фыркнул – вот имечко-то, как раз суке впору.
– Где твоя госпожа, Цэцэг?
Она лишь сплюнула ему под ноги.
– В подвал ее, – жестко приказал Сахль.
– Не успеем, – из-за спины отозвался Бахадур.
Командир отряда внимательно рассматривал повисшую в руках солдат девку. Пощипывая ус, добавил:
– Пока вытрясем чего, ханша со щенком уйдут. А в пригороде шарятся джунгарские шайки.
Сахль вскинулся:
– Я же приказал!..
