Письма 1833-1854 - Чарльз Диккенс

277

МИССИС ГАСКЕЛЛ

Тэвисток-хаус,

6 ноября 1852 г.

Дорогая миссис Гаскелл!

Рассказ с привидениями очень хорош. Отличный язык, мастерское развитие сюжета.

Но мне пришло в голову (под свежим впечатлением от первого чтения), что было бы очень оригинально и жутко, если бы в том месте, где рассказчица спускается в гостиную, она бы спускалась со спящим малюткой на руках; если бы ребенок проснулся, когда послышался шум; если бы остальные только слышали шум, но лишь один ребенок видел другие призрачные фигуры, а взрослые видели бы только призрак ребенка. Пусть живая девочка рассказывает то, что она видит, а призрак ребенка пусть показывает ей, как все произошло на самом деле, и тут пусть мисс Фернивал разобьет паралич. Это была бы потрясающая концовка.

Что Вы на это скажете? Если Вы не одобряете моего предложения целиком и полностью, то пусть все остается без изменения. Если же Вы целиком и полностью одобряете его, то кому сделать необходимые изменения в двух последних страницах рукописи? Сделать ли их мне или Вы сделаете это сами?

Рассказ великолепный, как раз то, что нужно для рождественского номера.

В большой спешке, всегда преданный Вам.

Живая девочка пусть все время рвется к призраку, а няня пусть ее удерживает.

278

МИССИС ГАСКЕЛЛ

Тэвисток-хаус,

вторник, 9 ноября 1852 г.

Дорогая миссис Гаскелл!

Я понимаю, что Вы имеете в виду. Но мне думается, можно внести разительное изменение того же характера, что я предлагал, и все же сохранить то, что Вы желаете. Я тщательно все продумал и чувствую, однако, что (конечно, если Вы со мной согласитесь) сюжетный ход явно ослаблен тем, что все присутствующие видят призрачные фигуры.

Я бы предложил оставить Вашу повесть как она есть деньков на десять, после чего я вернусь к ней, сам переделаю ее и пришлю Вам корректуру, как и Вашу рукопись или, по крайней мере, измененную ее часть. Так что если Вы предпочтете свой первоначальный вариант моей редакции - полностью или частично, Вы сможете расправиться с моей правкой по собственному усмотрению.

Преданный Вам.

Делаю Вам это предложение, так как точно знаю, чего хочу, хотя и не могу объяснить все как следует.

279

МИССИС УОТСОН

"Атэнеум", понедельник,

22 ноября 1852 г.

Дорогая миссис Уотсон!

Только что закончив на некоторое время работу, я забрел сюда после прогулки под дождем ради удовольствия написать Вам несколько строк. Если бы правая рука моя не была столь обременена подобного рода занятиями, я бы скоро наскучил Вам своими частыми письмами.

Вы спрашивали Кэтрин о "Холодном доме". Продажа его в полтора раза превысила продажу "Копперфилда". Как раз сейчас я подошел к месту, до которого добирался терпеливо и постепенно, и я надеюсь, Вы найдете его интересным и волнующим. В отношении "Хижины дяди Тома" я отчасти, хотя и не полностью, согласен с мистером Джеймсом. Несомненно, для воплощения подобной темы в литературном произведении требуется меньше мастерства, чем для странствования по океану воображения без столь надежного судна. Однако многое в книге сделано прекрасно. Так, в образе Сен-Клера, джентльмена из Нового Орлеана, сказывается большая сила и органичность замысла. Если бы не "греческий профиль", который уже надоел мне еще с раннего детства, я счел бы его приемлемым......У Сен-Клера имеется сестра, незамужняя особа из Новой Англии. В ее образе очень яркими красками, с отменной правдивостью и большой смелостью изобличаются все пороки и предрассудки аболиционистов в негритянском вопросе. Она (я имею в виду миссис Стоу), по правде сказать, "чуть-чуть" неразборчива в отношении заимствований. Я часто вижу, как сквозь тонкую бумагу проглядывает некий писатель, с которым я весьма близок и которым никто не может восхищаться более пылко, чем я. Далее, я различаю призрак Мэри Бартон и весьма явственный мираж одной сцены из "Детей мглы". И все же, несмотря на вышесказанное, я убежден, что это прекрасная книга, служащая великой и благородной цели, книга достойная своей репутации.

Для следующего выпуска "Домашнего чтения" я написал статью о торжественных похоронах, в которой излагаю, по какой причине я нахожу неправильным проведение подобных церемоний и почему против них следует протестовать сдержанно, но настойчиво. Статья эта наверняка вызовет великое негодование многих любителей церемоний. Зато на ее стороне будут разум и справедливость.

В Дувре у меня с Чарли был долгий разговор по поводу его намерения стать военным. Я счел необходимым прямо и открыто изложить мои возражения против подобной карьеры, так же как и все ее преимущества. После этого он совсем по-мужски попросил дать ему срок подумать. Я назначил ему день в начале текущего месяца, в который я намеревался приехать в Итон * для продолжения разговора. И мы возобновили его в Уайт Харте, в Виндзоре. Он пришел к заключению, что хотел бы стать коммерсантом и основать какой-нибудь солидный торговый дом, в котором со временем, быть может, найдет место для младших братьев и, оставшись на родине, возглавит длинную процессию младших отпрысков. Я остался им очень и очень доволен. Во всей этой истории он проявил благородство ума и чувств. Мы решили, что после рождественских каникул он не вернется в Итон, а поедет в Германию совершенствоваться в языке, столь необходимом для профессии, которую он намерен избрать. Вот Вам и все мои новости. Мы всегда вспоминаем о Вас дома. Недавно у нас на обеде была Мэри Бойль. Я думаю, Вы сегодня смотрите на потоки воды за окном. Когда я возвращался из Виндзора, мне показалось, что я по ошибке сел не в поезд, а на корабль.

Дорогая миссис Уотсон, с самыми искренними пожеланиями от всего сердца всегда любящий Вас друг.

280

ДЖЕЙМСУ УАЙТУ *

Редакция "Домашнею чтения",

понедельник, 22 ноября 1852 г.

Дорогой Уайт!

Первое и главное: нет ни малейшего сомнения в том, что Ваш рассказ годится для "Домашнего чтения". Этот, действительно очень хороший, рассказ может быть напечатан в любое время. Но именно поэтому я не вполне убежден, что он подойдет для рождественского номера. Вы же знаете специфику рождественских номеров. Когда я предлагал написать рассказ о разбойнике с большой дороги, я имел в виду приключенческую фабулу, связанную с обличением несправедливости, рисующую строй общества, ныне уже не существующий, рассказ о котором приятно услышать из уст старика. Ну, а Ваш разбойник, по сути, вовсе и не разбойник, а потому в рассказе нет того рождественского колорита, который я имел в виду. Вы меня понимаете? В обычном номере рассказ может идти без каких-либо возражений. Если для рассказа старика Вам придет в голову другая идея, более подходящая для рождественского номера, и если Вы найдете время воплотить ее за короткий срок, оставшийся до конца месяца, я буду чрезвычайно рад. Как бы то ни было, Ваш рассказ тут же сдается в набор.

Надеюсь. Вам понравится следующее продолжение "Холодного дома". Пишу кратко, потому что тружусь в поте лица.

Всегда сердечно Ваш.

281

ДЖЕЙМСУ ВЕРРИ СТЕЙПЛСУ

Тэвисток-хаус, Тэвисток-сквер,

5 января 1853 г.

Дорогой сэр!

В ответ на Ваше содержательное письмо я хотел бы пояснить Вам, что умышленно разгрузил "Историю для детей" от обилия дат (хотя, по-моему, там указано больше дат, чем Вы предполагаете), чтобы сделать книгу романтичнее и увлекательнее. Я полагаю, что интересная и увлекательная форма изложения исторических событий вызовет у юных читателей интерес к ним и будет способствовать более глубокому изучению истории.

Именно по этой причине я не мог включить в Краткую историю большего количества дат, не отступив тем самым от моего основного принципа. Если мне удастся каким-нибудь интересным образом дать хронологический указатель наиболее значительных исторических событий в последней книге, я не премину это сделать.

Искренне Ваш.

282

У. МАКРИДИ

Тэвисток-хаус,

пятница вечером, 14 января 1853 г.

Дорогой Макриди!

Меня глубоко тронуло Ваше чудесное, заботливое письмо. Я же знаю, какие волнения Вы сейчас переживаете, и ценю Ваше внимание всем сердцем. Вы и Ваши близкие всегда с нами. Для Вас уже не ново играть важную роль во многих эпизодах моей жизни. Редкий день проходит без того, чтобы мы, беседуя, не устремлялись мысленно к Вам в Шерборн. И мы так часто обитаем там, что я даже не могу передать, до чего отчетливо Вы предстаете перед моим взором, когда я пишу эти строки.

Я знаю, какое глубокое сочувствие и одобрение выразили бы Вы, находись Вы тогда в Бирмингеме, и какую поддержку встретила бы с Вашей стороны основная мысль, которой я придерживался, касаясь вопроса об извечных обязанностях искусства и литературы перед народом. Я взял на себя смелость совершенно обойти вопрос о дворе и всем прочим, с этим связанным, и говорил лишь об искусстве и народе. Чем больше созерцаем мы жизнь и ее быстротечность, чем больше наблюдаем мир и его многообразие, тем яснее сознаем, что сколько бы мы ни пытались проявить свои способности в любом виде искусства, единственно служение ему ради великого океана человечества, в котором мы лишь малые капли (отнюдь не ради захолустных прудов, к тому же всегда затхлых), дает и всегда будет давать основание для чувства удовлетворенности, когда окидываешь взглядом проделанное тобой. Разве не так? Уж Вы-то, дорогой друг, более чем кто-либо другой располагаете самыми достоверными сведениями на этот счет.