Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья - Марк Еленин

Жара становилась невыносимой. Сами стены, казалось, излучали волны сухого тепла. Он попытался открыть окно и дверь, но с улицы хлынул такой поток раскаленных волн, пронизанный мельчайшей пылью, что Врангель вновь закрылся и зашторился, ощутив кончиками пальцев прилипчивую густую пыль, которая сразу покрыла не только его руки, но и вспотевшее лицо, длинную гусиную шею и коротко стриженный затылок. Будь она проклята, эта страна сонных лентяев, бездарностей и богатых дикарей. Врангель вызвал казачка, приказал принести холодной воды умыться и горячего крепкого чая, который хоть на короткое время приносил обманчивое ощущение относительной прохлады...

Главнокомандующий именовался теперь и начальником РОВСа — это все равно что начальник оружейного склада. Да и какой он начальник РОВСа, когда каждый солдат и офицер прекрасно знал: Врангель — ширма, подлинный хозяин РОВСа — Кутепов, доверенное лицо великого князя Николая. Вот тут, на последнем этапе, Александр Павлович и обошел его на целый корпус. Проявил неожиданно умение, решительность и — что уж скрывать! — политическую зоркость, позволившую ему быстрее разобраться в ситуации. Как с ним теперь договариваться? Деньги, звания, новая должность? Чепуха! Он сам может всем этим поделиться!..

Врангель сполоснул лицо, вымыл с мылом и тщательно вытер руки. Главное — он сам, его разум, воля, чутье. Нельзя распускаться, надо работать, надо думать. «Nichts wciter! Und Punktum!»[54]

Он с чувством брезгливости отодвинул дневник: зачем теперь эта бесполезная трата времени, эта ложь самому себе, рассчитанная на будущих историографов? Надо вернуться к Плану, детищу водителя армий, завершение которого докажет всем недругам: главнокомандующий есть, он один готов вести армии против большевиков. Врангель каждый раз успокаивался, раскрыв не завершенный еще План. Приходило душевное равновесие, возвращалась уверенность в себе. Он хотел достать папку из нижнего, потайного ящика стола, но взгляд его упал на бумагу, лежавшую поверх документов, требующих подписи. Врангель усмехнулся: армии давно нет, главкома нет, а штаб продолжает плодить, «входящие» и «исходящие» — неисправимое свойство российских учреждений. Откуда появилась эта бумага, легла поверх других? Он готов был поручиться: недавно ее не было. Может, нечто важное принес казачок? Когда же? Мистика какая-то! Врангель пододвинул документ, именуемый «Приказ № 3», пробежал глазами, стараясь схватить суть. Но суть ускользала, распадалась на отдельные слова: «главнокомандующий»... «повелел»... «подробные сведения», «знамена и штандарты». Он заставил себя сосредоточиться, начал читать. Речь шла, оказывается, о знаменах и ответственности за их хранение. «Что они там — рехнулись? — подумал Врангель. — Идиоты неистребимые», — и, косо расписавшись, оттолкнул бумагу. Под ней оказалась вырезка из газеты. Врангель продолжал читать. Лицо его хмурилось, углублялась складка между бровями: «...выясняется полнейший распад штаба Врангеля и переселение Врангеля в Брюссель, — удивление росло: Врангель только думал, а какой-то щелкопер уже сообщал это всему миру. — При нем остается его секретарь и адъютант. Это свидетельствует о конце армии Врангеля, так как с роспуском Генерального штаба распадаются и все кадры, рассыпанные по Югославии, Румынии, Болгарии. Это тем более поразительно, что еще в начале года предполагалось новое объединение все разбросанных на Балканах врангелевских полков». Последние две фразы были подчеркнуты красным карандашом.

Вызванный начальник личной канцелярии Сергей Николаевич Ильин сообщил, что никакого отношения к бумагам не имеет и видит их впервые. Врангель приказал разыскать полковника Монкевица.

Вкрадчиво и негромко постучав, в кабинет вошел скользящей походкой Николай Августович. Как всегда, лощеный, выбритый до синевы, в безукоризненно сшитом бостоновом костюме. Щелкнул каблуками. Каждый раз, когда появлялся Монкевиц, Врангель невольно сравнивал его с Перлофом и, стараясь не настраивать себя против начальника особого отдела, не смог сдержаться. Ловкий и красивый Монкевиц проигрывал покойному Христиану Ивановичу по всем статьям.

— Садитесь. — сухо кивнул Врангель. — Есть у вас о чем докладывать? — в вопросе содержался вызов. Чем больше Врангель работал с полковником, тем меньше он ему нравился, чувствовал — изменит, бросит, продаст. Доверять нельзя. — Что слышно о Кутепове?

— Всецело поглощен укреплением отделов РОВСа в разных странах. Много ездит, инспектирует, снимает и назначает на должности, — без окраски в голосе ответил Монкевиц, отметив и обращение по фамилии и недовольный тон хозяина.

Николай Августович был личностью малоинтересной. Считал, военная карьера его не сложилась, дальше полковника и начальника дивизии не смог продвинуться. Поэтому и ухватился за полицейскую должность, дававшую власть и свободу. Сумел выделиться, обратить внимание главкома, хотя, как человек умный — вернее, практический, наделенный деловой сметкой, — скоро стал убеждаться в том, что звезда хозяина стремительно закатывается и вот-вот уйдет за горизонт, в безвестность. Монкевиц, ловко скрывая свои действия, начал менять курс и выбрал себе нового хозяина, решив, что им может стать Кутепов (которому он уже дважды оказал кое-какие услуги). Пока же Монкевиц служил главкому не очень ревностно, но достаточно лояльно. Скажем, в полсилы...

— А где Александр Павлович сейчас, знаете? — Врангель пытливо взглянул в косящие глаза полковника. Именно благодаря своим косящим глазам Монкевиц всегда имел определенное преимущество перед собеседником — его лицо казалось закрытым. Никто не смог бы определить ни состояния полковника, ни степени его откровенности, ни того, о чем он думает в действительности. — Так где? — главком повторил вопрос и, пружинисто поднявшись, сделал несколько шагов за спину полковника.

— Два дня назад Кутепов вернулся из Берлина, ваше превосходительство, — Монкевиц вскочил.

— Цель пребывания в Германии? — Врангель мрачнел, складки на переносице углублялись.

— Уехал внезапно, по вызову. Инструктировал боевиков перед засылкой. Проверял каждого. Контактов с немцами не было.

— С немцами, — пожал плечами Врангель. — А с нашими, с кобургскими?

— Нет. — твердо сказал Монкевиц и отставил ногу. Поймав недружелюбный взгляд барона, быстро убрал ногу, подтянулся, подумав, что еще не пришло время демонстрировать свою независимость. — Исключается, ваше превосходительство: мой человек «вел» его безотрывно.

— Так, — Врангель смягчился. — Садитесь... Курите, любезный Николай Августович. А что великий князь? — он обошел кресло Монкевица и вновь сел за стол, обмахивая разгоряченное лицо пустой папкой.

— Что ни день — совещания, носящие характер военных, с большим числом старших воинских начальников. («На-ка выслушай! Совещаний много и все без тебя»). Толчение воды в ступе, разговоры. Ничего реального для противопоставления «императору» не придумали.

— Это я знаю, — обрезал Врангель. — Вы можете в самое ближайшее время организовать мне встречу с Кутеповым?

— Планы генерала, маршруты будущих поездок... — замаялся Монкевиц. — Затрудняюсь сказать, ваше превосходительство.

— Кажется, я спрашиваю вполне определенно? Можете или не можете?

Монкевиц заколебался: от его ответа зависело многое. Врангель злопамятен, промахов не прощает. Следовало ответить без промедления, но как? Правду? Или потянуть время?

— Ваше превосходительство… — начал Николай Августович медленно, выгадывая секунды. — Я сегодня же выеду к генералу в Париж и.., — он замолчал.

— И что?

— Я сделаю все для организации вашей встречи, — закончил он (не говорить же, что Кутепов, как взбешенный бык, дав волю долго сдерживаемой ненависти и ярости, реагировал на слово «Врангель», как на красную тряпку). — Возможно, в качестве предварительных условий... ваше превосходительство сочтет возможным... сообщить, так сказать, цель встречи для привлечения генерала, заинтересовать его... — Он опять замолчал, ловкий ум изменял ему, отказывал в выборе нужных слов («разве скажешь, что Кутепов его и вовсе слушать не станет, не примет даже?»).

— Вы не забываете, Монкевиц, что генерал — мой подчиненный?

Монкевиц, ухмыльнувшись про себя («помнит ли об Александр Павлович? Вряд ли!»), сказал с полной покорностью:

— Если иссякнут мои аргументы, ваше превосходительство, пусть заговорит ваш приказ.

Ответ Врангелю понравился, но тут же прежнее хмурое выражение вернулось к нему и он сказал устало:

— Вам дан приказ, полковник. Выполняйте его. И вообще, должен отметить, что в последнее время замечаю определенное затухание вашего рвения. Чем сие вызвано? Потрудитесь отвечать с полной откровенностью. Или даю вам право не отвечать вовсе, — Врангель вдруг увидел эту сцену как бы со стороны и тут же подумал о наказании, которому он должен подвергнуть полковника, ставшего скользким как угорь. Врангель всегда отличался трезвой продуманностью решений. Он снова заходил по кабинету. Молчал и Монкевиц, чувствуя, что худшее впереди. Молчание тянулось. Врангель ходил, брезгливо поднимая колени, смотрел сквозь полковника.