На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров

Поначалу казалось, что везение было на стороне Марианы. В Гавану прибыл на гастроли театр Метрополитан из Нью-Йорка, и Гонич на время взяли в труппу. Но гастроли театра кончились, и с работой стало совсем плохо. Приходилось соглашаться на всё, что подворачивалось: она выступала на радио, устраивала концерты в пользу Красного Креста, вела класс вокала в Гаванской консерватории. Гонич назвала 1941 год самым тяжёлым в своей жизни: он был безрадостным, безденежным, без перспективы возвращения на большую сцену. «Мне было очень плохо морально: сказывалась отрезанность от всего русского, близкого и родного». Следуя парижским инструкциям Василевского, она регулярно помещала объявления в гаванских газетах от имени «Берты Густавы», но ответа на свои призывы «в пустоту» так и не получила.

Услышав по радио о нападении Германии на СССР, Гонич направила письмо со словами солидарности в советское посольство в Вашингтоне. Ответ с благодарностью за поддержку пришёл быстро, но без конкретных предложений. Мариана была в отчаянии: её страна воюет, а она ничем не может помочь!

Жизнь снова приобрела смысл после знакомства с Офелией Домингес Наварро, директором отдела военной пропаганды Министерства обороны Кубы. Она приобрела известность как защитница прав женщин. С помощью Офелии Гонич получила постоянную работу на радио, стала составлять литературно-музыкальные пропагандистские программы в поддержку союзников. За необходимыми материалами она обращалась в посольства США и Англии. «Я полгода писала сценарии, – вспоминала Гонич, – не получая поначалу ни копейки денег. Но не переживала, эта работа приносила пользу моей родине».

Гонич принимала участие в работе Антифашистского комитета, которым негласно руководили кубинские коммунисты. Но серьёзных поручений ей не доверяли: мол, приехала из франкистской Испании, не шпионка ли? Мариана вновь написала в советское посольство в Вашингтоне, и стала получать оттуда фотографии и плакаты на тему Великой Отечественной войны. Организованная Гонич выставка «Красная армия бьёт фашистов» имела большой успех у кубинцев.

В начале мая 1943 года в Гавану приехал из Вашингтона вице-консул Дмитрий Заикин. Он должен был подготовить всё необходимое для открытия дипломатической миссии на Кубе. Под предлогом приглашения на выставку Гонич разыскала Заикина и сообщила ему о своей связи с советской разведкой и желании продолжать работу. Вернувшись в Вашингтон, Заикин рассказал об этой беседе резиденту «Максиму» – Василию Зарубину. Тот проинформировал Москву. Вскоре Павел Пастельняк («Лука»), работавший в Нью-Йорке, получил указание провести с Гонич контрольную встречу.

В конце августа свидание состоялось. «Лука» написал в Центр: «Ася» произвела хорошее впечатление, это умный и способный стажёр. В будущем целесообразно решить вопрос о переезде «Аси» в США, это совпадает с её (и мужа) планами».

«Лука» предупредил Гонич, что до конца года в Гаване с нею свяжется «наш товарищ». Так и получилось.

Гонич стала для Гаранина надёжным источником информации. В её связи входил заместитель начальника столичной полиции полковник Антонио Брито. Он увлёкся русской певицей, оказывал ей знаки внимания, попутно давая дельные советы по «акклиматизации» на Кубе. Его меткие характеристики на персонажей кубинской политической элиты резидент нередко использовал в информационных сообщениях в Центр. О том, что происходило в окружении президента Фульхенсио Батисты, Гонич узнавала от его адъютантов – капитана Гонсалеса Кобо и капитана Луиса Рамоса. Оба слыли меломанами, коллекционировали пластинки с классикой, дорожили общением с прославленной оперной дивой и потому охотно посещали её домашние музыкальные вечера, которые из кассы резидентуры финансировал Гаранин.

В президентском дворце у Гонич был ещё один источник – сотрудница администрации Гильермина Фольо. Она была посвящена во многие теневые стороны жизни Батисты, но воспринимала их с пониманием, «поскольку (по её словам) лучшего, чем он, политика на Кубе не родилось». Тогда Батиста слыл за демократического деятеля, почти либерала, и в этом качестве пользовался популярностью в странах Латинской Америки. Среди подруг Гонич была Сара Перес Рейес, работавшая в центре по слежению за содержанием передач радиостанций. По мнению Гонич, Сара была информатором американского представительства ФБР в Гаване. Разумеется, Гаранин советовал Гонич быть предельно осторожной в контактах с Сарой, скрывать «советские симпатии».

Следуя советам резидента, Гонич при содействии капитана Кобо, который был не только адъютантом Батисты, но и директором президентской радиостанции, стала участвовать в подготовке программ, восхваляющих вклад кубинского президента в борьбу против фашистов. Её старания были замечены и, по словам Кобо, одобрены: «Мариана, президент просил выразить тебе благодарность. Отныне радиостанция в твоём полном распоряжении». Чтобы развить успех, Гонич передала Батисте через Кобо в подарок несколько пластинок с записями оперных арий в своём исполнении. Результат не заставил себя ждать: её стали приглашать на правительственные мероприятия, дипломатические приёмы, включать в концертные программы по торжественным поводам.

В Москве считали, что «провинциальные» кубинские условия не соответствовали разведывательным возможностям «Аси». Гаранин получил указание Центра подготовить её переброску в США. Но хлопоты оказались напрасными. Американское консульство отказало Мариане Гонич в визе, несмотря на «железную» легенду её обращения: проведение концертного турне. Центр забил тревогу: надо выяснить причины отказа!

«Испанский период» в биографии Гонич казался подозрительным не только Антифашистскому комитету, но и Секретной разведывательной службе (СРС) США на Кубе. Её подозревали и как потенциальную «шпионку» Франко – Гитлера, и как возможного советского агента.

На встрече с Гараниным Мариана сообщила, что заметила за собой наружное наблюдение – «весьма грубое, почти демонстративное». Решили обратиться за помощью к полицейскому поклоннику Марианы, полковнику Брито, который выделил для её сопровождения сотрудника. Вскоре Брито рассказал Мариане, что слежка действительно велась, но «агентами другого отдела». Он назвал это «ошибкой». Агенты «должны были наблюдать за другой иностранкой». Брито заверил: «Больше тебя беспокоить не будут».

Но интерес американцев (и подопечной им кубинской полиции) к личности Гонич не затухал. В середине марта 1944 года в советскую миссию наведался некий Фернандо Альфаро, который представился работником бюро расследований Кубы. Его интересовало: является ли Гонич советской гражданкой? Поддерживает ли она какие-либо связи с миссией? Ответы были даны отрицательные: гражданкой не является, а миссию посетила только раз, предлагая свои услуги по музыке, от которых отказались. Прощаясь, Альферо сказал, что в бюро считают Гонич подозрительной, что у неё «франкистское прошлое».

Чуть позже советскую миссию посетила Сара Перес, та самая «подруга», которую Гонич подозревала в связях с американской разведкой. Посетительница заявила Чегодаевой, что она является другом Советского Союза, восхищается героизмом Красной армии, критиковала задержку со вторым фронтом в Европе, назвав западных союзников России «слишком медлительными». Гостья даже пошутила: «Если они не выйдут из спячки, то Сталин встретится с Гитлером в Берлине без их помощи». Как бы между делом Сара спросила Чегодаеву, знакома ли она с Марианой Гонич. Услышав отрицательный ответ, визитёрша сказала: «Это к лучшему, потому что Гонич не внушает доверия. У Франко есть на острове агенты, и лучше всего на эту роль подходит Гонич».

На каждой