Абраша - Александр Яблонский

В заключение могу констатировать, что в доме царит атмосфера напряженности, подозрительности и ожидания ареста. Об этом вслух не говорится, при мне, во всяком случае. Но к каждому звонку в квартире прислушиваются, каждое слово обдумывается – это не всегда получается, так как все в семье, включая малолетнего сына, привыкли свободно излагать свои мысли, но эта тенденция к настороженности, неизвестная ранее, проявляется бесспорно. Складывается впечатление, что свой арест « Лингвист » воспримет с облегчением.

Ещё раз подчеркиваю, что считаю свое участие в оперативной разработке « Л .» и его семьи на данном этапе непродуктивным и, более того, деструктивным.

На этом свои донесения на время прекращаю.

Дорогой друг Семен Бенцианович!

Благодарю Вас за Новогоднее поздравление. Не могу спокойно смотреть на календарь. Будто вчера я писал поздравительную открытку Александру Сергеевичу – моему любимому и незабвенному учителю – великому представителю нашей науки – ан, нет, не вчера, более шестидесяти лет прошло, жизнь пролетела. Часто ловлю себя на том, что, подходя к зданию нашего истфака, ищу глазами своих соучеников и преподавателей, которые давным-давно покинули наш бренный мир, но кажется, что выйдут они из знакомого до мельчайшей выбоинки парадного подъезда, раскланяются, приподнимая свои шляпы… Они живут со мной и во мне… Простите, уважаемый коллега, это – обычные стенания людей моего возраста. Понимаю. Но иногда и постенать приятно. Итак, спасибо. Надеюсь, Марк Николаевич передал Вам мои наилучшие пожелания. С наступившим Новым годом!!!

По поводу Вашей аспирантки, милейшей Ирины Всеволодовны. Хотя я, как Вы догадываетесь, чуть более силен в археологии и источниковедении, но и с историей Руси знаком немного. Смутным же временем увлекался в молодости, главное же, с Александром Сергеевичем беседовал, более того, в горячих спорах пребывал. И вот что интересно, Сам А. С. Лаппо-Данилевский!!! – высказывал мысли, сходные с некоторыми мыслями Вашей даровитой аспирантки. Короче, отличную Вы поросль готовите, дорогой мой Семен Бенцианович! Ваша Ирина Всеволодовна прекрасно ориентируется в источниках, виртуозно переводит, она обладает широтой мышления, даром полемики, свежим взглядом на, казалось бы, азбучные истины. Могу многое расшифровать, детализировать, но, думаю, Вы и сами превосходно понимаете достоинства и потенцию Вашей ученицы как настоящего ученого. Данная ее статья заслуживает самой высокой оценки и вполне пригодна к публикации. С некоторыми оговорками. Причем эти оговорки относятся не только к статье, но и к общему строю мыслей и взглядов Вашей ученицы.

Не знаю, как подступить… Как Вы догадываетесь, я – стреляный воробей. Но дело не только в моем опыте и, следовательно, осторожности. Так сложилась жизнь, что не только чистой «академией» занимался. В 20-х годах сотрудничал с Петроградским историко-революционным архивом, работал консультантом в институте Ленина (позже М.-Э.-Л.-С.), третье издание трудов В. И. Ленина готовил, и «Историю СССР» писал, и многим другим занимался. Посему прекрасно, как и Вы, дорогой Семен Бенцианович, знаю то, о чем Ваша ученица и не догадывается. Это естественно. Разный жизненный опыт, разный возраст, разные убеждения. Мои – сформировались тогда, когда, думаю, родители Ирины Всеволодовны под стол пешком ходили – с 15-го года, как-никак, рядовым был в Действующей армии, прошел Революцию – и принял ее, бескомпромиссно и бескорыстно разделял и разделяю ее идеалы (практику – не всегда!). Менять эти мои убеждения и взгляды я, естественно, не намерен, как и не намерен полемизировать с юной коллегой по самым широким «вопросам бытия», которые ею трактуются несколько иначе. Это чувствуется по мелким, но характерным деталькам. Я хочу только предостеречь ее – через Вас. И предостеречь не только от неприятностей, которые могут постигнуть ее как в стенах нашей Alma Mater, так и вне их. В конце концов, это ее выбор, и она, как любой порядочный человек – а она, бесспорно, порядочнейшая личность! – должна платить за свои убеждения, за свои «ненормативные взгляды». За всё в жизни надо платить. Меня более волнует то обстоятельство, что некоторая «идеологическая зашоренность», «свежий взгляд» как самоцель, полемический задор вопреки фактам – всё это может помешать ей стать настоящим ученым, для которого, как кажется, самое важное – постижение объективной истины, накопление и всестороннее осмысление фактов. Ирина же Всеволодовна чуть-чуть грешит максимализмом, категоричностью, бескомпромиссностью. Она мне действительно симпатична. Поэтому хотелось бы, чтобы эти качества остались бы на уровне «чуть-чуть»… Если же они разрастутся, прощай наука, далее начинается публицистика не очень высокой пробы.

Во-первых, то, что необходимо выкинуть. Без раздумий.

– При чем здесь Бокасса? Для красного словца? Из желания «лягнуть»? – Кого? Даже, если бы И. В. писала работу о каннибализме (это на истфаке-то?!), пассаж «… как, впрочем, известный любитель человечины, друг Советского Союза Президент Центрально-Африканской республики Жан-Бедель Бокасса » (с.12–13) – неуместен и, главное, неверен. С нами он находится в обыденных государственно-политических отношениях, не более того. Его визит в СССР в 1970 году был рутинным дипломатическим актом. Нашим союзником он никогда не был, его, скорее, притягивает «Движение Неприсоединения» и Запад – Франция, естественно, в первую очередь, где он учился и воевал под знаменами де Голля. И другом он является не наших руководителей, а представителей французской элиты, в частности, Валери Жискар д’Эстена, входящего в «ближний круг» Помпиду. Слухи же о его «нетрадиционной» ориентации в еде – только слухи, никем и ничем не подтвержденные. Но даже, если всё это – правда, какое это имеет отношение к трагедии Смутного времени? Цель пассажа одна – уколоть власть имущих. Я – категорический противник этого, ибо попахивает «фигой в кармане», что несимпатично в принципе и недопустимо в научном труде.

– Голод и случаи каннибализма в Ленинграде. Каждый из нас потерял близких. Самых близких, умерших от голода в блокаду. Посему даже намек на спекуляцию здесь неуместен. Если аналогии и имели бы место (хотя о каких аналогиях может идти речь, ибо события разделены столетиями и, главное, несопоставимыми обстоятельствами), их надо было отсечь по соображениям морали и нравственности, которые весомее научных резонов. Далее, лично я не располагаю сведениями, думаю, И. В. также ими не располагает, во всяком случае, она не приводит никаких документальных свидетельств о «режиме питания» А. Гоньсевского, С. Жолкевского, того же О. Будзило или Эразма Стравиньского. Утверждение Вашей аспирантки о том, что польские лидеры терпели такие же лишения, мучения и т. д., как и рядовое рыцарство, психологически оправданно – всегда в экстремально боевых условиях быт офицерства и солдат сближался, вспомним, хотя бы, отступление русских войск в 1812 году и, вообще, – все кампании начала ХIХ века, когда русские офицеры – будущие декабристы – вплотную общались с солдатской массой, проникаясь ее реальной жизнью, постигая ее реальные проблемы. Однако в данном конкретном случае утверждение И. В. никак и ничем не подкреплено. Тем более оно неуклюже и неверно в своем развитии: «…В отличие от руководства, к примеру, осажденного Ленинграда, которое питалось изысканными деликатесами и баловало себя отборным французским вином, в то время, как тысячи ленинградцев умирали от дистрофии, то есть от крайнего истощения, то есть от голода» (с. 50). О том, как питался тов. Жданов и его окружение мы знаем только по слухам ( возможно, правдивым!), но слухи в науке «не работают» (замечу в еще одних скобках, что, даже при наличии документальных подтверждений, я бы не советовал И. В. к этому вопросу обращаться – не нужно !). Еще, для сведения аспирантки. Вином «отборным французским» не баловались – вино, уникальное, кстати, действительно хранилось в специальных подвалах, но руководство Л-да решило хранить его до Победы, чтобы поднести товарищу Сталину. Решение было ошибочным, так как это вино обладало целебными качествами и могло бы спасти многих советских людей в осажденном городе, к тому же, когда после войны его открыли, оно оказалось скисшим… Так что « они » его не пили . Это – к слову. Даже в мелочах нужно опираться только на точные факты.

– Это – частности, существенные, «взрывоопасные» и, главное, совсем ненужные в данной работе, но частности, которые аспирантка Владзиевская просто уберет (с Вашей помощью). Что важнее? – Мне не совсем близка общая концепция, общий настрой ее работы. Здесь я не столь категоричен, как в вышеуказанных частностях. Повторюсь, она, Ирина Всеволодовна, умный, проницательный, остро, нетрафаретно мыслящий ученый. Представленная статья заставляет заново взглянуть на события 1610–1612 годов. Она открыла много новых материалов, фактов, прочитала множество неизвестных документов и т. д. и т. п. Она имела мужество переосмыслить, казалось бы, азбучные истины. Но! И. В. вычленила проблематику 1610–1612-х годов из общего контекста Смуты. На определенном этапе работы это необходимая «операция», когда надо препарировать и рассмотреть под микроскопом каждую детальку, каждую молекулу. Однако позже, «поверив алгеброй гармонию», следует эту гармонию восстановить. А «гармония» такова, что, как бы то ни было – как бы законна (по мнению, прежде всего, иноземцев) ни была Семибоярщина, каким бы чувством долга и дисциплины (своеобразной, как справедливо отметила И. В.) ни отличались «сидельцы», на каких бы правовых устоях не базировалось приглашение поляков, а также украинцев, немцев, французов, русских – «белорусов», шведов (их было мало) и прочих « неполяков », коих, действительно, было большинство – здесь И. В. опять права, – как бы не складывалась коллизия столкновения двух мировоззрений, разных правосознаний , что так точно, так неожиданно, так проницательно отметила Ваша ученица (вот, кстати, тема диссертации!), – как бы то ни было, события описываемого периода – первая Отечественная война русских против оккупантов. По всем параметрам Россия пережила интервенцию вне зависимости от сложной совокупности причин, среди которых, конечно, далеко не последнюю роль играло предательство бояр (прежде всего Гедеминовичей), как бы «законно» это предательство ни было обставлено. В хитросплетениях всех интриг иноземному рыцарству было не разобраться, И. В. тысячу раз права, отмечая, что оно – это рыцарство – честно выполняло свой солдатский долг. Но, так или иначе, русский народ восстал против оккупантов (которых русские же и пригласили – увы!) – и победил. Ополчение К. Минина и кн. Дм. Пожарского и победа 1612 года фактически положили конец Смуте и обеспечили суверенитет России. Это – школьная истина, но – истина . Вычленять период «Тушинского вора» и «Царька» (королевича Владислава) из общего контекста Смуты в окончательном варианте работы И. В. нельзя.