Мао Цзэдун - Александр Панцов

В начале июля Мао Цзэдун основал или, точнее говоря, возродил существовавшую за год до того в Шаошани районную ячейку Гоминьдана180. Тогда же на тайном собрании в одном из фамильных храмов была образована и районная ассоциация «Отомстим за позор!», объединившая более двадцати соответствующих мелких союзов. Опираясь на них, Мао развернул интенсивную антиимпериалистическую пропаганду. Используя опыт движения 4 мая, он вместе с товарищами формировал молодежные агитационные бригады, которые затем в деревнях, выступая перед крестьянами, пропагандировали идеи бойкота иностранных товаров181.

В августе, однако, эта работа внезапно оборвалась. 28 августа Чжао Хэнти издал новый приказ об аресте Мао Цзэдуна. Губернатора вывела из себя не столько революционная антиимпериалистическая агитация Мао, сколько организованная им в самом начале августа борьба против местного воротилы по имени Чэн. Дело в том, что в то время в Шаошани случилась засуха, и крестьяне, напуганные возможным неурожаем, обратились к богачу Чэну с просьбой продать им зерно из его запасов. Чэн, понятно, этого делать отнюдь не хотел, так как рассчитывал сбыть зерно по высоким ценам на рынке в городе. Узнав об этом, Мао сразу же созвал совместное заседание комячейки и крестьянского союза. Двое активистов отправились к Чэну на переговоры. Но тому и дела было мало: он уже готовился погрузить зерно на баржу и отплыть с ним в Сянтань. Тогда под предводительством Мао Цзэдуна более ста крестьян, вооруженных мотыгами, коромыслами и бамбуковыми палками, двинулись под покровом ночи к складам «мироеда» Чэна. Они потребовали открыть амбары и продать зерно по доступным ценам. Испугавшись побоев, Чэн уступил. Но обиду на Мао, разумеется, затаил, не поленившись донести об инциденте самому губернатору. Пришлось Мао опять пускаться в бега. О готовившемся аресте его предупредили друзья. Один из служащих уездной администрации, знавший Мао, по счастливой случайности, прочитал лежавший на столе у своего начальника полученный по телеграфу приказ Чжао Хэнти: «Немедленно арестовать Мао Цзэдуна. Казнить его на месте». Он-то и сообщил об этом Мао. По совету Шулань наш герой в закрытом паланкине под видом врача немедленно покинул Шаошаньчун. Перед отъездом он строго-настрого наказал младшему брату Цзэтаню не ждать, пока Чжао Хэнти издаст приказ и о его аресте, а срочно бежать вслед за ним в Кантон.

Через день Мао уже был в Чанше, а в начале сентября выехал на юг. Вновь его стали мучить приступы неврастении, чувствовал он себя отвратительно. Поддавшись страху, во время одного из ночлегов он сжег все свои записи, которые делал в дороге. Наконец в середине сентября он добрался в Кантон, где сразу же должен был лечь на две недели в дуншаньский госпиталь: нервы совсем расшатались182. Вскоре в южную столицу приехал и Мао Цзэтань, который стал работать в военной академии Вампу и Гуандунском комитете КПК183.

В дополнение ко всем перипетиям в октябре Мао Цзэдун испытал новый удар. Друзья его юности, Цай Хэсэнь и Сян Цзинъюй, разошлись, причем с таким грандиозным скандалом, который самым негативным образом сказался на моральном климате во всей партии. Дело заключалось в том, что союз Цая и Сян всегда считался в КПК «образцовым»: друзья Мао одними из первых презрели мещанскую мораль и без всяких брачных церемоний стали жить вместе задолго до того, как свободная любовь вошла в моду среди либеральной китайской молодежи. Были они очень похожи: сдержанные и деловые, серьезные и очень нравственные — до занудства. Многие женщины-коммунистки, живые и влюбчивые, побаивались Сян Цзинъюй, не упускавшей случая читать им лекции о морали. Нередко во время партийных митингов Сян делала публичные выговоры даже самому Чэнь Дусю, любившему сальные шуточки. Вот почему женщины дали ей прозвище «бабушка революции». Особенно боялась ее жена Цюй Цюбо, очаровательная Чжихуа, бросившая ради Цюя нелюбимого первого мужа. Гром, таким образом, грянул среди ясного неба. Как-то в середине сентября, когда Цай был в Пекине, Сян Цзинъюй неожиданно для самой себя изменила ему с красавцем Пэн Шучжи, тем самым молодым человеком, который за год до того вернулся из Москвы и на IV съезде КПК был избран в члены Центрального исполкома КПК. Вот как вспоминает об этом секретарь Пэн Шучжи, коммунист Чжэн Чаолинь, ставший невольным свидетелем их романа: «Как-то вечером во время праздника середины осени [15 числа восьмого месяца по лунному календарю, то есть где-то в конце сентября 1925 года] мы организовали роскошный ужин… После того как гости разошлись, я вернулся к себе на террасу, намереваясь заснуть. Сян Цзинъюй же осталась в комнате Пэн Шучжи. Ночь была жаркой, и двери моей террасы и комнаты напротив… были приоткрыты. Я не спал и слышал, как Сян Цзинъюй что-то говорила. Я не мог поверить своим ушам: она объяснялась Пэн Шучжи в любви. Некоторое время спустя она поднялась к себе на второй этаж. [Цай, Сян, Пэн и Чжэн жили в одном доме.] Пэн же пришел ко мне в комнату и сказал: „Только что произошло что-то из ряда вон выходящее!“ Он повторил мне все, что я уже слышал.

— Я никогда не мог и мечтать об этом, — заявил он.

— Не зайди слишком далеко, — предупредил я. — Это может принести вред организации…

С тех пор Сян Цзинъюй часто спускалась со второго этажа, чтобы поговорить с Пэн Шучжи. Нередко их разговоры длились часами… Он больше не обсуждал со мной ситуацию. Он принял любовь Сян Цзинъюй».

Когда же Чжэн Чаолинь спросил Пэн Шучжи, собирается ли тот рассказать обо всем Цай Хэсэню, незадачливый любовник ответил: «Товарищ Цзинъюй считает, что это необязательно»184.

Дело тем не менее открылось. Сян сама призналась Цаю в измене. Тот же не нашел ничего лучше, как поставить вопрос о ее аморальном поведении на расширенном заседании Центрального исполкома: все трое — обманутый муж, неверная жена и любовник — являлись членами руководящего органа партии, а Цай Хэсэнь и Сян Цзинъюй даже входили в состав его Центрального бюро. Сенсационная новость поразила членов руководства китайской компартии настолько, что, по воспоминаниям Чжэн Чаолиня, в первый момент Чэнь Дусю, Цюй Цюбо, Чжан Готао и другие лидеры КПК «очень напоминали персонажей из финальной сцены гоголевского „Ревизора“. В течение долгого времени никто из них не мог проронить ни слова». В конце концов Чэнь Дусю решил спустить все на тормозах. По его инициативе ЦИК принял решение отправить Цая и Сян в Москву, подальше от Пэн Шучжи. Цай получил задание представлять КПК в Исполкоме Коминтерна, а Сян Цзинъюй — пройти обучение в КУТВ — Коммунистическом университете трудящихся Востока. В конце заседания Чэнь Дусю обязал всех собравшихся молчать о том, что случилось. В особенности же предупредил Цюй Цюбо: ни в коем случае ничего не говорить Чжихуа. Но тот, конечно, удержаться не смог. И вскоре об инциденте узнала вся партия. Большинство женщин, коллег Сян Цзинъюй, злорадствовали: по словам Чжан Готао, они «осуждали ее за то, что она не смогла сдержать своих чувств, а также за то, что притворялась, разыгрывая из себя „бабушку“»185. Мнения же мужчин разделились: Цюй Цюбо и Чжан Готао просто возненавидели Пэн Шучжи, потребовав вывести его из состава Центрального исполкома, в то время как склонный к адюльтеру Чэнь Дусю взял его под свою защиту.