Белая малина: Повести - Музафер Дзасохов

V

Нана оделась. Сейчас она не показалась мне похожей на безнадежно больную. Кровать аккуратно убрана.

— Как же это ты ничего мне не рассказал? — обращается она ко мне.

— О чем? — я сделал невинное лицо.

— Да про эту вашу козу…

Как же я не предупредил своих, чтобы не беспокоили Нана этим пустячным событием! А они, наверное, проговорились, как только она приехала.

— И сам не знаю. От меня тоже скрыли это поначалу.

— Да, семейка этого Гадацци уж не упустит возможности и покойнику насолить!

Даже и про такое ей рассказали?! Не мешало бы и принародно осрамить их за то, да неохота привлекать внимание людей к своей персоне. Но шила в мешке не утаишь…

— Какой же это позор, — продолжила она. — Готовы человека живьем проглотить! Стоит заснуть, они вмиг в горло вцепятся. И притом — вся семья такая. Вот уж верно, что от козы козленок рождается! Не зря сыроежками их прозвали — в живом виде всякое существо слопать рады, собственные желудки сожрали от жадности ненасытной!..

Эти слова напомнили мне один случай. Хаматкан рассказал. Одно время был он в тракторной бригаде водовозом, а одновременно и помощником повара, Гадацци там же был сторожем. Однажды Хаматкан привез воду чуть раньше обычного. Повар же куда-то отошел, и Гадацци тотчас этим воспользовался. Хаматкан видел, как Гадацци вывалил из котла несколько кусков мяса и унес в свой шалаш. Там проглотил почти непрожеванными и как ни в чем не бывало возвратился к котлу с пустой миской.

Прошло полчаса и, когда мясо доварилось, люди принялись за еду. Гадацци, то и дело хватаясь за желудок, ходил, скорчившись. На него поглядывали с недоумением. Несмотря ни на что, от обеда он не отказался.

На другой день Хаматкан проследил за тем, как Гадацци снова тайком стащил мясо. И так повторялось всякий раз, как только подворачивалась возможность. Как уж тут желудком не маяться!

— Я и деда его хорошо помню, — не переставала ворчать Нана. — От обжорства и умер. Поспорил с кем-то, что за один присест одолеет целиком барана. И что ты думаешь — съел. Но не переварил. Желудок разорвался.

— А если бы коза не нашлась, мы бы в суд обратились.

— Оставь их!.. Не копай навоз, если вони не терпишь. А что коза нашлась, слава Богу. От хождения по судам хорошей славы не жди. Не так ли?

— Согласен. И Шаламджери очень зол на него. Хотел сам к нему пойти.

— Шаламджери — человек! У него ума палата. Когда встречал его?

— Дома у них побывал. Новую квартиру они получили. И на работу к нему заходил.

— Заслужил он новую квартиру, вот и дали. За власть нашу он и кровь проливал. И ты молодец, что заходишь к ним. Запоминать надо, кто и как к вам относится. Осетинский подарок, солнышко мое, — это тайный долг.

Она поменяла свои тряпичные чувяки на праздничную обувь. Голову покрыла новой косынкой. Когда попросила подать ей шаль, стало понятно: собирается выходить. Хотел спросить куда, но она опередила:

— Хочу навестить Дзаттен.

Нана, кажется, оживилась. Если отважилась идти, значит, рассчитывает на свои силы.

— А мне можно с тобой?

— Почему же нет? Не считай себя ребенком — в доме старше-то тебя никого и нет. Теперь все заботы на тебе. Обязательно зайди к Дзаттен…

И все-таки это уже не прежняя Нана. Говорит, что Нана она была когда-то… Пока шли, она останавливалась несколько раз. Не хватало дыхания. После гор здесь ей особенно трудно. Но я вообще не думал, что она когда-либо сможет встать на ноги. Мы не засиделись в гостях долго. Как только убедились, что Дзаттен лучше, Нана засуетилась, собираясь возвращаться домой. Да и мне пора было в дорогу…

В город я добрался засветло. На автобусной станции встретил Бечирби. Он заторопился ко мне, заулыбался.

— Слышал, что и ты двигаешь на целину?

— Думаю.

— Значит, будем вместе.

Вот оно что! А про себя подумал: «Если и не вместе, не заплачу!» Вслух же буркнул:

— Ну и отлично.

Бечирби необычно весел. Так и не могу понять, какое отношение имеет он к литературе. Работал до института в буфете. Турнули оттуда или сам ушел, один Бог знает. И тут какая-то, должно быть, нечистая сила толкнула его в педагогический институт. К учебе он явно не способен. За два года так ни разу и не заработал стипендию. А может, она ему не очень-то и нужна? У кого из наших курящих «Казбек» увидишь, а Бечирби только такие папиросы и курит. Причем жадный. Настоящий курильщик в трудный момент у кого угодно попросить сможет. Но к Бечирби подойти никто не осмеливался: знают, что никогда не поделится ни с кем.

Летом рукава его рубашки всегда закатаны. Думаю, это потому, чтобы все видели татуировку на его руке. И на лекциях этой рукой всегда подпирает подбородок, чтобы татуировка была на виду.

— Неизвестно, когда едем? — спросил я на всякий случай.

— После экзаменов дают четыре дня на сборы. Остается недели три еще.

Чтобы подготовиться, четырех дней должно хватить. Городским-то легко, а вот нам — ой-ой-ой. И на дорогу домой время уйдет, и там, как всегда, хлопот по горло, да и собрать кое-что надо с собой в дорогу. На целине лето жаркое, без легкой одежонки не обойтись. Не исключено, что и зима нас там захватит. В позапрошлом году и здесь-то — в сентябре! — снег выпал. А в Казахстане такое еще вероятнее. Выходит, и без теплой одежды на целину ходу нет. Шаламджери наказывал, чтобы я не отлучался из города, не повидавшись с ним, и мне надлежало явиться к нему.

На углу я остановился:

— Мне сюда.

Бечирби казался разочарованным.

— Разве тебе не в общежитие?

— Надо к родственникам заглянуть.

Он нехотя двинулся дальше.

Шаламджери обитает на втором этаже. Для меня проще заходить к нему на работу. Но тут он распорядился, чтобы я пришел к нему домой.

Нажал на кнопку звонка.

Открыл дверь сам хозяин.

— Вот это гость! Заходи. Семья в село отправилась, и я второй день один.

Застал я его за обедом и оттого малость смутился.

— Не надо стесняться. У меня еще хватит пороха, чтобы как полагается встретить желанного гостя.

На стол тут же было выставлено немало кушаний.

— Пока все не съешь, из дома не выпущу.

Мне ничего не оставалось, как последовать настояниям хозяина.

А потом мы перешли в комнату.

Я сообщил, что Нана у нас дома.

— Неужели? Как поживает моя старая тетка? Не обижается ли на меня?

— Не-ет. Только хвалит. Говорит, много хорошего ты для нее сделал.

— Так, говоришь, едете скоро? — поинтересовался он. — Да.

— Давай-ка таким образом поступим, — Шаламджери поднялся и о чем-то задумался. — Обожди-ка чуток, я переоденусь. — И заспешил в соседнюю комнату.

Вскоре он вернулся.

— Айда на старую квартиру!

Там, где они жили раньше, дверь нам открыл тот же мужчина, что и в прошлый раз. Едва он увидел Шаламджери, лицо его озарилось улыбкой. Распахнув дверь, мужчина провозгласил:

— Гость — Божий гость! Милости просим.

Оба искренне радовались встрече.

— Постараемся тебя сильно не беспокоить, — сказал Шаламджери, и мы вошли в квартиру.

Я догадался, что еще не все вещи отсюда вывезены.

— Парень — мой племянник. Учится в институте и скоро уезжает в Казахстан. На целину. Одеть его надо. Подойди-ка поближе, Казбек, — обратился он ко мне и склонился над узлом с вещами. — Примерь вот это, — и подал мне брюки, пиджак черного цвета и две рубашки.

Все это были вполне добротные вещи.

— Да ты не смотри на них, а примерь.

Брюки подошли по длине. Приложил к плечам рубашки — в самый раз, а пиджак широковат.

— Ничего, сойдет. На работе сгодится.

Шаламджери вышел в прихожую, оглядел узлы.

— Вроде бы где-то были шерстяные носки, — сказал он.

— Да есть у меня шерстяные носки. Две пары.

— Правду говоришь?

— А как же!

— Обязательно прихвати с собой. Там пригодятся.

Все собранное он завернул в бумагу.

— Вот! Теперь до самой целины довезешь. Чуть не запамятовал: главное — это обувка, — он достал из-за двери сапоги и подал мне.

— Какого размера сапоги носишь?

— Сорок первый.

— Вот и отлично. Эти сорок второго. А с носками — в самый аккурат будут!

К общежитию я возвращался окольными путями. Сверток, конечно, не вызвал бы ни у кого подозрений. Но некрасиво, казалось мне тогда, нести сапоги в открытую. Вот я и шел почти крадучись. Из знакомых мне не повстречался никто, и я вздохнул облегченно. В общежитии, на мое счастье, в нашем крыле свет не горел, и я быстро, а главное, незаметно добрался, до своей комнаты.

…Не успел и опомниться, как пронеслись эти три недели. И всего-то было два экзамена, на которых я получил по четверке. До самой зимы могу не беспокоиться о стипендии. И вот в последний раз перед отъездом я в родном доме.