Испытание - Георгий Черчесов

— Тебе нельзя волноваться. Все твои мысли должны быть только о том, чтоб поскорее встать на ноги. — Он глянул на внука: — Петя, положи сверток под подушку…

Петя вытащил из портфеля надвое свернутые листы бумаги, осторожно сунул их ему под подушку…

— Там самое мое сокровенное… — растроганно произнес Бабек Заурбекович. — Ты узнаешь, как я во второй раз родился…

— Ему нельзя читать, — сурово сказала Наташа.

— Это ему надо, это ему необходимо почитать! — настойчиво оборвал ее Бабек Заурбекович…

У Майрама в бессилии закрылись глаза…

…Раны Майрама заживали. Через полтора месяца сняли подвески. И теперь он выглядел далеко не так героически, как прежде, когда посетители сперва бросали взгляд на поражавшие их воображение крючки, на покрытые гипсом, вздернутые к потолку ноги, и глаза их становились почтительно заботливыми, ибо Майрам представал им в ореоле страдальца.

Наташа заглядывала к нему утром, ощупывала его ноги, грудь, бока…

— Не больно? — то и дело спрашивала она.

Куда там! Кто в такой ситуации в состоянии ощущать боль? Майрам молча улыбался ей. Он видел, что его соседи по палате в эти минуты переглядывались, весело подмаргивая друг другу. Но ему было все равно, ибо рядом была лучшая из лучших девушек, та, кто станет его женой. И не когда-нибудь, а как только он выпишется из больницы.

— И у меня рана, и на нее глянуть не мешает… — полушутя-полусерьезно заявил Наташе инженер.

— И вас посмотрит… — заявил любитель слушать радио и, чуть помедлив, добавил: — профессор…

Наташа аккуратно прикрыла ноги Майрама и облегченно сказала:

— Обошлось. Через месяц будешь на ногах!.. — и ушла…

— Выйдешь из больницы — она ждет у выхода, — глядя на Майрама, произнес инженер. — Для начала что ей предложишь?

— Цветы, — улыбнулся Майрам, рукой показав, какой большой букет цветов он ей преподнесет, и подмигнул: — Знаю сад.

— Дальше что? — заинтересовался инженер.

— В машину ее, — подумав, решил Майрам.

— В такси? — уточнил инженер.

Майрам утвердительно кивнул головой, не подозревая о подвохе.

— И — в горы! — мечтательно заявил он.

— С ходу! — усмехнулся, не скрывая иронии, инженер.

— Там хорошо, — сказал Майрам и присмотрелся к инженеру: что-то в его голосе вызвало у него подозрение. — Трава, тень, родник. И горы… Как люди… разные…

— Богат ты опытом, — кисло улыбнулся инженер и убежденно заверил: — Да тут осечка выйдет.

Он умолк, поглядывая ожидаючи на Майрама. И другие ждали, что ответит Майрам. Он задумался над словами инженера. Задумались, видимо, и его соседи, потому что любитель радио вдруг засомневался:

— Не оттуда заходишь… Такие, как Наташа, обхождения требуют.

Забыв о Майраме, соседи увлеченно стали вспоминать, кто каким путем добирался до сердца своей избранницы…

Майрам отвернулся к стене, насколько ему позволили гипсовые культяпки, и думал о новых проблемах, так неожиданно вставших перед ним как раз в тот момент, когда ему казалось, что все, наконец, уладилось, и жизнь засверкала ему улыбкой Наташи. Неужто все это может исчезнуть? Так и будут наши пути сталкиваться, но идти врозь? Нет, я постараюсь быть таким, каким она хочет видеть меня! Я стану таскать галстуки, в них буду приходить на работу. Я буду всем говорить «пожалуйста!». «Пожалуйста, садитесь!» «Пожалуйста, уплатите мне столько-то и ни копейки больше»… «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!!!». Только бы не оттолкнуть, не вызвать неудовольствие моей Наташи. Я буду говорить так, как тот лысый тип в клетчатом пиджаке, ходить, как он, причесываться, как он… Боже мой, но у него же нет чуба! Неужто ей такие нравятся? Езжай, Наташа, это даже к лучшему, что тебя направляют на целину. У меня появится время перестроиться, навести лоск на себя, вот только бы мне поскорее выбраться отсюда! Уж я начну набираться ума-разума!

— Коли чувствуешь, что она по всем статьям выше тебя, — услышал Майрам голос «читателя», — играй в молчальника… Пока не наберешься. Иногда помогает…

— Ты слышишь, Аполлон? — обратился к Майраму инженер — Придется тебе всю жизнь в молчальника играть…

Они засмеялись, а Майрам лежал, притворившись спящим, иначе ему пришлось бы кое-что им высказать, а он уже мысленно дал слово Наташе, что ни один тип не сможет вывести его из себя… Он пытался разобраться в себе, ему хотелось понять, почему у него в жизни все не так, как хочется ему. Вот и соседи но палате подтрунивают над ним. Почему им кажется, что Наташа не по нему? Почему он и сам страшится? Майрам, кажется, уловил, о чем ему настойчиво говорил тот пассажир, что смахивал на профессора. Надо жить, думая о будущем. Жить, зная, кто ты и какую роль играешь в обществе…

Меняли постель. На пол гулко упал бумажный сверток.

— Выбросить? — спросила нянечка.

Майрам вспомнил Бабека Заурбековича, его слова о том, что эти страницы надо непременно почитать, и осторожно развернул смятые листы бумаги…

…Прав был Сидчук, когда говорил, что самое трудное ждет живых после войны. Ощущение тоски и непоправимой беды охватило Зарему, когда июньским утром сорок пятого года она открыла дверь своей квартиры, и это чувство было такой силы, какой она не испытывала в самые трудные годы войны. Опустив вещмешок на пол, она прошла по коридору, распахнула дверь в прихожую, и не будь рядом Марии, она. наверняка бы опустилась у порога. Но нарочито бодрый голос Марии заставил ее выпрямиться:

— Вот мы и возвратились!

Зарема стянула с головы пилотку и привычным жестом — и как только он сохранился у нее спустя столько лет? — протянула руку к вешалке, чтобы повесить головной убор. Протянула, и… рука ее повисла в воздухе. Взгляд Заремы замер на вещах, что в терпеливом ожидании приютились на вешалке. Пальто и плащ Василия. Зарема вспомнила, как они покупали этот плащ. Спортивная куртка Тамурика. Будто вчера Гринин и сын сняли их с себя и повесили на крючки. Фуражка Василия. Он ее носил с той кожанкой, в которой Зарема впервые увидела его. Фуражка смотрела на Зарему, поблескивая тусклым козырьком, и вид у нее был такой тоскливый… Ох, вещи, вещи, как вы долговечны, когда к вам не притрагивается хозяин! Зачем вам это надо? Почему вы не исчезаете, когда хозяина вашего поражает смерть?!.

Зарема пошатнулась, поспешно прошла в гостиную и уселась на диван. На столе лежала книга на английском языке. Та самая книга, автором которой являлся мистер Тонрад… Зарема потянулась к ней. Но книга выскользнула из рук, гулко ударилась о пол…

Мария испуганно оглянулась, перестав вытаскивать вещи, пытливо посмотрела в лицо Зареме, которая, зажав уши руками, пыталась отогнать от себя голоса, а они не слушались, они штормом врывались: «Будет мне сыном…», «Я тебя в обиду не дам…» Она тряхнула головой, вскочила с дивана, решительно, убегая от голосов, подошла к окну, впуская яркий свет, раздвинула шторы, и сердце ее опять вздрогнуло: на подоконнике лежала буденовка. Зарема не сумела пересилить себя, схватила ее, обеими руками прижала ее к груди и услышала мальчишеский голос: «Ура! Даешь Перекоп! Пацаны, за мной!» Зарема застонала и проскользнула тенью к вешалке… Потом она долго сидела на диване, и перед ней на столе лежали буденовка и фуражка, и взгляд у нее был долгим, неотрывным, наполненным тоской и безысходностью. Укоризненно покачав головой, Мария отобрала вещи и унесла в соседнюю комнату…

Они обедали, когда скрипнула дверь и на пороге показалась Нина. Они молча смотрели друг на друга, пока Зарема порывисто не поднялась и не протянула ей навстречу руки. Нина сорвалась с места, обняла Зарему, беззвучно заплакала…

Мария и Нина уснули, а Зарема в отчаянии бродила по комнатам и тихо постанывала. Потом она вскрывала накопившиеся за годы войны письма, усилием воли заставляла себя вчитываться в строки, тяжело вдумываясь в смысл, но и это не помогло ей забыться и отвлечься от нахлынувших воспоминаний и переживаний. Она долго смотрела на спящую Нину и подумала, что, конечно, не может быть и речи, чтоб поддержать ее намерение ни за что не выходить замуж. Ей всего двадцать шесть лет, но потребуется время, чтобы боль по Тамурику ослабла, и рано или поздно ей надо устраивать жизнь, и это случится, это должно случиться, необходимо, чтобы это случилось. Так должно быть. Для нее же, для матери, боль утраты с годами не только не уменьшится, а, наоборот, будет усиливаться. И с этим ничего не поделаешь.

Зарема заставила себя вскрыть еще один конверт, попыталась вникнуть в иностранные слова, каждое из которых было ей знакомо, но смысл предложения ускальзывал от нее. Стоит ли терять время на пожелтевшие письма? Не мелко ли то, чем она занимается? Но что ГЛАВНОЕ? Где оно?.. Зарема невидящим взглядом уставилась в пространство перед собой…