Варшавская Сирена - Галина Аудерская

— Выходит… По-твоему, опасность грозит не только Востоку, но и Парижу?

— И всему атлантическому побережью, где такие крупные порты, как Брест, Сен-Назер и Гавр. Гитлеру это необходимо для блокады Англии. Не знаю, завоюет ли он ее, но пока, кроме нас, ни Франция, ни Англия не осмелились сказать ему «нет».

Анна нахмурила брови.

— Неужели поляки всегда должны бороться за чужую свободу? — спросила она.

— За нашу и вашу, — машинально поправил ее Зигмунт и взглянул на свою кузину внимательнее, чем раньше.

Этот взгляд ее очень обеспокоил.

— Я сказала что-нибудь не так? Помни, что меня воспитывал дед Ианн ле Бон и я привыкла к тому, что мне делают замечания. Лучше их услышать от тебя, чем от пани Ренаты…

— Нет, ничего! — ответил он, поморщившись, но стараясь придать своему лицу спокойное выражение. — Просто вам, бретонцам, действительно не пришло бы в голову, что можно сражаться за армориканское побережье над Дунаем или Вислой. Нас, к сожалению, история не раз ставила перед нелегким выбором и подбрасывала необыкновенные идеи. После падения Парижской Коммуны посланник правительства Тьера сообщил царю Александру II об участии генералов Валерия Врублевского и Ярослава Домбровского — подданных его императорского величества — в баррикадных боях на улицах Парижа.

— И что сказал царь? — поинтересовалась Анна.

— Почти то же самое, что ты. Что Польша неисправима, а поляки склонны к бунту.

Понять их было нелегко, но все говорило о том, что тридцать восьмой год будет годом тяжелым. Адам в середине февраля поехал на какую-то конференцию в Австрию и вернулся очень обеспокоенный царящими там настроениями, а также ростом популярности Гитлера, о котором неожиданно заговорили все, как до этого о Муссолини. На международный съезд в Вену в начале марта он уже не поехал, поскольку стало ясно, что в ближайшие недели могут исполниться немецкие надежды, и прежде всего самая заветная мечта Гитлера — захват Вены и присоединение Австрии.

— Нас учили, — говорила Анна, — что по Версальскому договору Германии запрещается присоединять земли бывшей монархии Габсбургов.

— Ах, учили, — едко заметил Адам. — Требовать на бумаге и планировать будущее — легче всего. Но почему же сейчас молчит Франция, хотя мои коллеги из Венского университета жалуются на то, что их уже много лет мучает неопределенность. Подумай только: урезанная, лишенная Венгрии и других бывших провинций давней империи Франца-Иосифа, Австрия стала ничем, маленьким, больным безработицей государством. А впрочем… мои коллеги давали понять, что насильственные действия Гитлера не вызывают особого ужаса у некоторых австрийцев, сторонников нацизма, рассчитывающих на материальные блага, которые принесет им присоединение Австрии. У них общий язык и мечты — одинаковые у обеих сторон — о великой, могучей империи, о человеке, ниспосланном провидением. Ты забываешь, а возможно, просто не знаешь, что Гитлер… австриец.

Она столького не знала, поэтому чувствовала себя потерянной среди людей, без конца о чем-то спорящих, раздраженных разницей мнений, занятых политикой значительно больше, чем ее земляки. Там считали, что править должно правительство, а если премьер не нравится даже лавочникам, платящим слишком высокие налоги, ему просто надо уйти. А здесь каждый знал, что все делается не так и что сделал бы он сам, если бы был у власти, каждый переживал, кто и как правит страной, и имел собственную политико-экономическую программу. Каждый, включая студентов и библиотекарей, а также — к ее удивлению — племянниц доктора.

Как-то раз она поехала навестить прабабку, и возле самой виллы на нее налетела амазонка, как раз в этот момент влетавшая в открытые боковые ворота. Свалив Анну, темноволосая, очень худая девушка тут же соскочила с лошади и осмотрела ее ногу, сильно ободранную о камень.

— Мне очень жаль, что ты упала, но я еще не изучила характера этой клячи и никак не могла предположить, что она испугается твоего белого платья. Ты в нем выглядишь как привидение. Возможно, лошадка подумала, что Гитлер уже присоединил «Мальву» к рейху? Почему ты на меня так смотришь? Не узнаешь? Я Ванда, дочь Юлиана Корвина. Я уговариваю буню купить лошадь и бричку. Бричку для садовника, а я бы тогда держала здесь лошадь и выезжала бы на ней. Сейчас ее можно использовать как верховую, что мне пока не по карману, а в случае войны — как тягловую силу. Война всех уравняет, тогда и эта лошадь будет уже не тем, что она сейчас есть. Вернее, чем она будет, если буня ее купит, а я объезжу.

Анна встала, ошеломленная этим потоком слов больше, чем падением. Когда они вместе вошли в гостиную на первом этаже, прабабка напала на Ванду:

— Я видела в окно, как это случилось. И не желаю, чтобы ты давила моих близких. Мало того, что ты час назад пугала меня тем, что война может кончиться аннексией Константина, ты еще отпугиваешь от «Мальвы» наших настоящих союзников.

— Так ведь я же шальная, — смеялась Ванда. — Но все же советую купить эту кобылу. Раньше боевые кони выносили рыцарей с поля боя, а эта в случае опасности вывезет отсюда буню. Предлагаю свою кандидатуру на роль кучера…

— Я сегодня встретила Ванду Корвин. Почему прабабка редко приглашает в «Мальву» дядю Юлиана с семьей? Тогда на семейном съезде они не могли быть, но сейчас… — спросила Анна вечером Адама.

— Старики наверняка в Варшаве, но их беспокойная тройка? Не знаю. Я ведь не поддерживаю отношений с Казимежем, который старше меня, а ни одна из их девочек не дружит ни с Эльжбетой, ни с Данутой. Они немного моложе их, но все же. Это раз. Во-вторых, у всех одна болезнь: нет времени. Сначала Казик учился на инженера, потом почти два года был на практике в Германии. Он — талантливый конструктор. А дочери, которые давно уже окончили школу, кроме работы, интересуются только спортом. Буня не одобряет ни их образа жизни, ни того, что они часто ездят в деревню в Грабово и постоянно уговаривают Хуберта — помнишь, сына тети Милы — покупать новых лошадей. Все праздники они проводят там, у Хуберта. На лошадях ездят прекрасно, Ванда даже два года назад получила первый приз на конных состязаниях в Лазенках. Когда же я думаю о них, то всегда вижу их в движении, беге, прыжках через препятствия, спусках, полетах. Да, вспомнил, Анка и Казик имеют какие-то награды за полеты на планерах. К тому же он — прекрасный лыжник, влюбленный в горы, на «белое безумие» ездит зимой почти каждую субботу, тащится поездом всю ночь и возвращается из Закопане в понедельник утром. Усталый, сонный, но всегда счастливый.

— Их юные проказы должны нравиться