Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть - Филип Фармер

Черчилль нашел лавку, которую искал, и вошел в нее; Сарвант держался позади. Внутри оказалась небольшая комната, заваленная всех видов одеждой. Лавку с грязным окном и не менее грязным цементным полом наполнял запах собачьих экскрементов. Два пса неопределимой породы подскочили к пришедшим и стали тыкаться в них носами, выпрашивая подачку.

Владельцем оказался толстый лысый коротышка с двойным подбородком и немыслимого размера медными кольцами в ушах. Он был очень похож на любого торговца той же породы любого столетия, если не считать некоторого сходства с оленем в чертах лица — дани времени.

— Мы хотим продать свою одежду, — сказал Черчилль.

— А она хоть что-то стоит?

— Как одежда — немного, — ответил Черчилль. — А как редкости ей цены нет. Мы — люди со звездолета.

Глаза лавочника полезли на лоб:

— Братья Солнце-героя!

Смысл этого высказывания был Черчиллю не вполне ясен. Том Табак лишь однажды упомянул, что капитан Стэгг стал Солнце-героем.

— Я уверен, что каждый предмет нашей одежды вы сможете продать за кругленькую сумму. Эти вещи летали к звездам, так далеко, что путь туда пешком без еды и отдыха занял бы половину вечности. Эта одежда хранит на себе свет чужих солнц и пахнет далекими мирами. А на ботинках — почва, по которой ходят чудовища больше этого дома, от шага которых дрожит, как при землетрясении, сама планета.

Лавочник остался равнодушным:

— А Солнце-герой касался этой одежды?

— Много раз. А эту куртку он однажды надевал.

— А-ах!

Но тут лавочник понял, что выдал себя. Он опустил веки и сделал скорбное лицо:

— Все это хорошо, но я человек бедный. У моряков, что ко мне заглядывают, денег немного. Когда они доберутся сюда мимо всех таверн, они уже рады продать собственные шмотки.

— Может быть. Но я уверен, ты знаешь тех, кто может продать этот товар людям побогаче.

Лавочник вынул из кармана килта несколько монет:

— Могу дать за все четыре Колумбии.

Черчилль повернулся к Сарванту, подмигнул ему и пошел к выходу, но лавочник загородил ему дорогу:

— Ладно, пять.

Черчилль показал на килт и сандалии:

— Сколько это стоит? То есть сколько ты за них берешь?

— Три рыбы.

Черчилль посчитал. Колумбия примерно равнялась пяти долларам его времени. Рыба равнялась четверти доллара.

— Ты не хуже меня знаешь, что хочешь нажить на нас тысячу процентов прибыли. Двадцать колумбий.

Лавочник отчаянным жестом воздел руки кверху.

— Пошли отсюда, — сказал Черчилль. — Я мог бы пройти по улице Миллионеров от дома к дому и предлагать им купить. Только времени нет. Даете двадцать или нет? В последний раз спрашиваю.

— Вы вырываете кусок хлеба изо рта моих голодных детей… Ладно, согласен на ваше предложение.

Через десять минут звездолетчики вышли из лавки, одетые в килты, сандалии и шляпы с мягкими полями. На широких поясах у них висели длинные стальные ножи в ножнах, на плече — сумки с водонепроницаемыми пончо, а в карманах у каждого звенело по восемь колумбий.

— Следующая остановка — причалы, — сказал Черчилль. — Мне случалось подрабатывать капитаном яхт для богатых людей на летних каникулах.

— Что ты умеешь водить суда, я знаю, — ответил Сарвант. — Я не забыл, что это ты командовал яхтой, которую мы украли, сбежав из тюрьмы на Виксе.

— А я забыл, — сказал Черчилль. — Я хочу попытать счастья и получить работу. Потом начнем разведывать обстановку. Может быть, сможем узнать, что случилось со Стэггом и Калторпом.

— Ред, — сказал Сарвант, — здесь что-то большее, чем поиски работы. Почему именно лодки? Я знаю, что у всех твоих действий есть подоплека.

— Ну ладно, я знаю, тебя не проведешь. Если я раздобуду подходящий корабль, мы возьмем ребят Ястжембского и поплывем в Азию через Европу.

— Очень рад это слышать, — ответил Сарвант. — А то я думал, что ты просто ушел и умыл руки. Но как ты их найдешь?

— Ты что, шутишь? — рассмеялся Черчилль. — Всего-то и делов — спросить в ближайшем храме.

— Храме?

— Ну конечно. Ведь здешнее правительство не собирается спускать с нас глаз. Да вот и за нами с тобой увязался хвост от самой тюрьмы.

— Где?

— Не оглядывайся, я тебе позже его покажу. Иди спокойно.

Вдруг Черчилль резко остановился. Посреди дороги оказались сидящие в кружок люди. Черчилль мог спокойно обойти их, но остановился и заглянул одному через плечо.

— Что они делают? — спросил Сарвант.

— Играют в кости по правилам двадцать девятого века.

— Мои убеждения не позволяют мне даже смотреть на азартные игры. Надеюсь, ты не собираешься с ними играть?

— Именно это я и собираюсь сделать.

— Не надо, Ред, — попросил Сарвант, кладя руку ему на плечо. — Ничего из этого хорошего не выйдет.

— Капеллан, я не твой прихожанин. Они играют по правилам, а это все, что мне нужно. — Черчилль достал из кармана три Колумбии и громко спросил:

— Позволите поставить?

— Отчего же нет? — ответил здоровенный темноволосый малый с повязкой на глазу. — Играй, пока деньги есть. Ты с корабля?

— Недавно, — сказал Черчилль, опускаясь на колени и кладя на землю Колумбию. — Моя очередь метать? Давайте, детки, папочке не хватает на ужин.

Через тридцать минут он подошел к Сарванту с пригоршней монет.

— Греховный заработок, — сказал он с улыбкой.

Улыбка оставила его лицо, когда он услышал громкий голос сзади. Обернувшись, он увидел, что к нему подходят игроки.

— Эй, друг, подожди. Есть к тебе пара вопросов.

— Ого, — сказал Черчилль углом рта. — Приготовься бежать. Эти парни не умеют проигрывать.

— Ты не жульничал? — с тревогой спросил Сарвант.

— Конечно, нет! Ты же меня знаешь. Да к тому же я не стал бы рисковать в такой компании.

— Эй, друг, — сказал одноглазый. — Ты как-то чудно говоришь. Ты откуда, из Альбани, что ли?

— Манитовок, в Висконсине, — ответил Черчилль.

— Никогда не слышал. Это что, маленький бург на севере?

— На северо-западе. А тебе зачем?

— А мы не любим чужих, которые даже по-дисийски толком не говорят. У них много всяких фокусов, особенно при игре в кости. Мы тут неделю назад поймали маримана из Норфолка, который над костями колдовал. Так ему выбили зубы и сбросили с причала с грузом на шее. С тех пор я его не видел.

— Если ты думал, что я мухлюю, надо было говорить во время игры.

Одноглазый моряк пропустил это мимо ушей и гнул свое:

— И знака братства я на тебе не вижу. Ты из какого братства?

— Бета ро ню[10], — ответил Черчилль и положил руку на рукоять ножа.