Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

Не хотелось разочаровывать старика, но я высказал ему совершенно противоположное мнение.

Викентий Альфонсович даже рассердился на меня:

– Чего вы каркаете…

– Милый Викентий Альфонсович, если бы вы знали, как мне хочется верить в ваши слова! Но я говорю вам то, что тщательно продумал. С уходом чехов мы не можем одолеть красных с нашими лозунгами, в основу которых положена идея Учредительного собрания. Вы, вероятно, помните, что я один из немногих радовался разгону этого Собрания большевиками. По составу своему оно мало отличалось от последних. По-моему, Ленин сделал глупость, разогнав его. С законодательной работой Собрания должен был бы считаться весь русский народ. Теперь же разгон Учредительного собрания развязал нам, правым, да и беспартийным, руки. Мы можем не признавать узурпированную большевиками власть и вести с большевиками войну. И если бы Колчак объявил, что часть помещичьих и все удельные земли переходят бесплатно к крестьянам, то наши армии были бы давным-давно в Москве. По всем вероятиям, Колчак был бы провозглашен Императором. Или один из великих князей, скажем Дмитрий Павлович, если б, конечно, его провел на престол Колчак, поддерживаемый Деникиным. Наше крестьянство было бы заинтересовано в том, чтобы на земельных актах стояла царская печать. Этой власти оно привыкло и подчиняться, и верить. Раз этого не сделано, все движение белых будет подавлено. Что же касается вашей Талицы, то вы ее долго не увидите, а может быть, и никогда.

Старик совсем рассердился на меня, и мы простились очень сухо.

На другой день я под охраной двух служащих вывез сундучок с ценностями, принадлежащими Екатеринбургскому отделению, и сдал их на хранение Иркутскому отделению.

Не знал я тогда, что этим актом лишаю себя своего скромного состояния, заключавшегося в слитках золота весом в двадцать пять фунтов и по паритету стоившего около тринадцати тысяч иен. А по курсу на те же иены его можно было, как оказалось впоследствии, продать за семнадцать-восемнадцать тысяч иен.

Мои предсказания подтвердились. Стоимость золотника в Иркутске равнялась четыремстам сибирским рублям.

Сколько раз потом упрекал я себя за излишнюю трусость! Ведь наш воинский эшелон не обыскивали ни Семенов, ни барон Унгерн.

К сожалению, помимо золота, оставил я в Иркутске и мои родовые бумаги.

А между тем, за три дня выяснилось, что помещения для Артиллерийского училища в Иркутске не нашлось, и полковник Спалатбок получил приказ двигать эшелоны во Владивосток. Это меня устраивало: семья не расставалась с сыном.

Разыскал нас и Шевари, находившийся как секретарь при Кармазинском, и сообщил, что ему удалось реквизировать для моей семьи две комнаты.

Повидался я с Кармазинским, и он обещал мне свое содействие в пересылке золота во Владивосток, как только оно мне потребуется.

После Иркутска

Из Иркутска мы тронулись поздно вечером. Я очень сожалел, что мне не удастся повидать чудные места при истоке Ангары из Байкала, так как это место наш поезд должен был миновать около часа ночи.

От Иркутска началась Китайско-Восточная железная дорога, что сразу сказалось в бешеном ходе поезда. Нашу теплушку так сильно бросало и качало, что эту первую ночь спалось всем очень плохо, а в голову закрадывалась мысль о возможном крушении.

На следующий день поезд несся уже мимо Байкала. Вынырнешь из туннеля, а перед глазами – водная поверхность озера, на противоположном берегу которого высятся горы с вершинами, покрытыми блестящим на солнце белым снегом.

А кругом такая тишина, что страшно становится. Это, в сущности, водная пустыня. Помимо очень редких станций, вокруг не было видно ни человека, ни человеческого жилья.

Глядишь – и не наглядишься, и становится странно, как такая красота еще не пленена человеком. Вслед за этим представлялось далекое будущее, когда берега этого могучего озера опояшутся городами, селениями и дивными дачами.

Приблизительно часа через четыре езды по берегу Байкала наш поезд встал около какого-то большого села на продолжительную стоянку. И я в сопровождении наших девиц побежал на видневшуюся из воды большую отмель, расположенную при загибе крутых берегов озера. С большим наслаждением я походил по отмели, напился водички и отправился обедать на станцию.

Кто-то из пассажиров посоветовал мне спросить на закуску копченого хариуса – кажется, именно так называлась эта небольшая рыбка, по виду напоминавшая гатчинскую форель.

Она была подана еще теплой от копчения и оказалась так вкусна и жирна, что равной по вкусу рыбы я никогда не ел. Плавники хариуса обладают такой мощной силой, что взрослые особи свободно взбирается по падающим водам горных водопадов на высокие горы, где их и ловят сетями.

Цена хариуса по тому времени была настолько высока, что я воздержался от второй порции. Но и того, что съел, оказалось достаточно, чтобы вкусовое ощущение надолго улеглось в памяти.

На другой день рано утром мы уже стояли на пограничной станции «Маньчжурия», где впервые удалось повидать китайцев и китаянок не на картинках, раскрашенных яркими цветами, а в натуре, в совершенно однородных черных сатиновых или атласных костюмах, в большинстве стеганных ватой. Почти ни у кого из китайцев кос не было, все они подстрижены бобриком. На голове многие еще носили тулейки, но виднелись и пушкинского фасона фетровые шляпы. Фасон костюма совершенно одинаков. Сверху коротенькая кофточка со стоячим низким воротником. На черные, сужающиеся книзу брюки, завязанные у щиколоток вокруг ног, надевались два фартука, тоже черного цвета, почему китаец оказывался как бы не в штанах, а в женской длинной юбке с разрезами по бокам. На ногах вместо сапог – мягкие туфли, кажется, на кожаной подошве. Поэтому мужчины, особенно те из них, что сохранили косы, напоминали скорее женщин, так как лица у всех бритые.

Женщины так же, как и мужчины, имели совершенно черный цвет волос и носили маленькие косы, сложенные на темени кольцом. На лоб спускалась челка. Кофта того же фасона, что и у мужчин, с большим раструбом рукавов, а на ноги надеты брюки, несколько не доходящие до щиколоток. Фартуков не было, и, таким образом, костюм китаянки больше походил на мужской, а мужской – на женский.

Городок довольно бедный, но, куда ни взглянешь – всюду лавки. Поневоле напрашивался вопрос: кто же является покупателем? Казалось, что торгуют решительно все.

Обойдя ряды лавок и магазинов, на обратном пути на станцию близ самого полотна железной дороги мы зашли в довольно большой винно-гастрономический магазин и накупили консервов и вина.

Особенно соблазнительным нам показался ямайский ром с прекрасной