The Телки. Повесть о ненастоящей любви - Сергей Минаев

Вечеринка, дозняк, автопати, кома.

Повоюешь со мной — насмотришься не такого.

Вижу: молод, и не догоняешь слегка,

Так подноси патроны, будешь сыном полка.

На крыше становится легче. Воздух тут какой-то не по-московски свежий. Или я уже почувствовал себя в Питере? Ладно, двигаем дальше. Наш двор образован тремя прилегающими друг к другу домами. Мой стоит посредине. Осмотревшись, я сгибаюсь в три погибели и двигаюсь вперед, на крышу дома, стоящего слева. Надеюсь, искать меня там им уж точно в голову не придет. Нажав на паузу i-Poda, я маленькими шажками продвигаюсь по крыше, стараясь не шуметь. Слава богу, крыша покрыта толем, а не жестью — московские домоуправы своевременно латают кровли. Достигнув конца следующего дома, тяну на себя дверь, ведущую на чердак, но она не поддается. Еще раз — закрыто! Черт, об этом я не подумал. Интересно, здесь чего, только мой чердак открыт? Так не бывает! Если где-то сломан замок, он наверняка сломан и в другом месте. Это же Москва. Валю обратно. Безуспешно пытаюсь открыть двери двух следующих чердаков, впадаю в отчаяние при мысли, что мне придется прыгать вниз или лезть по водосточной трубе, или… или меня запросто скинут с крыши, но на мое счастье, на счастье всех поклонников гангста-рэпа, дверь третьего чердака поддается. Выход в подъезд тоже не заперт. Я спасен.

Выходить на улицу сейчас слишком опасно, могут заметить оставшиеся в машинах водилы, если не спят. Но проверять их бдительность мне как-то не хочется, поэтому я занимаю самую выгодную позицию — наполовину высовываюсь из двери чердака, что позволяет мне одновременно слышать происходящее в подъезде и своевременно увидеть быков, если те вломятся на крышу.

Я смотрю на часы мобильного: в томительном ожидании прошло больше пятидесяти минут. Ничего не происходит. Отчаянно хочется курить, сердце бьется где-то в области кадыка, а мокрую от пота футболку можно выжимать. Услышав хлопок двери, я вылезаю из своей амбразуры, по-пластунски подползаю к краю крыши и смотрю вниз: из двора выезжают обе машины. Во дворе никого не видно, Я поднимаюсь, бегу к чердаку, открываю дверь, впрыгиваю в подъезд и мчусь вниз по лестнице. На пятом этаже останавливаюсь, выглядываю в окно, чтобы еще раз удостовериться в отсутствии гостей, и продолжаю свой побег.

Из подъезда выхожу аккуратно, сразу сваливаю под окна и кустами пробираюсь к торцу дома. Уже завернув за угол, я снова слышу визг резины: одна из машин вернулась. Типа засаду устроили, да только поздновато. Я снова врубаю i-Pod. КАЧя воспринимаю уже как саундтрек к моей жизни:

Я творю историю здесь и сейчас.

Каждый день, минуту, мегабайт, пиксель, час.

Где мои фронтовые сто грамм?

Ну-ка, Валя, начисли-ка мне стакан!

Бери на бас!

Бери на бас!!

Бери на бас!!!

Либо мы этих пидоров,

Либо они нас!

Бери на бас…

Чтобы сбить возможных преследователей с толку, иду дворами по направлению к метро «Сокол». Там я задерживаться не планирую, сяду у «Войковской» в первую маршрутку, доеду до «Тимирязевской» и оттуда уже махну до Ленинградского вокзала.

Светало. Москву озаряло утро среды. Одинокий прохожий довольно быстро шел вдоль Ленинградского шоссе. Он постоянно вертел головой, будто искал кого-то, иногда останавливался, заходил в тень близлежащих дворов, выкуривал сигарету и возвращался на тротуар. Завидев патрульные машины или медленно едущие в правом ряду авто, он прижимался к домам, нырял в кусты или прятался за павильоны автобусных остановок. Этим прохожим был я — Андрей Миркин, начинавший свой путь в город Санкт-Петербург. Без подруг, беременных девушек, друзей, работы и любви. Я так и не успел никого полюбить, зато пока никого не убил, а главное — пока еще не убили меня. Я расставался с прошлым, вырывался из настоящего, а на будущее боялся даже надеяться. В общем, дальнейшие перспективы выглядели туманно. Как-то сложно все…

В половине пятого утра я плыл в потоке, состоящем из диспетчеров, охранников, разнорабочих, грузчиков, водителей казенного транспорта, милиционеров, гастарбайтеров и служащих call-центров — всех тех, кто вместо того чтобы досматривать сладкие утренние сны, влекут свои тела на низкооплачиваемую работу. Почему низкооплачиваемую? Потому что по своей воле в шесть утра рабочий день может начать только владелец нарколаборатории, торговец оружием или топ-менеджер BBDO, готовящийся к полету бизнес-классом «British Airways» по маршруту Лондон — Нью-Йорк. Все остальные делают это вынужденно.

Я ловлю себя на том, что никогда раньше не попадал в метро так рано. Более того, всех, кто окружает меня в данную минуту, прежде я искренне презирал, а теперь готов руки им целовать за то, что они закрывают меня своими телами. Только находясь в толпе, я чувствую себя в безопасности. Знали бы они, что раньше я позволял себе пьяные выкрики «Бери напас — рабочий класс!» в адрес их и их собратьев. Интересно, есть ли в этой толпе человек, хотя бы раз слышавший эту фразу в моем исполнении? Знал бы он, что я рядом — голову бы снес. Даже неловко как-то. Удивительная вещь: почему для того чтобы выбраться на поверхность, сначала нужно достичь самого дна? Если мои мысли и дальше потекут в том же направлении, я выйду на «Комсомольской» истинным праведником…

В вагоне метро от нечего делать разглядываю окружающих. Слева мужик в черной футболке и черных джинсах, на поясе мобильник в аккуратном кожаном футляре. В руках газета и бутылка пива. Справа — молодой парень, обладатель волевого подбородка и выразительных скул, одетый в спортивные штаны, майку с символикой ЦСКА, на ногах светло-серые носки и сандалии, на левом предплечье тату. Та самая «тарантина». Тоже мне, сельский Джордж Клуни. В целом — ничего примечательного. Все здесь какие-то невыразительные. Неприметно-настороженные, что ли? Глядя на людей в московском метро, не понимаешь, в каком времени находишься. По-моему, тут всегда 1995-й…

И на фоне этих людей реклама, которой залеплена вся левая стена вагона, выглядит то ли случайной, то ли преднамеренно издевательской. Я сужу по слоганам: «Сток-центр. Не хуже чем в Милане! Скидки от 25 до 50% на вещи от ведущих итальянских дизайнеров! (далее перечисления от «Prada» до «DG»)», «Фотостудия «Жан» — закажи себе классное портфолио!». Особенно поражает большой плакат, где на фоне клубного диско-бола нарисована плита: «Модные кухни! Ваша кухня — ваша мода!». Кому они адресованы? Неужели значительный процент передвигающихся на метро бывали в Милане? Или девушке, ежедневно тратящей по два часа на маршруте «Речной вокзал» — «Каширская», необходимо «классное портфолио»? Намек на то, что она сможет опубликовать его на сайте «Одноклассники. ру» и никогда больше сюда не вернется? Что такое модные кухни? Стеб или знак того, что всем непременно следует соответствовать «гламуру», угнездившемуся в узких лбах дизайнеров? Или в метро свой гламур — подземный? Видимо, не один я выражаю несогласие с гламуризацией метрополитена: многие рекламные наклейки частично изуродованы, испорчены бранными надписями и рисунками. Хотелось бы верить в классовый протест, а не банальный вандализм…

Другая стена содержит еще более унизительные пассажи. Если в моем детстве тут были наклейки с надписью «Места для пассажиров «детьми и инвалидов», то теперь тут, судя по всему, места для гастарбайтеров. Судите сами: «Быстрые денежные переводы в Казахстан, Туркмению, Украину и Молдову», «Кредиты за час! Московская прописка не обязательна!», «Москве нужны рабочие руки (на фоне таджика, украинца и молдаванина с мастерками в руках) — получи регистрацию!». И надо всем этим, как ненавязчивое напоминание всем незарегестрированным, висит аскетичный плакат: «Федеральная иммиграционная служба. 1992—2007».

Среди всего этого социально-консьюмеристского месива выделяется наклейка с изображением человека в приличном костюме и с ясными глазами, смотрящими на мир из-под интеллигентной оправы очков. Это Гарик «Бульдог» Харламов. Правда, ему в руку успели всунуть йогурт «Био-2». Наклейка с Харламовым не испорчена, ему не выкололи глаза, не пририсовали усы и не подписали нецензурное слово. Сразу видно — он здесь «в уважухе». В респекте, и все такое…

На «Комсомольской» я чувствую себя, как Володя Шарапов, идущий на встречу с бандитами. Я начинаю движение вдоль стен кассового зала только после получасового изучения присутствующих. Возле билетных окошек нет никакой очереди, правда, и билетов практически нет. Воистину, Питер — культовая столица! С трудом удалось купить место в поезде «Невский экспресс», отбывающем в 16:28. Что делать до этого времени — непонятно. Убивать время в ресторане муторно и небезопасно, тем более что есть не хочется. Слоняться по городу еще более глупо. В итоге не нахожу ничего лучшего, чем пойти в гостиницу «Ленинградская» и купить там номер, чтобы поспать до поезда. Мне везет: после двадцатиминутных уговоров помятая девушка на ресепшн выдает мне ключи от «люкса» («других номеров нет, молодой человек, да и этот свободен только до двенадцати»). Тысяча рублей, выданная сверх стоимости номера, помогает ей проснуться и поверить в то, что в жизни еще встречаются обаятельные и щедрые молодые люди. Я прошу ее разбудить меня в три, поднимаюсь на девятый этаж, ложусь на кровать, и мою мнимую бодрость снимает как рукой. Только теперь я понимаю, как сильно устал и вымотался, бегая от бандитов. Минуты две я пытаюсь одним глазом посмотреть телевизор, потом по экрану полетели мухи, я нажал кнопку пульта и немедленно заснул.