Три грустных тигра - Гильермо Инфанте

Совсем худо. Этот вечный цирк. «Возьмите женщину, приласкайте ее, спросите, чего она хочет, и вы получите порочный круг», Ионескуэ. «Не способны отделить конец от начала. Счастливые животные», Алкмеон Куэтонский. «Вот бы у всех женщин была одна-единственная голова (maidenhead)», Куэлигула. Он вновь заговорил.

— Тогда просто какое-нибудь чистое, плохо освещенное место? Типа «Джонни’с»?

— Жони сайдет. Скажи, Беба.

Беба задумалась. Она оглядела нас всех одного за другим, а затем устроила игру профилей: уставилась на Куэ сбоку, одновременно демонстрируя мне безупречную линию собственного лица. Красивый рот. Ава Гарднер для трезвого. Ева для пьяного. Рот открылся. И она сказала ему, А он красавчик, обращаясь к Куэ же в третьем, ласковом, ласкательном лице, столь популярном на Кубе, в Гаване. Мудрадушие нации. Просто картинка. Закрылся. В недобрый час ты распахнулась Беба Гарднер. Только в темноте, сказал Куэ. Это он о своей красоте. Улыбка. Какая красота (Бебина). Куэ опять обернулся, потому что мы встали на светофоре (условное время, нарушающее естественный пространственный континуум) на Малеконе, и спросил у Магалены:

— А мы, случайно, не знакомы?

— Я вас часта па телику сматрю, и па радио слыхала тоже.

— А раньше не встречались? Лично?

— Се можт быть. Можт, у Кодака или на рампе.

— А еще раньше?

— Эта када? — кажется, проскользнула далекая тень подозрения.

— Когда ты была младше. Года три-четыре назад, тебе, наверное, лет четырнадцать-пятнадцать было.

— Чиво ни помню таво ни помню.

Чиво-то не помнит. Ну и отлично. И Беба удачно перебила, Што, кавалер, ни можешь разабрать, кто тебе больша нравица, опридились уже милый. Ну конечно же, ты, золотце, сказал Куэ, никому не в обиду будь сказано, ты бесподобна. Мне просто показалось, что мы с Магаленой встречались, когда она была девочкой, а мне нравятся не девочки, а женщины. Зрелые, умные, генитальные. Ну тада ладна, сказала Беба. Так-та лушше. Магалена прыснула. Куэ прыснул. Я счел своим долгом последовать их примеру, предварительно спросив себя, а знает ли Беба, что значит «гениталии». Никто мне не ответил, даже я сам. Так едем или нет? спросил Куэ, и Беба сказала, Едем, и Магалена подпрыгнула от радости и кинула на меня многообещающий взгляд. Я мысленно потер руки. Это довольно сложно, между прочим. Куэ кинул на меня угрожающий взгляд. Мысленные руки свело.

— Silver Starr.

Его голос был так же многообещающ, но с ноткой сомнения или вопроса.

— Yeah?

— Sheriff Silver Star, we’re running outa gas[129].

Куэ давил на техасский акцент. Теперь он превратился в маршала Дикого Запада. Или помощника cheriфа.

— Gas? You mean no gasoline?[130]

— Horses all right. Trouble in July. I mean the silver, Starr. Long o’women but a little this side of short on moola or mazuma. Remember? A nasty by-product of work. We need some fidutia, да поскорее![131]

— I have some. I’ve already told you. About five песо[132].

— Are you ку-ку? That won’t get us even to the границы[133].

— Where can we get some more?[134]

— Banks closed now. Only banks left are river banks, because soda банки are called tins in English. Hold-up impossible[135].

— What about Codac?[136]

— No good bum. Next[137].

— The Teevee Channel?[138]

— Nothing doing. They’ve got plenty o’nutting for me[139].

— I mean your loan shark[140].

— Nope. He’sharky with a pnife, and a wife. Not on talking terms[141].

I laughed[142]. Тьфу, то есть заржал.

— Johnny White, then?[143]

— Outa town. Left on a posse. He’s a deputy sheriff now[144].

— And Rine?[145]

Он ничего не ответил. Только кивнул.

— Righto! Good Ol’Rine. It’s a cinch. Thanks, Chief. You’re a genius[146].

Куэ свернул налево, потом направо и в конце концов выехал на Малекон с другой стороны дороги — не успел я дописать, как он проделал это. Девушки на борту, ведомые и несомые центробежными, центростремительными, кориолисовыми и, пожалуй, еще приливно-отливными силами, не говоря уже о лунных, имеющих такое влияние на женщин, укачались и предъявили капитану протест.

— Ох да што ш такое, голубь. Убъемся вить.

— Если он так дальше павидет, давай выдем Беба.

Арсенио мягко выровнял машину.

— Да ище, — сказала Беба, — все на англискам биз единава суптитрика.

Мы рассмеялись. Арсенио протянул Бебе руку, и она растворилась в темноте. Рука, а не Беба, ее-то как раз было прекрасно видно — прекрасную в теперь уже полупритворном негодовании.

— Я совсем забыл, мне срочно нужно кое-что передать одному приятелю, только сейчас вспомнил. Голова дырявая.

— Пей фитинчик, лапочка.

Мы с Куэ расхохотались.

— А как же. Завтра начну. Он мне понадобится.

Беба с Магаленой расхохотались. Вот это им понятно.

— А кроме того, Беба, дорогая, — Куэ подключил романтический голос, известный среди нас, его друзей, как «Какой обворожительный голос у тебя, Хуан Монетас» из-за жуткого, слащавого, преотвратного радиосериала Феликса, Питы, Родригеса, он же Фелипита, — подумай о духовном аспекте. Я рассказывал Сильвестре, как сильно люблю тебя, природная скромность не позволяет мне прилюдно выплеснуть свою страсть. Я говорил ему, что в уме складываю стихи в твою честь, но они не могли сорваться с моих невинных уст из опасений перед безжалостной критикой, каковой этот профессиональный критик сзади может меня подвергнуть, а также из страха за реакцию других, — и Магалена, уловившая намек, тут же вставила, Вот уш кто-кто, а я нет, я и рта ни раскрывала, и вапще даже очень люблю Анхеля Буэсу! — Я не о тебе, красавица, а об отсутствующих здесь, надеюсь, временно. И также я поведал моему дражайшему коллеге по перу и другу, что сердце мое совершает сто ударов в минуту ради тебя и жаждет лишь биться в унисон с твоим. Вот какова истинная и единственная причина моей оплошности, неприятной для вас и вредной для этого великолепного автомобиля. Будем работать над ошибками.

Беба была или притворялась, что была, в восторге.

— Ах как красиво.

— Зачитай-ка нам, Чекуэ, будь другом, — попросил я.

— Да, да, Арсенио Куэ, — подхватила Магалена, подхватившая вирус энтузиазма.

— Ой, ну пажалста, пажалста, зачитай, абажаю паэтов и когда деревенские песни пают и все такое.

Куэ вытянул руку обратно на штурвал. Ту, что затерялась в Бебе. Взволнованный скрежетом бетона, Куэкаламбе ответствовал.

— Беба души моей, ты навсегда здесь, у меня в груди, рядом с бумажником, незабываемые слова о тебе полнят меня невыразимым чувством. — Пауза. Страстный аккорд. Пошла тема. Для Бебы (дрожь этих «б» на виновных устах Арсенио Куэ, доморощенная версия Энрике Сантиэстебана), которой я принадлежу телом (многоточный союз) и душой (эмоциональный упор), мои стихи от самого сердца и прочих внутренностей. Ударь в Гонг, звукорежиссер ночи, прошу тебя. Свободный стих, что приковывает меня к моей возлюбленной. Приглушенная дробь. Пусть к сердцу через подстрочник. Фанфары. (Эзра Паундкуэ вздымает профиль, и его дрожащий голос заполняет машину. Надо было слышать Арсенио Куэ и видеть лица наших дам. The Greatest Show in Hearse[147].)

ЕСЛИ БЫ ТЫ ЗВАЛАСЬ БАБИЛОН, А НЕ БЕБА МАРТИНЕС

а

Ах

Ах, если бы ты только сказала Сама бы, сама бы сказала

Contraria contrariis curantur[148],

Это так просто для нас, аллопатов.

Если бы ты, Лесбия, сказала с акцентом

О fortunatos nimium, sua si bona norint, Agricolas[149], Словно Гораций.

(Или это Вергилий

Публий?)

Или хотя бы

Mehr Licht[150],

Это так просто,

Что всякий, когда наступают черные дни,

говорит так.

(Даже Гете.)

Если бы ты сказала, Беба,

Заметь, сказала бы,

Беба,

а не объяла бы,

сказала бы

Thalassa! Thalassa![151]

По-гречески с Ксенофонтом

Или с Валери, вечно обновляемым,

разумеется, хорошенько выговори последнее и

в ударениИ.

Или, если хочешь,

хотя бы с

Сен

Жоном

Персом,

Скажи

Ананабасис.

Если бы ты сказала

Thus conscience does make cowards of us all[152],

Членораздельневнятно,

как сэр Лоуренс и сэр Джон,

Лоуренс Оливье, Гилгуд и проч.

Или, сумрачно поводя руками, как Аста Нильсен, обретшая голос

с витафоном,

Если бы ты сказала,

Лесбия моих простыней,

с любовью:

Если бы ты сказала,

Лесбия или Беба,

а лучше, Лесбийская Беба,

Если бы ты сказала

La chair est triste, helas, et j’ai lu tous le livres![153]

Даже если это ложь, и книги знакомы тебе лишь обложками и корешками,

а не словами,

да еще где-то услышанными названиями:

A la Recherche du Temps[154] этцетера

Или Remembrance of Things Past Translation[155]