Белый вождь - Томас Майн Рид

Отец Хоакин выпил еще стаканчик бордо, предложенный комендантом, и, пригласив Вискарру на бизоний язык, распрощался и уехал домой.

Вискарра остался один на террасе. Наблюдатель заметил бы на его лице странное смятение и тревогу каждый раз, когда взор его случайно обращался в сторону Утеса загубленной девушки.

Глава LI

Хижина миссионерских охотников

Робладо въехал в заросли вслед за Эстебаном, который бежал в нескольких шагах впереди лошади. Около полумили он ехал по проселочной дороге, ведущей из города к нагорной равнине, к одному из проходов в скалах, потом своротил на узкую тропу, по которой ходили только одни пастухи да охотники, разыскивающие своих овец. Одолев еще две-три мили пути, он добрался до места – жилища охотников.

Жалкая хижина мулата и самбо стояла в лощине, в нескольких сотнях ярдов от дороги, у подошвы холмов. Односкатная крыша, устланная жесткими листьями, с одной стороны упиралась в утес, а с другой – в стволы юкки, которая в изобилии росла вокруг. Дерево это было весьма полезно, потому что листья его шли на крышу, стволы – на двери, окна и другие поделки. Постройка жилища не стоила хозяевам ни денег, ни большого труда. Задней стеной служила гладкая поверхность вертикального утеса, на котором длинная черная полоса копоти обозначала след дыма, выходившего вместо трубы через отверстие в крыше. Три остальные стены состояли из лиан и переплетенных виноградных лоз, небрежно скрепленных тонкими жердями и замазанных глиной. Дверь, сделанная из досок, находилась сбоку и примыкала к утесу, но окно, вырезанное в передней стене хижины, открывалось с лицевой стороны, чтобы охотники могли видеть всех, кто мог прийти сюда по тропе. Впрочем, хижину редко посещали, потому что у этих свирепых охотников почти не было знакомых, а жилище их, укрытое с одной стороны холмами, а с другой – деревьями, стояло вдали от проезжей дороги, огибавшей утесы.

В небольшом дворике, огороженном грубыми, кое-как сложенными камнями, паслись три тощих облезлых мула и два мустанга, находившиеся не в лучшем состоянии. К этому двору примыкало нечто вроде огорода или, лучше сказать, место, бывшее некогда огородом, но теперь, запущенное и заброшенное, оно поросло травой и сорняками. В одном углу виднелись, впрочем, кое-какие следы человеческого труда, и стебли маиса, неправильно рассаженные, неухоженные торчали между листьями и усиками дынь и тыкв прихотливой формы. Бросалось в глаза, что поселившиеся здесь люди – не хозяева этой земли.

Полдюжины собак, больше похожих на волков, блуждали вокруг двора, а под выступом скалы валялось несколько старых обтрепанных вьючных седел. На горизонтальном шесте висели в беспорядке связки вяленого мяса, две уздечки, два подержанных седла и стручки красного перца.

Внутри хижины две индианки сомнительной чистоплотности месили тесто для грубого хлеба и жарили мясо на огне, горевшем между двух камней у самой скалы. Тут же были свалены в беспорядке на полу глиняные горшки, тыквенные бутылки и разрезанные тыквы, служившие тарелками. Стены единственной комнаты этого жилища были убраны звериными шкурами, луками и колчанами. В одном углу висели два длинных ножа, пороховницы, сумки и другие предметы, необходимые охотнику Скалистых гор. Пониже были сложены длинные копья, карабин, стояли два охотничьих ружья: одно длинноствольное, другое испанское, с коротким стволом. В других углах были сделаны каменные возвышения, покрытые шкурами и служившие постелями для хозяев. Рыболовные принадлежности и охотничьи сети дополняли меблировку.

Робладо мог бы увидеть все эти любопытные вещи, если бы вошел в хижину, но он не входил в нее, ему это не понадобилось, потому что люди, которых он искал, не сидели внутри помещения, а были снаружи: мулат небрежно развалился на земле, а самбо по обычаю своей родины – побережья жарких стран – качался в гамаке, подвешенном между двумя деревьями.

Робладо с интересом и даже удовольствием рассматривал этих людей, физиономии которых внушили бы отвращение каждому с первого же раза. Он видел их и прежде, но никогда ему не приходилось так близко наблюдать их. При виде их смуглых наглых, мрачных лиц и могучих мускулистых тел он сказал сам себе:

– Вот такие нам и нужны. Эти справятся с Карлосом! Они крупнее и сильнее его! Хороша парочка!

Каждый из них, судя по наружности, легко мог одолеть такого противника, как охотник на бизонов, которого они превосходили как ростом, так и крепостью сложения. Мулат был выше своего приятеля, а также сильнее, храбрее и смышленее; цвет кожи у него желто-матовый, борода жидкая и всклокоченная; губы толстые и фиолетовые, как у негра; огромные зубы, красующиеся в два ряда, походили на волчьи; широко раздвинутые густые черные брови загибались над впалыми глазами, белки которых были покрыты желтоватыми пятнами; нос, с зияющими дырами вывернутых ноздрей, толстый и приплюснутый; большие уши прятались под густой копной шерстистых курчавых волос, прикрытых вроде тюрбана ветхим клетчатым матросским платком, который давно уже не общался с мылом. Из-под этого платка вырывались кудри, которые, падая на лоб, еще больше усиливали дикое и свирепое выражение. Все в этой физиономии говорило о коварстве, жестокости, дерзости и полнейшем отсутствии человеческих чувств. Трудно было бы найти более отталкивающую внешность, если бы не представлялась возможность сравнить ее с физиономиею самбо.

Одежда мулата мало отличалась от обычной одежды степных охотников: она состояла из шкур и одеяла. Оригинальным был головной убор, который носили бывшие невольники, и напоминал о временах, проведенных в Южных Штатах Америки.

У самбо лицо было не менее свирепое, чем у его приятеля, оно отличалось только цветом кожи. Бронзово-черное лицо сочетало окраску кожи индейца и негритянки, и оттенки обоих племен. У него были толстые губы и узкий покатый лоб негра, но индейский тип проявлялся в почти гладких волосах, которые длинными змеевидными прядями рассыпались у него по плечам и по шее. Внешность его, однако, обращала на себя меньше внимания, чем вид мулата. Сложением он уступал мулату. Костюм его был обычен для своего племени прибрежных самбо: широкие бумажные шаровары, рубаха без рукавов, шарф вместо пояса и грубый серапе. Грудь и спина были обнажены отчасти, а бронзовые руки совершенно голые.

Робладо прибыл как раз вовремя, чтобы присутствовать при окончании одной из сцен, которая наглядно показывала характер самбо.

Полулежа в своем гамаке, самбо с наслаждением курил сигару, завернутую в маисовую солому и по временам отгонял мух кнутом из сыромятной кожи. Он кликнул одну из женщин, по-видимому, свою супругу: