Поля Елисейские. Книга памяти - Василий Яновский

С. 179. Ходасевич… Жил обособленно, гордо и обиженно, поддерживая связь, пожалуй, только с Цветаевой. – В эмиграции Ходасевич дружил с Вейдле, Набоковым и, судя по «камерфурьерскому дневнику», общался с литераторами, в том числе и с молодежью, ничуть не меньше других писателей старшего поколения; опекал литературное объединение «Перекресток». С Цветаевой у него завязались дружеские отношения лишь в середине тридцатых годов.

…не любили ни его, ни даже его стихов в целом. Близкие ему парижские поэты не всегда были самые интересные: Терапиано, Смоленский, Юрий Мандельштам. – О влиянии Ходасевича на молодых эмигрантских поэтов см.: Коростелев О. Георгий Адамович, Владислав Ходасевич и молодые поэты эмиграции (реплика к старому спору о влияниях) // Российский литературоведческий журнал. 1997. № 11. С. 282–292.

С.180. …«та француженка, которая перевязывает чьи-то раны»… – Ходасевич имел в виду фрагмент «Комментариев» Адамовича, посвященный мадам Гранье: «Было это в середине прошлого века. Жила в Лионе молодая и богатая женщина – мадам Гранье. Сохранился портрет ее: глубокие темные глаза, улыбка, легкая рука в браслетах, небрежно лежащая на спадающей с плеч шали… Почти красавица. Мадам Гранье считала себя счастливой: муж, двое маленьких детей, любовь, спокойствие, верность. Но муж заболел раком и умер, а за ним в течение одной недели умерли и дети. Первой мыслью было – покончить с собой. Но самоубийство отталкивает натуры сильные и чистые – и мадам Гранье решила жить. Не для себя, конечно: все “личное” было кончено, – а с тем, чтобы кому-нибудь быть полезной. Деньги свои она раздала – и стала ухаживать за больными. Но больные больным рознь: мадам Гранье искала безнадежных, одиноких, всеми забытых. Услышала она как-то про старуху, страдавшую раком лица – и пошла проведать ее. В подвале, на гнилой соломе лежал “живой труп”, издающий нестерпимое зловоние. Ни глаз, ни носа, ни зубов – сплошная кровоточивая рана. Мадам Гранье промыла старухе лицо, кое-как одела – и привезла ее в госпиталь. Врачи и сиделки отшатнулись и не пожелали иметь дело с больной: никогда они такого ужаса не видели… Мадам Гранье убеждала, просила, умоляла их, и наконец, чуть не плача, сказала: “Да что с вами? чего вы боитесь? посмотрите, как она улыбается”, и прижалась к старухе щекой к щеке – к гнойной багровой язве, а потом поцеловала ее в губы. <…> Что такое литература, что такое искусство? Я прочел рассказ о мадам Гранье – и мне кажется: искусство должно быть похоже на то, что сделала она. Или, точнее: на то, чем была она. Не в сострадании дело, а в победе над материей, в освобождении. Скрипки Моцарта поют – об этом. И Павлова иногда – была об этом. “Бессмертья, может быть, залог” – иначе не скажешь» (Современные записки. 1935. № 58. С. 323–324). На многих молодых эмигрантских писателей этот фрагмент произвел большое впечатление, к примеру, В. Варшавский и два десятилетия спустя считал его «одним из самых важных текстов не только эмигрантской, но и всей русской литературы. <…> Если бы не было в мире того, что вдохновляло сердца мадам Гранье и матери Марии, то не было бы и всего великого европейского искусства и, в частности, не было бы русской литературы» ( Варшавский В. Незамеченное поколение. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1956. С. 182).

…он уже разошелся с Берберовой, и новая жена его… – Н. Берберова ушла от Ходасевича в 1932-м, и вскоре он женился на Ольге Марголиной.

С.182. Поэт жил в тесной квартирке в Пасси… – В Париже Ходасевич жил на rue Lamblardie, в сентябре 1928 г. переехал на rue 4 Cheminées, в декабре 1932-го – на 46, av. Victor Hugo.

С.184. В день его юбилея друзья устроили обед по подписке. – 4 апреля 1930 г. в честь двадцатипятилетия литературной деятельности В.Ф. Ходасевича состоялся банкет под председательством И.А. Бунина в редакции «Современных записок», а 10 апреля редакция газеты «Возрождение» устроила по этому случаю обед в ресторане La Maisonnette.

С.185. «Пора, пора, покоя сердце просит…» — неточно приведенная заглавная строка стихотворения (1834) Пушкина. У Пушкина: «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…»

С.186. Я вел тогда критический отдел в «Иллюстрированной России». – Во второй половине тридцатых годов Яновский вел литературную страничку в «Иллюстрированной России», однако его рецензия на «Некрополь» Ходасевича появилась не там, а в «Русских записках» (1939. № 18. С. 198–199).

Я так и написал в своем отчете… – В целом высоко оценив «Некрополь», Яновский позволил себе несколько незначительных замечаний: не согласился с оценкой, данной Ходасевичем «жизнестроительству» символистов, и высказал мнение, что «статьи о Сологубе и Есенине, где Ходасевич занимается отвлеченным разбором их творчества, несколько нарушают стройность книги» (Русские записки. 1939. № 8. С. 199).

С.186. Его отпевали в невзрачной протестантской церкви. – Ходасевича отпевали 16 июня 1939 г. в русской католической церкви (39, рю Франсуа-Жерар).

С. 187… «Числа» во главе с Ивановым травили автора «Подвига» самым неприличным образом. – Начиная с первого номера, где появилась разгромная статья Г. Иванова о набоковском творчестве (в ней В. Сирин причислялся к типу «способного, хлесткого пошляка-журналиста, “владеющего пером” на страх и удивление обывателю, которого он презирает и которого он есть плоть от плоти» (Числа. 1930. № 1. С. 234) и заодно обвинялся в эпигонском подражании второстепенным образцам западноевропейской беллетристики), на страницах журнала было опубликовано еще несколько «антисиринских» материалов: резко негативные рецензии В. Варшавского на роман «Подвиг» (Числа. 1933. № 7. С. 266) и Ю. Терапиано – на роман «Камера обскура» (Числа. 1934. № 10. С. 287–288), а также «Литературные размышления» Антона Крайнего (З. Гиппиус), где Сирин прямо назывался «посредственным писателем» (Числа. 1930. № 2/3. С. 149). Подробнее о литературной войне между «Числами» и В. Набоковым см.: Мельников Н. «До последней капли чернил…» Набоков и «Числа» // Литературное обозрение. 1996. № 2. С. 73–83.

…не считая В. Мирного.. . – псевдоним Василия Яновского.

С. 189. «Друзья, друзья, быть может, скоро…» — заглавная строка стихотворения (1921) Ходасевича.

VI

С. 193. ..Варшавский… пишет ругательную статью о Сирине… – В рецензии на роман Набокова «Подвиг» Варшавский писал: «Это как бы сырой материал непосредственных восприятий жизни. Эти восприятия описаны очень талантливо, но неизвестно для чего. Все это дает такой же правдивый и такой же ложный, ни к какому постижению не ведущий мертвый образ жизни, как, например, ничего не объясняющее, лишенное реальности, графическое изображение движения. Хорошо написано, доставляет удовольствие. Но дальше ничего. Читателя приглашают полюбоваться, и это все. Его никуда не зовут. После чтения в его душе ничего не изменилось. Живописец или кинематографический оператор из Сирина вышел бы, вероятно, очень хороший, но вряд ли ему удастся создать un nouveau frisson. <…> Темное косноязычие иных поэтов все-таки ближе к настоящему серьезному делу литературы, чем несомненная блистательная удача Сирина» (Числа. 1933. № 7/8. С. 265–267).

С. 194. …Иванов собирается немедленно записаться в Союз советских патриотов. Его отговаривает писательница Б. – Н.Н. Берберова.

С.196. «Распад атома» любопытен, пожалуй, с точки зрения автобиографической. – 8 июня 1957 г. Одоевцева писала В.Ф. Маркову: «Для Г<еоргия> В<ладимировича> “Атом” и сейчас его любимейшее произведение. Писал он его с каким-то несвойственным ему вдохновенным упоением и прямо бредил им. Он и сейчас считает “Распад атома” ключом ко всем его стихам» (Собрание Жоржа Шерона. Лос-Анджелес).

«Люди спят; мой друг, пойдем в душистый сад…» – Неточная цитата из А. Фета. У Фета: «…в тенистый сад…».

С. 197. …нашего единственного (платонического) гитлеровца – Лазаря Кельберина… – Ср. в письме Адамовича Фельзену от 23 августа 1938 г.: «Интересно и то, что думают поклонники Гитлера, в частности наш друг Кельберин, “дрожавший” за него, как за рыцаря белой идеи. Это все такая мерзость, глупость и грязь, что мутит физически» (Цит. по: From the Other Shore: Russian Writers Abroad. Toronto. Vol. 3. Р. 53).

С. 204. …он ездил к Муссолини на поклон и получил аванс под биографию Данте… – Впервые Муссолини удостоил Мережковского личной аудиенции в декабре 1934 г., встречу помог устроить А.В. Амфитеатров (1862–1938) при посредстве своего сына Даниила (1901–1983), служившего в личной охране Муссолини (отряд «Мушкетеров вождя»). См. письмо Гиппиус В. Злобину от 5 декабря 1934 г. (Intellect and Ideas in Action: Selected Correspondence of Zinaida Hippius / Comp. by Temira Pachmuss. München: Wilhelm Fink Verlag, 1972. Р. 251, 320). После первой аудиенции с Муссолини Мережковский получил от итальянского правительства субсидию для работы над книгой о Данте, что позволило ему с Гиппиус два года прожить в Италии. По словам Мережковского, Муссолини предлагал ему навсегда остаться в Италии ( Мережковский Д. Маленькая Тереза. Ann Arbor, Mien.: Ardis. 1984. С. 153). Вторая встреча Мережковского и Муссолини состоялась 11 июня 1936 г. «Вторым свиданием Дм<итрий> остался необыкновенно доволен, даже пронзился благородной “добротой” М<уссоли>ни, который обещал ему пристанище и помощь (и не только обещал). На “вопросы” он ответил “молчанием”, но таким, что Дм<итрий> остался опять доволен» ( Гиппиус З. Дневники. М.: НПК «Интелвак», 1999. Т. 2. С. 391). Вскоре после приема у Муссолини синдикат фашистских писателей Италии устроил торжественный прием в честь Мережковского и Гиппиус. Фотография Мережковского и Гиппиус на торжественном приеме в их честь была воспроизведена в журнале «Иллюстрированная Россия» (1937. 13 февраля. № 8. С. 3). В Италии Мережковские прожили до конца 1936 г., но еще одного свидания с Муссолини устроить не удалось. 9 ноября 1936 г. Гиппиус записала в дневнике: «Обещания М<уссоли>ни повисли в воздухе. Свидания с ним не добиться, оказывается (все “неполитические” будто бы отменены), никаких здесь перспектив больше нет» (Гиппиус З. Дневники. М.: НПК «Интелвак», 1999. Т. 2. С. 393). Надеясь получить все же новую аудиенцию у Муссолини, Мережковский еще раз приехал в Италию в 1937 г., прожил там с июня по октябрь, но безрезультатно.