Письма 1833-1854 - Чарльз Диккенс

Искренне Ваш.

282

У. МАКРИДИ

Тэвисток-хаус,

пятница вечером, 14 января 1853 г.

Дорогой Макриди!

Меня глубоко тронуло Ваше чудесное, заботливое письмо. Я же знаю, какие волнения Вы сейчас переживаете, и ценю Ваше внимание всем сердцем. Вы и Ваши близкие всегда с нами. Для Вас уже не ново играть важную роль во многих эпизодах моей жизни. Редкий день проходит без того, чтобы мы, беседуя, не устремлялись мысленно к Вам в Шерборн. И мы так часто обитаем там, что я даже не могу передать, до чего отчетливо Вы предстаете перед моим взором, когда я пишу эти строки.

Я знаю, какое глубокое сочувствие и одобрение выразили бы Вы, находись Вы тогда в Бирмингеме, и какую поддержку встретила бы с Вашей стороны основная мысль, которой я придерживался, касаясь вопроса об извечных обязанностях искусства и литературы перед народом. Я взял на себя смелость совершенно обойти вопрос о дворе и всем прочим, с этим связанным, и говорил лишь об искусстве и народе. Чем больше созерцаем мы жизнь и ее быстротечность, чем больше наблюдаем мир и его многообразие, тем яснее сознаем, что сколько бы мы ни пытались проявить свои способности в любом виде искусства, единственно служение ему ради великого океана человечества, в котором мы лишь малые капли (отнюдь не ради захолустных прудов, к тому же всегда затхлых), дает и всегда будет давать основание для чувства удовлетворенности, когда окидываешь взглядом проделанное тобой. Разве не так? Уж Вы-то, дорогой друг, более чем кто-либо другой располагаете самыми достоверными сведениями на этот счет.

Дорогой Макриди, не могу удержаться, чтобы не сказать в заключение, что еще надеюсь встретиться с Вами, как мы встречались, бывало, - я имею в виду Вашу прежнюю жизнерадостность и энергию. И мне кажется, никогда я еще не радовался так, как при виде залога этой надежды в Вашем письме.

Ваши старые друзья в Бирмингеме очень Вами интересуются и спрашивают о Вас.

А я - где бы я ни был, в одиночестве или на людях, - я, дорогой мой Макриди, остаюсь неизменно

Вашим любящим и глубоко преданным другом.

283

ДОКТОРУ ЭЛЛИОТСОНУ

Тэвисток-хаус,

7 февраля 1853 г.

Дорогой Эллиотсон!

Искренне благодарен Вам за то, что Вы предоставили в мое распоряжение Вашу замечательную и глубоко научную "Лекцию о самовоспламенении", и весьма доволен тем, что заручился столь высоким авторитетом. Прежде чем приступить к этой главе "Холодного дома", я ознакомился со всеми наиболее известными случаями, которые приводятся в Вашей лекции (о чем Вы, по всей видимости, догадались, читая этот отрывок), но три или четыре случая, на которые Вы ссылаетесь мимоходом, - два из них имели место в 1820 году, - были мне неизвестны. Вы объясняете их происхождение с такой изумительной ясностью, что мне хочется перечитать эти места по нескольку раз, прежде чем я приступлю к последнему выпуску и предисловию.

Нельзя ли мне располагать Вашей рукописью до лета? Могу поручиться, что я весьма надежен во всем, имеющем отношение к сохранности рукописей, и что она все время будет у меня под рукой. Или, может быть, вернуть ее Вам, предварительно переписав, чего я не хотел бы делать без Вашего разрешения?

Просто не могу уразуметь, как это люди берутся оспаривать очевидные доказательства, подкрепленные таким глубоким знанием фактов и такими убедительными примерами. По-моему, все дело в том, что эти люди просто не знают и не желают ничего знать об этом явлении.

Всегда преданный Вам.

284

МИССИС ГАСКЕЛЛ

Редакция "Домашнего чтения",

понедельник , 21 февраля 1853 г.

Дорогая миссис Гаскелл!

Пользуюсь первой же возможностью ответить на Ваше письмо; в последние дни я был так занят, что лишь сегодня утром смог прочитать приложенные рукописи.

К сожалению, я должен лишить себя удовольствия их принять. В них нет ничего такого, что дало бы возможность их использовать. Между нами и отнюдь не для передачи особе, их написавшей, произведения эти до того банальны и унылы, что, даже ко всему привыкнув за время работы здесь, я не перестаю недоумевать.

Писать таким образом мог бы любой. Но как находятся люди, которые все же садятся и пишут этакое с чувством удовлетворения, - просто непостижимо. Не испытываете ли и Вы такого же недоумения? Ведь никто же не бежит в церковь играть на органе, не зная нот и не обладая хотя бы малой толикой слуха. Почему же по меньшей мере полсотни человек ежедневно приносят такие вот произведения, не обладая ни малейшими способностями для писательства, кроме физической способности водить пером по бумаге?

Уилс болен, и я сейчас увяз по горло в трясине подобных творений.

Всегда преданный Вам.

285

УИЛСУ

Брайтон, Джанкшен-пэрейд, 1,

в четверг ночью, 10 марта 1853 г.

Дорогой Уилс!

Я внимательно прочитал номер (в чем Вы убедитесь по моим пометкам; в двух-трех местах я был вынужден поставить вопросительный знак, так как не понял смысла) и пришел от этого в полное уныние.

Статья Сейла - очень слаба. Тема - одна из лучших, но подана совершенно неинтересно. Гораздо ниже его возможностей.

"Доктор морали" - в таком виде помещать невозможно. Просто дутая реклама для Хилла. Все острые грани проблемы сглажены, и многие высказывания полностью противоречат тому, что, как известно, утверждал я в своих статьях. Именно потому, что множество краж в большинстве случаев совершается профессиональными ворами, не следует, без серьезных оговорок и крайней осмотрительности, ратовать за мягкий режим в тюрьмах, так как это вызовет серьезный протест и всяческие осложнения. Эту категорию заключенных исправить нельзя. Нам следует начинать сначала: ввести обязательное обучение для плохих родителей, постоянный надзор за ними и тем самым воспрепятствовать пополнению этой категории преступников, которая постоянно растет, словно это является жизненной необходимостью. Разве в работных домах обучают ремеслам и стараются заставить их обитателей (худшего сорта) трудиться на пользу общества? Отправимся вместе в Тотхил-филдс, Брайдуэлл или Шефердс-Буш, и я Вам покажу, что такое девушка из работного дома. Или возьмите мою статью "Посещение работного дома" * (в "Домашнем чтении"), или описание жизни юношей, которых содержат буквально как волков.

Мистер Хилл полагает, что тюрьмы можно почти полностью перевести на самообеспечение. Но имеете ли Вы представление о том, как трудно найти сбыт продуктам тюремного труда? А знает ли он сам, что ступальные колеса работают впустую, не потому, что государство или городское управление возражают против конкуренции тюремного и свободного труда, а потому, что нельзя найти работу?

Я никогда не смогу допустить, чтобы в "Д. Ч." рассматривался вопрос о тюремной дисциплине, если в основу этих статей не будет положен главный выдвинутый мной принцип и если в них не будет выражен протест против того, чтобы тюрьмы рассматривались per se {Сами по себе (лат.).}. Любое смягчение, которое может быть предоставлено преступнику в тюрьме, в первую очередь должно быть предоставлено человеку, которого туда привела беда.

Сама по себе статья очень хороша, но в ней должны найти отражение эти два главенствующие принципа. В противном случае выйдет, что не только сам я отрекаюсь от тех взглядов, которых, как известно, придерживаюсь, но и наше издание самым смехотворным образом бросается из стороны в сторону и ведет двойную игру.

Ну, а об этой куче пустяков не стоит много говорить. "Огородные чудеса" лучше сделать отдельной статьей и назвать ее "Семена папоротника", кстати, изречение Фальстафа.

Австралийскую статью, по-моему, лучше назвать "Пропажа и находка на золотых приисках". Она тоже очень слаба.

Что касается La Galite *, то она производит впечатление прескверного перевода с прескверного оригинала, и больше мне об этом сказать нечего. Но обратите внимание на ужасающую нелепость на 89 странице, где говорится о работорговце - и это после всего шума, который был поднят из-за чертова африканца, который мирно носил свои цепи, дьявол бы его побрал. "Издание газеты в Индии" - очень забавная статья, для нас с вами. Но в ней множество вещей, совершенно непонятных и неинтересных для читателей. Все эти боргес, петит, миньон, нонпарель, корпус, марашки, макеты, оттиски и зажимы очень далеки от них, и подобный профессиональный жаргон совершенно им неинтересен.

Когда Вы получите всю сверку, пришлите ее мне, и если можете чем-нибудь улучшить номер - сделайте это. Я привожу все замечания, которые мне приходят в голову по мере чтения, не потому, что считаю возможным все исправить (за исключением статьи о тюрьмах), а для того лишь, что если возьму за правило делать так всегда, то во время моего "побега в Италию" Вы будете судить о материале с большей решимостью, одновременно и за себя и за меня, как "единый и неделимый".

О Вас:

Как Ваши глаза?

Обо мне:

Я трудился целый день.