Все мои ничтожные печали - Мириам Тэйвз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она сообщила, что, когда она спит, ее сердцебиение замирает до девяноста раз в час. У тебя синдром апноэ во сне, сказала я. Да, похоже на то, ответила мама, посмотрела на себя в зеркало и рассмеялась своему отражению.
Она показала мне аппарат, с которым ей теперь придется спать: огромную пластиковую маску с хоботом-шлангом, чтобы дышать влажным воздухом из специального резервуара. Мне нужна дистиллированная вода, придется ее закупать прямо канистрами, чтобы эта бадейка всегда была полной. Мама надела маску и грузно шагнула ко мне, изображая Дарта Вейдера. Если какой-нибудь вор вломится ко мне в спальню, когда я сплю в этой штуке, глухо проговорила она, его тут же хватит кондратий. Она сделала глубокий вдох, прозрачный пластик мгновенно запотел от влаги. Мама сорвала с лица маску. Жалко, что я уже не ношу на глазу повязку. А то была бы могучей силой, с которой надо считаться.
Она открыла ноутбук и уселась играть в Скрэббл. В последний раз ее партнером был какой-то француз, который спросил, не хочет ли мама посмотреть фотографии его члена. В ответ она написала: No merci. У вас есть фотографии Парижа?
Я только что поняла одну вещь. Это не я пережила все трудности, поднялась на ноги и пошла дальше, не я спасла маму, забрав ее к себе в Торонто. Это она, моя мама, спасает меня… Она идет дальше и тащит меня за собой.
Я спросила: Тебе что-нибудь снилось в клинике сна?
А как же! – сказала она. Мне было явлено откровение.
Какое?
Ты же знаешь, что я ненавижу готовить?
Ага.
Так вот, я все думала, что с этим делать. И вчера ночью мне приснился ответ. Замороженные полуфабрикаты! Вроде как кто-то мне подсказал. Просто голос. И я рассудила, что мне надо пойти в супермаркет, накупить замороженных продуктов: пиццу, тефтели, вареники, куриные палочки, да что угодно, – забить морозилку и больше не мучиться. Мне не придется готовить, и еда будет всегда. Так что да. Замороженные полуфабрикаты – это наше все!
Я сказала, что это отличная мысль. Маме снятся сны о выживании. Сны, в которых даются подсказки, как поддержать в себе жизнь. Я не стала ей говорить, что в замороженных продуктах полно сульфатов. В общем-то, это неважно. Главное, мамино исцеление уже началось.
Мне тоже приснился сон. Сон по швейцарскому сценарию. Мы с Эльфридой сидели в большой желтой кухне у огромного, во всю стену, окна, смеялись и болтали о пустяках. Мы потерялись в уютном лабиринте ничего не значащих слов: просто рассказывали истории и смешили друг друга. А потом, в этом сне, мне вдруг захотелось поговорить о серьезных вещах, рассказать Эльфи о моей нынешней работе, о моем страхе закончить книгу и мучительно ждать, как ее примут читатели. Тут в разговоре возникла пауза, Эльфи зевнула, и я подумала: Вот сейчас я ей все расскажу, – но она подняла руку, призывая меня к молчанию, и я не сказала ни слова. Она взяла меня за руку и пристально посмотрела мне прямо в глаза, чтобы я поняла: то, что она собирается мне сказать, очень важно, и надо слушать внимательно. Ее ресницы были как черная бахрома, взгляд – предельно серьезный. Я подумала: Слава Богу, сейчас она скажет что-то такое, от чего я сразу почувствую себя лучше, смелее. Но Эльфи сказала: Йо-Йо, теперь ты сама по себе. И мое ощущение во сне было точно таким же, как в тот раз, когда я смотрела видеоролик моей соседки о ее улетевшем птенце. Что-то теряется навсегда. Так стремительно, так внезапно. Моя сестра превратилась в размытое пятнышко, устремленное к прямоугольнику света. Но теперь, когда мама рассказала мне о своем сне о выживании, мне кажется, что мой собственный сон был совсем не кошмаром, как мне представлялось сначала, а тоже сном о выживании. Может быть, с него начнется мое исцеление. Ведь для того чтобы выжить, нужно знать, что именно нам предстоит пережить.
По пятницам у нас семейные сборища. Иногда Нора их пропускает, потому что у нее есть занятия поинтереснее: Андерс, вечеринки с друзьями. Она еще совсем юная. Мы ее отпускаем. Путь веселится, как хочет. Я больше не сплю с кем попало. Мне стыдно за это, и теперь рядом нет Эльфи, чтобы напомнить мне, что я не шлюха и что тебе нечего стыдиться, Йоли, разве я тебя ничему не научила? Не надо приравнивать мораль к устаревшим, корыстным патриархальным представлениям о женской сексуальности.
Мне звонил Финбар, спрашивал, убила ли я сестру и не нужна ли мне юридическая консультация. Я сказала, что уже не нужна. Эльфи справилась самостоятельно. Он извинился. Он и не думал, что все так серьезно. Он выразил мне соболезнования. Я его поблагодарила. Он сказал: Но ведь у нас что-то было, да? Мне понравилась эта формулировка. Может быть, это была просто галлюцинация, но что-то действительно было. Я так и сказала и поблагодарила его еще раз. Мы попрощались уже навсегда. Попрощались спокойно, как взрослые люди. Я живу с мамой и дочерью. Мы выходим на наши балконы – в мамином случае на крыльцо – на трех этажах и громко переговариваемся друг с другом, как те курящие женщины в «Балконвиле». У меня нет времени спать с кем попало. У меня есть еноты и мечты, водяные пистолеты и неизбывное горе, и токсичные рвы, и чувство вины, и использованные презервативы, которые надо собрать с подъездной дорожки.
Мама однажды сказала, что горе нельзя завязать узелком, как использованный презерватив, и выкинуть в мусорный бак. Я спросила, да что она знает о презервативах, и мама сказала, что она много лет проработала в департаменте социальной защиты. Именно так она всегда и говорит, когда удивляет нас знаниями, которых, как нам казалось, у нее быть не должно. Вчера я гуляла в парке Тринити Беллвудс и увидела маму. Она спала на скамейке. Я села рядом, полистала газету. Минут через десять-пятнадцать я легонько ее растолкала и сказала: Мама, пойдем домой. Она сказала, что ей нравится спать на свежем воздухе. Да, сказала я. Но ты точно пришла сюда спать, или тебе стало плохо и ты прилегла?
Однажды сестра подарила мне аварийную лестницу. Раздвижную лестницу с «ушками», которые цепляются за подоконник на втором или третьем этаже, и по ней можно спуститься на землю, если в
