Муравечество - Кауфман Чарли

— Доблестный? — говорят они.

— Рог изобилия?

— Никсон?

— Рекурсивный?

— Великий Газу?

— Явное предначертание?

— Брюс Уиллис?

Это был Уиллис О’Брайен. Уиллис, через «и». О’Брайен, через «е». Я отвлекся. В любом случае, фильм сделан сим образом, с использованием указанной техники. Марионетка танцует коряво, с судорожной энергетикой, наблюдать за ней утомительно. Я готов дать Инго больше времени. Он престарелый черный, он заслуживает уважения. Хотя все еще кажется, что у меня вряд ли хватит терпения на все три месяца. Я имею в виду, афроамериканец.

Сексуальный танец длится полторы минуты, затем кукла приступает к кекуоку, не разгибая конечностей, — вылитый нацистский печатный шаг, но за двадцать с лишним лет до появления этой конкретной партии. Я уже собираюсь разыграть свой козырь — то есть соврать и сказать, что у меня назначена встреча, — как вдруг на экране возникает накорябанный от руки титр: «Танцовщица Люси Чалмерс исполняет вальс!»

Люси Чалмерс! Великая и трагическая загадка немого кино. Сегодня мало с кем можно обсудить Люси Чалмерс. Еще будучи подростком, она снялась в нескольких фильмах, стала звездой, но однажды ушла со съемочной площадки, и больше ее никто не видел. Некоторые считают, что это она неизвестная жертва, известная как Черный Георгин. Нет, погодите, это было гораздо позже. Люси Чалмерс исчезла до того, как родилась Элизабет Шорт. Черным Георгином была Элизабет Шорт. Она не неизвестная. Это другая история, тут я уверен. Люси Чалмерс однажды ушла со съемочной площадки, и с тех пор ее не видели. Она была несчастной девушкой и жила в тяжелом браке с актером-ковбоем Артом Экордом. Но именно буйный характер позволил ей построить великолепные актерские навыки. «Построить» не то слово. Какое же слово выбрать.

— «Развить»? — предлагает посетитель музея стульев.

Да, развить. И потом однажды она просто исчезла. Прямо со съемочной площадки. И больше никто о ней не слышал. Кто-то говорит, что ее изнасиловали и бросили умирать на пшеничном поле. Кто-то — что она сменила имя, вышла замуж за страхового агента со Среднего Запада и он ее изнасиловал и бросил умирать на пшеничном поле. Были и другие теории. Много теорий, намного больше этих двух. Но штука в том, что никто не знает. Была ли она героиновой наркоманкой? Этого тоже никто не знает. Никто не знает, а незнание умножает и интригу, и трагедию. Если это и была трагедия. Она могла просто уехать из Голливуда, потому что ей не нравилось то, во что в конце концов выродилась индустрия. Ее могли посетить вещие видения о Кауфмане, о Нолане. Никто не знает, но, в любом случае, увидев ее, я решаю не отпрашиваться с просмотра. После титра с именем на экране снова появляется марионетка, но теперь ее движения не такие топорные. Печатный шаг кажется даже немного сексуальным. Возможно, дело в том, что теперь она идет как бы от бедра. Я сражен.

И вот так просто воспоминание обрывается. Гид объясняет, что слово «сиденье» произошло от слова «сидеть».

Глава 41

Мне как-то и в голову не приходило, что Солнечную Радугу можно найти, а вот поди ж ты. Ее не-клоунское имя — Эмбер Херст, и она — член клоунской артели секс-позитивных феминисток под названием «В цирке только девушки». Они родом из Энн-Арбора и занимаются клоунадой сугубо для женщин по всему Верхнему Среднему Западу и немного по Нижнему. Эмбер Херст — гордая лесбиянка, встречается с Дианой Элейн Пэджетт, также известной как клоунесса Искорка. Я прикидываю варианты. Солнечная Радуга все еще может быть моей — в том смысле, в котором уже стала моей, в царстве фантазии. В интернете есть семнадцать ее фотографий в соблазнительных позах и разных стадиях обнаженности. С ними я смогу годами создавать фантазии о наших отношениях. Однако есть и другая возможность — сейчас, на третий день конвента, привлечь к реализации моих фантазий соседку: возможно, завести какой-нибудь обычный разговор о клоунах, затем отпустить какой-нибудь безобидный комплимент ее технике грима — вроде как прощупать почву — и в зависимости от проявленного интереса предложить вместе выпить. Если согласится, я скажу, что выпить мы можем только прямо после работы, потому что позже у меня встреча, затем предложить оставить клоунский грим, чтобы сэкономить время. А там видно будет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я набираюсь смелости и заговариваю с клоунессой. Оказывается, ее зовут Лори, и когда-то она работала в бродячем цирке с каким-то там названием (я не особо слушал), а потом стала слишком стара для профессиональной клоунады. Карьеры клоунесс — как и гимнасток, и балерин — недолговечны и завершаются, когда им становится чуть за двадцать. Это невероятно несправедливые, двойные сексистские стандарты, что мужчина может выступать чуть ли не до восьмидесяти и часто — в паре с неуместно молодыми клоунессами в роли жен. Я соболезную Лори, которая в свои тридцать все еще достаточно привлекательная клоунесса. Кажется, этим я зарабатываю пару очков и приглашаю ее выпить после работы. Прямо после работы. Она соглашается.

— Меня немного смущает, что я сижу в баре в полном гриме, — говорит Лори.

— Ну что ты. Ты самая обаятельная женщина в заведении. Как среди клоунесс, так и нет.

— Хорошо, — говорит она. — Спасибо.

— Скажи, что ты конкретно за клоунесса?

— Ты хотел сказать, что я была за клоунесса.

— Нет. Я настаиваю на том, что ты все еще клоунесса в самом расцвете сил. Я считаю, что принудительный выход на пенсию для клоунесс — это национальный позор.

Она улыбается.

— Ну, таких, как я, называют «жонглирующие инженю».

— Ты жонглируешь?

— Да. Я — мастер падать на задницу и делать трюки с ведром конфетти.

Я осторожно поправляю член.

— Я люблю клоунов, — говорю я. Чтобы прощупать почву. Если она поймет меня неправильно (то есть правильно), смогу правдоподобно выкрутиться.

— Правда? — говорит она.

Понятия не имею, как именно она меня поняла. Из-за клоунского грима сложно разглядеть нюансы мимики. Она вечно улыбается, как чудовище из ада.

— Правда, — говорю я.

— Ох, — говорит она. — Я слишком старая для этого грима! Я убого выгляжу.

— Нет, — говорю я, вскользь, быстро касаясь ее руки.

Пауза.

— Ты где-то здесь недалеко живешь? — спрашивает она.

— У меня довольно маленькая квартира.

Не хочется ей говорить, что у меня нет кровати, на случай если я неправильно ее понял, но я пытаюсь намекнуть. Полагаю, заниматься сексом в моем спальном кресле будет неприятно.

— Студия?

— Очень маленькая студия. У меня даже места для кровати нет! Представляешь? Вот настолько маленькая!

— Ox, — говорит она. Она разочарована? Моя бедность вызывает у нее отвращение? Будь проклят чудовищный грим. Совершенно не дает прочесть ее эмоции.

— А ты как? — спрашиваю я. — Далеко живешь?

— Западная 50-я, квартира на весь этаж. Неловко признаваться, но с квартирой мне помогают родители.

Она говорит, что мне вовсе не стоит стыдиться бедности.

— Мило, — отвечаю я. — Прекрасно, когда есть родители.

— Скажи, а? — говорит она и смеется.

Я смеюсь. Несколько минут мы в неловкой тишине потягиваем наши напитки. Затем снова смеемся. Затем снова замолкаем. Все это очень странно.

— Хочешь посмотреть? — наконец спрашивает она.

— Посмотреть на что? — говорю я, все еще стараясь избежать оплошностей.

— Ох, — говорит она.

Кажется, я ее обидел, хотя на лице у нее все еще красуется огромная, красная, нарисованная улыбка. Я что, все испортил, пытаясь притвориться, что не понял ее приглашения? Я иду в наступление.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А, так ты про квартиру? — говорю я.

— Эм-м, — говорит она. — Знаешь, я даже не знаю. Просто подумала, тебе будет интересно увидеть квартиру на весь этаж в здании с довоенной проектировкой. Если, конечно, любишь архитектуру.

— Я не большой фанат архитектуры…