Одноколыбельники - Цветаева Марина Ивановна

– Но мое предложение как раз и рассчитано на лиц, переезжающих на другую квартиру. Во время квартирного переезда тоже могут быть несчастные случаи: стоявший шкаф, например, – шкаф, стоявший двадцать лет, – зеркальный шкаф, вы меня понимаете? – внезапно падает, и…

(“Какой ужас! – и она даже закрыла глаза. – Именно наш шкаф, данный нам именно за нестойкость…”)

– Мы не боимся падающих шкафов, – твердо сказала она, – мы, конечно, все делаем, чтобы шкаф не упал, но когда шкаф – падает, это – судьба, понимаете? Так вам ответит каждый русский.

– Русские всегда говорят “нет”, – задумчиво сказал молодой человек, покачиваясь в коленях, – в Медоне (я живу в Медоне) есть целый русский дом, который не говорит по-французски. Стучишь в дверь, выходит господин или дама и говорит: “Niet”. Тогда я сразу ухожу, потому что знаю, что меня не поймут. Да, не часто меня понимают так, как вы, Madame. И, чтобы возвратиться к страховке…

– Лучше не возвращайтесь! – горячо и сердечно воскликнула она. – У нас все резоны не страховаться: во-первых, мы совершенно бедны и, все равно, не будем платить, предупреждаю вас, как честный человек, – вы будете ходить и ничего не будете получать, вы будете писать, и мы никогда не будем отвечать, – во-вторых, а для нас во-первых, – это нам, моему мужу и мне, претит одна мысль о деньгах за смерть кого-нибудь из нас.

– Monsieur думает – как вы? – спросил инспектор. – Он как будто не понимает по-французски.

– Он отлично понимает и думает совершенно как я. (И, чтобы как-нибудь загладить, рассеять:) Может, – когда мой сын вырастет и женится… Но мы – другого поколения, лирического поколения… (И, видя, что на этот раз он не понимает:) Мы – “сантиментальные”, “суеверные”, “фаталисты”, вы, наверное, уже об этом слышали?

(…) простите, если я чем-нибудь задел ваши чувства… Вы любите своего мужа, у вас очаг, вам страховка так же не поможет, как и мне, я теперь вас понял…

И, нажав, на этот раз, ручку двери, на которую столько раз уже, беспоследственно, клал руку, с глубоким поклоном:

– Благодарствуйте и простите.

– Вы с ума сошли! – взорвался муж, зверем выскакивая из-за стола. – Я из-за вас всюду опоздал!

– Почему же вы не вышли? – спросила она, сама сознавая лицемерие вопроса.

– Почему? Да потому, что вы с ним загородили дверь, я как в западне сидел.

(…) Проводив мужа, то есть получив в руку, вместо руки, ручку захлопнувшейся за ним двери, и уложив сына, пошедшего в постель, как камень ко дну, и только тогда, да и то не сразу, придя в себя, – во всем этом была напряженность сна (…) она встала к столу…

Сергей Эфрон

Сергей Эфрон – Е.Я. Эфрон

26 августа 1934

Почти все мои друзья уехали в Сов. Россию. Радуюсь за них и огорчаюсь за себя. Главная задержка – семья, и не так семья в целом, как Марина. С нею ужасно трудно. Прямо не знаю, что и делать…

Марина Цветаева

Устный рассказ Марины Цветаевой Лидии Чуковской в августе 1941 года

Сергей Яковлевич принес однажды домой газету – просоветскую, разумеется, – где были напечатаны фотографии столовой для рабочих на одном из провинциальных заводов. Столики накрыты тугими крахмальными скатертями; приборы сверкают; посреди каждого стола – горшок с цветами. Я ему говорю: а в тарелках – что? А в головах – что?

Марина Цветаева – А.А. Тесковой

15 февраля 1936. Ванв

…Не знаете ли Вы, дорогая Анна Антоновна, хорошей гадалки в Праге? Ибо без гадалки мне, кажется, не обойтись. Все свелось к одному: ехать или не ехать. (Если ехать – так навсегда).

Вкратце: и Сергей Яковлечич, и Аля, и Мур – рвутся. Вокруг – угроза войны и революции, вообще – катастрофических событий, (…) Наконец – у Мура здесь никаких перспектив, Я же вижу этих двадцатилетних – они в тупике (…). Это – за.

Против: Москва превращена в Нью-Йорк: в идеологический Нью-Йорк, – ни пустырей, ни бугров, – асфальтовые озера с рупорами громкоговорителей и колоссальными рекламами: нет, не с главного начала: Мур, которого у меня эта Москва сразу всего, с головой отберет. И второе главное: я – с моей Furchtlosigkeit (бесстрашие – нем.), я, не умеющая не-ответить, я, не могущая подписать приветственный адрес великому Сталину, ибо не я его назвала великим и – если даже велик – это не мое величие и – м.б. важней всего – ненавижу каждую торжествующую, казенную церковь…

Сергей Эфрон

Сергей Эфрон – Е. Эфрон

27 апреля 1929

Как тебе нравится мой сын? (…) Очень волевой, здоровый, самоутверждающийся (…) Все время требует, чтобы его везли в Россию. Французов презирает.

26 августа 1936

Исключительно способен и умен. Ему, конечно, надо ехать (…) Здесь исковеркается.

лето 1935

Последние стихи ее очень замечательны, и вообще одарена она, как дьявол.

4 декабря 1935

Марина много работает. Мне горько, что из-за меня она здесь. Ее место, конечно, там. Но беда в том, что в последнее время у нее появилась какая-то жизнебоязнь. И как вырвать ее из этого состояния – ума не приложу! (…)

Во всяком случае через год-два перевезем ее обратно – только не в Москву, а куда-нибудь на Кавказ.

18 марта 1936

Марина человек социально совершенно дикий, и ею нужно руководить, как ребенком.

31 июля 1936

Марина работает над переводом Пушкина (не своего) на франц. язык. Получается у нее, насколько могу судить, замечательно. Так, как, верно, написал бы сам Пушкин. Особенно хорошо переведено «Прощай, свободная стихия!».

Марина Цветаева

Марина Цветаева – Анне Тесковой

29 марта, 1936

Сергей Яковлевич предлагает Тифлис (Рай). – А Вы? – А я – где скажут: я давно перед страной в долгу.

Значит, и жить не вместе, ибо я в Москву не хочу: жуть! (Детство – юность – Революция – три разные Москвы: точно живьем в сон, сны – и ничто не похоже! Все – неузнаваемо!)

Вот – моя личная погудка…

1936, 7 июня

Нынче, 5 (18) мая исполнилось 25 лет с нашей первой встречи – в Коктебеле, у Макса, я только что приехала, он сидел на скамеечке перед морем: всем Черным морем! – и ему было 17 лет. Оборот назад – вот закон моей жизни. Как я при этом могу быть коммунистом? И – достаточно их без меня. Скоро весь мир будет! Мы – последние могикане…

Марина Цветаева – Вере Буниной[233]

1934, 24 августа

Сережа сейчас этот мир действенно отталкивает, ибо его еще любит, от него еще страдает.

Сергей Эфрон

Сергей Эфрон – Е. Эфрон

1936, сентябрь

Следишь ли за тем, что происходит в Испании? Я переживаю все это кровно, прямо физически. Ночами спать не могу. Ничего делать не могу. Ни читать, ни писать, ни думать. Это удивительный народ, и его судьба на совести всех нас. И как раз в эти дни судьба его решается.

Марина Цветаева

Марина Цветаева – Анне Тесковой

24 сентября 1938

Дорогая Анна Антоновна!

Нет слов, но они должны быть. (…) День и ночь, день и ночь думаю о Чехии, живу в ней, с ней и ею, чувствую изнутри нее: ее лесов и сердец. Вся Чехия сейчас одно огромное человеческое сердце, бьющееся только одним: тем же, чем и мое.