Философия красоты - Екатерина Лесина

– Ну… Вышла замуж за Алана и прибрала к рукам его деньги, заставив бедных деток самим зарабатывать на пропитание.

– Брось, – Адетт поднесла руки ко рту и дыханием попыталась согреть их. В салоне автомобиля было ненамного теплее, чем на кладбище, пожалуй, даже холоднее, к тому же воняло бензином, маслом и мокрым мехом. В такую погоду следует одевать плащ, а не меха. – Они уже взрослые, могут и поработать. К тому же Алан время от времени подбрасывал им пару франков.

– Пару, милая. В том-то и дело, что Мике со своим братцем приходилось выпрашивать деньги, унижаться, каждый раз выслушивать долгие нотации и упреки в транжирстве, тогда как ты жила ни в чем себе не отказывая. Думаешь, Мика не мечтала о такой шубке?

Адетт нервно дернула плечом и, проведя пальцами по меху – слипшиеся волоски, капельки воды и редкие проплешины бледной шкуры, там где палантин особенно вымок – заявила.

– Мика навещала Алана лишь тогда, когда хотела попросить денег. Мика не сидела у его постели, когда началась… болезнь. Мика заявляла о безумии отца, когда тот изъявил желание сочетаться с браком. Мика… Мика – глупышка, которая только и способна, что клянчить, клянчить и клянчить. Ей давно пора было выйти замуж и пользоваться деньгами супруга, а не терроризировать бедного папочку. Впрочем, так и быть, палантин я отдам, пусть радуется.

– Ты так уверена? А завещание? Если Алан оставил все детям, то не ты будешь одаривать Мику, а она тебя.

Адетт фыркнула. Адетт улыбнулась. Адетт подарила такой взгляд, что Серж ощутил, как кровь прилила к голове. Адетт уверена в своих силах, она и думать не желает о проигрыше. Адетт Адетти не умеет и не желает проигрывать, и скорее небо упадет на землю, чем она выпустит из нежных рук состояние покойного супруга. Пусть земля ему будет пухом.

В доме было сумеречно, тихо и по-осеннему сыро, пахло цветами и сердечными каплями. Адетт поморщилась, после долгой агонии Алана, при которой она была вынуждена присутствовать, Адетт ненавидела любое проявление болезни. Шуба влажным меховым комом упала на руки служанки.

– Почему камин не горит?

– Мадемуазель Реми запретили.

– Слышишь, Серж, Мика уже распоряжается в моем доме! – Адетт не сердилась, скорее мелкие укусы падчерицы ее забавляли. Впрочем, Серж не сомневался, что при ближайшем удобном случае Адетт поставит не ко времени зазнавшуюся девчонку на место. Для себя Серж определил позицию стороннего наблюдателя, пожалуй, так будет спокойнее для всех, Адетт и сама справится. Она всегда справлялась.

– И с каких это пор дом стал твоим? – Мика не поленилась спустится в вестибюль, на бледном личике застыло выражение злорадства, паршивка чуяла победу и не пыталась скрыть свое торжество. Адетт ответила не сразу. Сначала она стянула одну перчатку, затем вторую, поправила кольцо, единственно украшение, которое она позволила себе одеть сегодня, и, осенив себя крестным знамением – жест получился строгим и изящным – произнесла.

– Я считаю этот дом своим с тех пор, как Алан, мой бедный супруг, привел меня сюда.

Мику взбесили не только и не столько слова, сколько спокойствие мачехи.

– Отец сошел с ума, когда решил жениться на тебе!

– Решил и женился. Алан был достаточно разумен, чтобы не обращать внимания на истеричные выходки капризной девчонки, которая даже в день похорон не способна проявить ни капли выдержки и сочувствия к чужому горю.

– Это был мой отец и я скорблю. А ты – притворщица! Ты выгодно устроилась… ты довела его до смерти… ты… ты его отравила! Гадина!

– Софи, разожги огонь в камине. – Адетт повернулась к вопящей падчерице спиной.

– Софи, не смей!

– Господи, Мика, нельзя же быть настолько злой! От этого цвет лица портится, да и морщины раньше времени возникают. Посмотри на себя, ты выглядишь лет на пять старше, чем есть.

Сущая правда, и Адетт, и Мика, которая была значительно моложе мачехи, выглядели одногодками. В лучшем случае одногодками. Мика не в меру худощава, фигура субтильная, как у подростка, а черты лица мелкие и какие-то нервные, словно Мика постоянно чего-то боится. Короткая стрижка совершенно ей не идет, как и ярко-красный лак на ногтях. Платье модное, дорогое, но фасон выбран неудачно, и наряд, вместо того, чтобы скрадывать недостатки, их подчеркивает. В глаза лезла Микина безгрудость, коротковатые ноги и чересчур полные для такой фигуры руки. А помада, вкупе с длинной, ниже пояса, ниткой жемчуга – гадкая девчонка успела залезть в шкатулку с драгоценностями! – смотрелись забавно.

Серж отвернулся, чтобы не видеть этот позор. Когда-то Мика пыталась соблазнить его, он почти поддался, но был остановлен Адетт. Не из ревности – Адетт не умеет ревновать – из соображений здравого смысла. Алан не потерпел бы мелкой интрижки со своей дочерью, а идти с Микой под венец… нет уж, лучше петлю на шею.

– Скоро явится мсье Жерар, чтобы огласить завещание Алана, не думаю, что ему доставит удовольствие находится в темном сыром склепе, в который вы с братцем умудрились превратить дом…

– Думаешь, что тебе все позволено?

– Мика, милая моя девочка, ну зачем тебе знать, о чем я думаю? Поверь, в моих мыслях нет ничего интересного, ровным счетом ничего. Итак, во-первых, вели растопить камин, во-вторых, позаботься, чтобы в кабинет принесли закуски и коньяк. Мсье Жерар пьет только коньяк.

Мика подчинилась. Мике и в голову не пришла мысль о неподчинении. Серж хорошо знал эти фокусы Адетт: ласковая улыбка, нежный, слегка виноватый – ей очень неудобно просить об одолжении – голос, в котором, однако, хватит твердости на сотню гвоздей, и печальный взгляд Девы Марии, чистой и непорочной.

Смешно.

Мсье Жерар явился в четверть пятого. Адетт вошла в кабинет ровно в половину.

– Добрый вечер, – она смотрела только на нотариуса, она улыбалась только ему, и прощения просила лишь у него. – Умоляю извинить меня. Я так замерзла на кладбище, что просто умерла бы без горячей ванны…

Звучит, как обещание. Обещание же читается во влажном взгляде, скользит по приоткрытым губам, капелькой духов таится меж ключиц. Это бесстыдное обещание видно всем. Мсье Жерар изо всех сил втягивает круглое брюшко и пальцами приглаживает усы. Франц не сводит с мачехи темных, как у отца, глаз, и кажется, будто он совершенно равнодушен к прелестям Адетт. Мика… Мика понимает все и щетинится