Философия красоты - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, вы с потерпевшей встречались с неделю назад? Примерно?
– Примерно да.
– А точнее?
– Не вспомню, простите, но жизнь у меня несколько… сумбурная, встреч много, вот и…
– Плохо. – Заметил мент.
– Если б знать заранее… Да и встреча та была случайная, ну мельком увиделись, кивнули друг другу, внешние приличия, что называется, соблюли, и все на этом. Я даже не припомню, где мы встречались, тусовка какая-то, но вот по какому поводу… сейчас чего только не придумывают…
– Все ж таки постарайтесь вспомнить.
– Не могу. – Аронов не хотел вспоминать, не хотел стараться, да и зачем тратить время, копаться в драгоценной памяти ради случайной встречи, мелкого эпизода, ну перемолвились парой слов, что из этого? Наверное, надо сказать, что с Айшей они распрощались, пусть в другом месте копают, а то скажут, будто в «л’Этуали» убивают.
– Знаете, она не хотела со мной разговаривать, сердилась.
– За что? – капитан моментально проглотил наживку.
– Ну… не очень красивый эпизод, конечно… да и сор из избы выносить не принято, но раз такое дело… убийство… вы ведь все равно рано или поздно докопаетесь… С некоторого времени Айша у нас не работала.
– Давно?
– Полмесяца где-то, чуть больше. Вы у Лехина спросите, он у нас с бумагами возится, пусть поглядит, какой датой контракт расторгли. Вот как-то неприятно сейчас вспоминать об этом… раньше – рабочий эпизод, бизнес, ничего личного, а теперь получается, что ее убили и все вдруг имеет значение.
– А вы правы, – согласился Кэнчээри Ивакович, Аронову даже почудилась насмешка в черных глазах этого непонятного человека, который притворяется обычным милиционером. – Все имеет значение, поэтому хотелось бы знать причину…
– Причину? Что ж… – Ник-Ник прикинул, как бы половчее подать информацию. – Ну… начнем с того, что модельный бизнес – это прежде всего бизнес, то есть ведущую роль играет выгода. Держать в качестве ведущей модели Айшу нам стало невыгодно. Во-первых, люди к ней привыкли, а в нашем деле привычка автоматом означает забвение. Во-вторых, с ней сложно было иметь дело. Капризна, необязательна, истерична, никогда не знаешь, что она выкинет, а мне нужен человек рабочий, такой, который четко будет выполнять мои указания. Поэтому как только нашлась адекватная замена, я без колебаний расстался с Айшей.
– Она не возражала?
– Еще как возражала. Скандал устроила, потом напилась, дебоширила и попала в милицию, это стало последней каплей, в тот же день я подписал документы на расторжение контракта. Подобное поведение Айши очень сильно могло повредить репутации фирмы.
– А убийство не повредит?
– Повредит, – не стал отпираться Аронов, – еще как повредит, но… тут уже ничего не поделаешь.
Были еще вопросы, много вопросов, Ник-Ник отвечал спокойно, этот разговор, этот человек, его не беспокоили, скорее утомляли, потому, когда капитан Эгинеев, вежливо попрощавшись, убрался восвояси, Аронов вздохнул с облегчением.
Ему нужно было подумать, хорошо подумать…
Лучше всего думалось в мастерской, сюда Ник-Ник не заходил уже давно, с того самого вечера, когда Шерев напился, а сам Аронов изуродовал Зеркало краской. Больше он в мастерскую не заглядывал – не тянуло, да и как-то не по себе было, будто сделал что-то нехорошее.
В пыльной пустоте Мастерской Аронова ждало Зеркало. Черт, он совершенно точно помнил, что задернул его, но тяжелая драпировка валялась на полу, а Зеркало… Зеркало укоризненно демонстрировало алые разводы на черном стекле. Ник-Ник подошел ближе – это ж надо было так напиться, чтобы испоганить ценную вещь, теперь думай, как очистить и не повредить при этом. Аронов попытался отковырнуть краску: не получилось, засохшая корка намертво присохла к стеклу, а на пальцах остались бурые чешуйки. Интересно: краска алая, а чешуйки бурые. Это неправильно…
Красная и бурая…
Бурая?
Бурая. Темная, шершавая на ощупь корка засохшей крови.
Зеркало улыбалось.
За год и один день до…
Похороны – событие печальное, а похороны осенью печальнее вдвойне. Сизое, низкое небо, холодный дождь и темные полумертвые скелеты деревьев. И кладбище. Мокрые вороны, топорща оперение, молчат. Мокрая земля липнет к обуви, мокрые надгробия, мокрые зонты, мокрые плащи, мокрые лица. Дождь с успехом заменял непролитые слезы. На этих похоронах плакал только дождь.
Гроб закрыт, прощание состоялось в доме, и теперь люди, не скрывая нетерпения, переминались с ноги на ногу да поглядывали на небо. На лицах: ожидание и скука. В руках – букеты цветов. Впрочем, людей немного: от силы человек десять. На Адетт приличествующее моменту строгое платье, непременная шляпка с густой вуалью и палантин из черной норки. Шофер держит зонт, ограждая мадам Адетт от дождя, но, по ощущениям Сержа, зонт здесь – скорее дань формальности, такая же, как скорбь на лицах присутствующих при погребении. Сыростью дышит воздух, сырость пробирается под плащи, пиджаки, платья и сорочки. Сырость заставляет неприлично переступать с ноги на ногу, чтобы хоть как-то согреется, и оседает мелкими, прозрачными каплями на меху.
Адетт не замечает ни дождя, ни сырости, ни грязи под ногами. Адетт внимательно слушает священника, который, словно нарочно, растягивает слова, превращая молитву в долгое заунывное пение. Скорей бы закончилось это лицедейство, домой, к горящему камину, сигарам и коньяку. Свой долг этому человеку Серж отдал давно, так давно, что уже и не упомнишь.
Гроб опустили в яму, и могильщики с молчаливого одобрения собравшихся, принялись поспешно засыпать яму землей.
– Как печально… – Произнес за спиной тихий, точно шелест дождя, голос. Сырость разъедала фразы, подобно кислоте, но некоторые слова долетали даже сквозь серую, дрожащую пелену воды. – Семейный склеп разрушен… В земле… Неуважение… Предки…
Это Магдалена, экономка, старуха одного возраста с Аланом, она невзлюбила Адетт с первого взгляда. Пожалуй, Магдалена – единственный во всей Франции человек, который не скрывал своей ненависти к Адетт. И ей прощалось, ибо преданность, тупая, собачья преданность Алану искупала все, начиная с презрительных взглядов, заканчивая игнорированием прямых распоряжений хозяйки.
Адетт терпела, она даже уважала старуху, но теперь, после смерти Алана, дни власти Магдалены подошли к концу. Пансион, комната в одном из многочисленных доходных домов, и ежегодная открытка на Рождество.
А, может, и нет, действия Адетт невозможно предугадать. Кроме его и Адетт на кладбище соизволили явиться только слуги да компаньоны мсье Алана. Мика и Франц предпочли остаться дома, в тепле и уюте.
Наконец, наступила последняя часть церемонии: Возложение Цветов На Свежую Могилу. Если бы не было так сыро, Серж здорово повеселился бы, глядя на эти скорбные физиономии – можно подумать, кто-то и вправду скорбит об
