Схватка за Рим - Феликс Дан

Фурий Агалла упал с лошади мертвый. Тотила опустился на руки Адальгота, смертельно раненый.

– Готы! – прошептал он еще. – Италия!… Валерия!… – и скончался. В эту минуту, прежде чем успел начаться неравный бой, подъехал Альбоин со своими лонгобардами. Молча, с поникшей головой смотрел он на труп короля.

– Он подарил мне жизнь, а я не мог спасти его, – с грустью промолвил Альбоин. Один из его воинов указал на богатое вооружение покойника.

– Нет, – сказал Альбоин, – этот герой-король должен быть погребен со всеми почестями в королевском вооружении.

– Там в монастыре, Альбоин, – грустно сказал Адальгот, – его ждет невеста и могила, которую он давно уже выбрал для себя.

– Несите его туда. А вы, всадники, за мной, назад в битву!

Глава XV

Между тем, Цетег уже напал на след Тотилы. Вдруг к нему прискакал посланный с места битвы.

– Скорее, префект, назад! – кричал он. – Почти верная победа ускользает от нас. Нарзес потерял сознание. Либерий, заступивший его, в отчаянии. Твое присутствие необходимо.

Цетег быстро повернул коня назад, к Тагине.

– Слишком поздно! – крикнул ему навстречу Либерий. – Битва уже кончена. Перемирие. Остатки готов удаляются.

– Как? – с яростью закричал Цетег. – Перемирие? Отступление?… Где Нарзес?

– Он лежит без сознания в своих носилках. Испуг вызвал страшный припадок его болезни. И неудивительно.

– Рассказывай, что случилось.

– Со страшными потерями – эти готы стояли, точно стены, – ворвались мы в Тагину, но тут мы должны были брать с боя каждый дом, каждую комнату. Их предводитель разбил нашего Анцала.

– Как зовут этого предводителя? Тейя? – с живостью спросил префект.

– Нет, граф Торисмут. Когда мы уже почти кончали битву, и Нарзес велел нести себя в город, вдруг явился посланный с нашего левого крыла – его совсем уничтожили.

– Кто?

– Он, этот ужасный Тейя. Он узнал, что их центр в опасности и что король ранен, и – понимая, что не успеет уже помочь им, – с безумной смелостью бросился на наше левое крыло, разбил его, погнался за беглецами в самый их лагерь и захватил там десять тысяч пленных со всеми вождями. Потом связал Зевксиппа и отправил его со своими герольдами к Нарзесу, требуя перемирия на двадцать четыре часа.

– Невозможно! – вскричал Цетег.

– Иначе он поклялся, что умертвит все десять тысяч пленных вместе с вождями.

– И пусть бы умертвил! – закричал Цетег.

– Да, для тебя, конечно, все равно, римлянин. Что тебе до наших войск! Но Нарзес не так относится к ним. На него страшно подействовала эта ужасная неожиданность, он упал в припадке и потерял сознание, протянув мне жезл главнокомандующего. А я, конечно, принял условие.

– Я тотчас начну битву снова.

– Нет, ты не можешь сделать этого. Тейя оставил большую часть пленных и всех предводителей у себя заложниками, и если ты выпустишь хоть одну стрелу, он убьет их. А за это Нарзес не поблагодарит тебя.

Между тем, Тейя и Гильдебранд, окончив битву, поспешили к тому месту, где лежал труп Тотилы. С рыданием бросился навстречу им Адальгот и, взяв за руки, повел к гробнице. Здесь на своем щите лежал молодой король. Торжественное величие смерти придало благородным чертам его строгость. Слева рядом с ним лежал труп Юлия, а между двумя друзьями, на белом, залитом кровью плаще Тотилы, лежал третий труп – прекрасной римлянки Валерии. Когда ей сообщили, что в монастырь несут ее жениха, она без слез, без вздоха, бросилась к широкому щиту, на котором Адальгот и Алигерн торжественно вносили покойника в ворота, помогла уложить его в саркофаг и затем спокойно, не торопясь, вынула из-за пояса кинжал и со словами: «Вот, строгий Бог христиан, возьми и мою душу!» вонзила острое орудие себе в сердце.

У ног ее плакала Гото. Кассиодор с маленьким крестом из кедрового дерева переходил, шепча молитвы, от одного трупа к другому, и обильные слезы текли по лицу его.

Вскоре часовня наполнилась воинами. Молча подошел Тейя к трупу Тотилы, положил правую руку на глубокую рану в его груди и, нагнувшись, прошептал: «Я окончу твое дело».

Затем он отошел к высокому дереву, которое росло на вершине холма у могилы, и обратился к толпе воинов, молча стоявших вокруг:

– Готы! Битва проиграна, и государство пало также. Кто из вас хочет перейти к Нарзесу и подчиниться ему – пусть идет. Я не удерживаю никого. Сам же я хочу сражаться до конца. Не для того чтобы победить – это невозможно, – а чтобы умереть смертью героя. Кто хочет разделить мою участь – оставайтесь. Вы все хотите? Хорошо.

Тут поднялся старик Гильдебранд.

– Король умер. Но готы не могут, далее когда идут на верную смерть, сражаться без короля. Аталарих, Витихис, Тотила… Только один есть среди нас, который может быть четвертым после этих трех благородных героев, – это ты, Тейя, наш последний, наш самый великий герой!

– Да, – ответил Тейя, – я буду вашим королем. Не на спокойную и счастливую жизнь, а на геройскую смерть поведу я вас. Тише! Не приветствуйте меня ни радостными криками, ни звоном оружия. Кто хочет иметь меня своим королем, сделайте то же, что я.

И он сорвал с дерева, под которым стоял, маленькую веточку и воткнул ее себе в шлем. Все молча последовали его примеру.

– О, король Тейя! – прошептал Адальгот, стоявший подле него. – Ведь это ветки кипариса. Так увенчивают обреченных в жертву!

– Да, мой Адальгот, ты говоришь, как предсказатель: обреченных на смерть!…

Книга седьмая

ТЕЙЯ

Глава I

История готов быстро продвигалась к концу, точно камень, катящийся с крутой горы. Под Капрой и Тагиной погиб цвет их пехоты: из двадцати пяти тысяч, которые привел туда Тотила, не осталось ни одной. На флангах тоже погибло много готов, осталось всего не более двадцати тысяч человек, с которыми Тейя поспешно двинулся на юг по фламиниевой дороге. По пятам за ним гнались Цетег и лонгобарды, а за ними Нарзес, окруживший готов с запада, юга и севера.

Движение готов сильно замедлялось огромным количеством неспособных к войне – женщин, детей, стариков, больных, которые, в ужасе от жестокостей Нарзеса, бежали изо всей Италии в лагерь короля. Чтобы неприятель не нагнал, готам приходилось почти каждую ночь жертвовать небольшим отрядом. Выбирали место, где отряд мог надолго задержать огромное войско неприятеля, и человек пятьсот оставались там и вступали в ожесточенную борьбу с врагами. Победить они, конечно, не надеялись, но своим храбрым сопротивлением задерживали врага на несколько часов и этим давали возможность своим уйти дальше. Около Фоссатума Тейя узнал от бежавших готов, что Рим потерян для них, что римляне в условленную ночь умертвили всех бывших там готов с их женами и детьми. После этого идти к Риму было бесполезно. Надо было изменить направление пути. Тейя оставил под Фоссатумом тысячу готов под начальством графа Маркья, чтобы задержать Цетега и Альбоина, а сам повернул к Неаполю. К полудню подошли войска Цетега и Альбоина, и началась битва. Она продолжалась до самой ночи. Когда рассвело, в лагере готов была гробовая тишина. С величайшей осторожностью приблизились преследователи к окопам готов: все так же тихо. Наконец, Цетег, а за ним Сифакс взобрались на шанцы.

– Идите смело! – обернувшись, крикнул Цетег своим исаврийцам. – Опасности нет, вот все они лежат мертвые, вся тысяча, вот и граф Маркья, я знаю его.

Очистив дорогу, Цетег снова пустился в погоню за Тейей по фламиниевой дороге. Но местные крестьяне сообщили ему, что готы не проходили здесь, – всякий след их исчез. Цетег созвал совет и решил разделить свое войско, искать исчезнувших готов: одна часть под начальством Иоанна должна идти направо, Альбоин же – налево. Сам префект решил идти к Риму и, овладев городом при помощи своих верных исаврийцев, не пускать в него Нарзеса.

Пока префект обсуждал подробности этого плана, в палатку его вошел Нарзес, опираясь на руку Василиска.

– Ты позволил тысяче готов задержать себя здесь до тех пор, пока остальные успели скрыться, – с гневом начал главнокомандующий. – И к чему ты отправляешь Иоанна на юг? Тейя не пойдет туда, он, наверно, уже знает, что Рим него потерян.

Глаза Цетега сияли.

– Да, – продолжал Нарзес. – Я послал в Рим умных людей, и они возбудили тамошнее население против готов. В условленную ночь римляне умертвили живших готов, с женщинами, детьми и стариками. Не более пятисот человек успели запереться в башне Адриана. Новый римский пала Пелагий прислал мне своих послов. Я заключил с ними договор, которым, надеюсь, ты будешь доволен. Добрые граждане Рима ничего не боятся так сильно, как третьей осады, и просят, чтобы мы не предпринимали нечего, что могло бы повести к новой борьбе из-за Рима. Готов в башне Адриана, пишут они, голод заставит сдаться, после этого они поклялись открыть ворота своего города только своему естественному начальнику и защитнику, префекту Рима. Вот договор, читай сам!