Избавление - Василий Соколов

Постояли, вбирая в память виденное. Потом кто-то сказал отчаянно просто:

- Потопаем дальше!

Крылатая фраза вызвала усмешку на лицах. Топать теперь мало кому приходилось, садились в машины и ехали разбитыми и пыльными румынскими дорогами. По знойным долинам. Навстречу горячим ветрам... Попадались на пути селения - большие и малые, и были они опустелыми, будто все в них вымерло, глазом не сыскать ни одной живой души, даже днем окна задраены ржавыми жалюзи и крашеными дощатыми ставнями. Только нет-нет да кто-нибудь выглянет из подворотни, и опять - чужое безлюдье.

- Ой, ребята, просто умираю, как пить хочу! - не стерпела Верочка. На время марша, когда шестовая телефонная связь была свернута, она отпросилась у начальника связи ехать с батальоном Кострова.

- Попить - пожалуйста, - ответил ей старшина Горюнов, охотно отстегивая от пояса помятую с боков алюминиевую фляжку.

Верочка отпила глоток из фляжки и сморщила нос:

- Вода какая-то вареная! Фрр!..

- А нам что прикажешь пить, товарищ старшина? - серьезным тоном спросил Тубольцев.

- Такой приказ пока воздержусь отдавать, - нашелся что ответить Горюнов.

- До какой поры?

- Пока не сделаем большой привал и не найдем колодец... Проверить надо, вода может быть и отравленная.

- Э-э, слишком долго ждать, - махнул рукой лейтенант Голышкин. Верка, стучи своему суженому, проси на минутку остановиться.

- Зачем?

- Вон виноградник! Глядите, какие гроздья свисают...

- А ведь и правда. Догадливый лейтенант! - оживилась Верочка и начала кулаком барабанить по кабине.

Автомашина заскрипела тормозами, майор Костров высунул голову из кабины, солдаты наперебой просились нарвать винограда на всю братву.

- Не возражаю, - согласился Костров. - Только не озоровать. Лишнего не рвите.

- Само собой!.. - Голышкин спрыгнул с остановившейся машины. Следом за ним в виноградник побежали и Тубольцев, и Нефед Горюнов... Подбегали к проволоке, огородившей от дороги виноградник, одни - посмелее перепрыгивали через забор, другие - подлезали под него. Не усидела в машине и Верочка.

- Ребята, соколики, как же я могу? - замешкалась она перед проволокой.

- Прыгай, ты же солдат, - отшутился Голышкин, всякий раз в отсутствие майора подтрунивая над Верочкой.

- Но я же в юбке... - обронила Верочка, чем вызвала смех и ехидные остроты.

- Да, юбка твоя узка, - возвратясь к ней, усмехнулся Голышкин. Давай разрежу немного.

- Я вот вам разрежу. Не посмотрю, что вы и лейтенант! - пригрозила Верочка и почему-то поглядела в сторону машины, на своего майора.

- Давай же руки. Не бойся, не увидит твой майор, а увидит приревнует, любить будет крепче. - И Голышкин, обхватив за талию, перенес ее через проволоку.

Рвали неразборчиво, хотя попадались кисти совсем незрелые. Верочка напала на сизый виноград, но Нефед Горюнов поманил ее к себе:

- Вот тутошний хорош. Черные гроздья идут на вина, а вот эти прозрачные. Гляди, солнышко внутри-то. Самые сладкие!

- Самые сладкие, - отправляя в рот виноградины, приговаривала Верочка.

Возвращались мужчины с виноградом в подолах гимнастерок, а Верочка несла в берете, да еще в руке две огромные кисти.

- Как же я назад переберусь? Эй, помогайте уж...

- А что за это посулишь? - подоспел Голышкин.

- Что бы вы хотели? - дерзко спросила Верочка, заставив лейтенанта смутиться до красных пятен на лице. Голышкин смолчал, и лишь кто-то сбоку поддел его:

- Поцелуя, видать, захотел!

- Дурной, - с достоинством ответила Верочка. - Поцелуй тогда дорог, когда от любимой.

- Шалуны! - незлобиво упрекнул Горюнов. - Иди сюда, Верочка, я проволоку раздвинул. Подлезай!

Поехали дальше.

Желая утолить скорее жажду, виноград ели немытым, и, когда Верочка намекнула, что надо бы сбрызнуть его водой, недавно прибывший а батальон молдаванин Митря заверил:

- Мы привыкли есть с кустов. Чистейший, как слеза.

- Спасибо и на том румынам, что дали нам отведать, - сказал Горюнов.

- Благодарить, полагаю, их пока не за что... Подумаешь, виноград сорвали! - проворчал Голышкин.

Тубольцев - в тон ему, с нотками недовольства:

- Да и кому спасибо-то слать? Попрятались вон, и глаз не кажут.

- Приглядываются! - уверял Митря. - Я румын знаю. Потянутся к нам. Еще какими друзьями станем!

Тубольцев упорствовал:

- Солдаты этого Сатанеску или как его... Антонеску до нитки наших людей обирали. Одессу вон разграбили, сказывали, даже рельсы трамвайные увезли к себе... А мы, выходит, должны миндальничать!

- Что же ты хочешь, товарищ Тубольцев? - спросил вмешавшийся в разговор Костров. На какой-то отрезок пути он забрался в кузов к солдатам, вместе с ними уминал виноград, и сейчас Верочка, сидя с ним рядом, нет-нет да и совала украдкой ему в рот крупные, просвеченные солнцем ягоды. - Чего же молчишь, говори откровенно!

- А я ничего не хочу, товарищ майор, - ответил Тубольцев. - Только знаю: вчерашнее требует отплаты.

- Так вот этого не будет. И не велю, а приказываю... Никакого произвола! Заруби себе это на носу. И вообще, относиться к румынам корректно и вежливо, - наставлял майор. - Нельзя же всех под одну гребенку. Врагов хватает, но среди румын есть нейтральные, а есть и-просто друзья. Конечно, сразу разобрать кто есть кто - трудно, да и нужно ли? И мы вошли в Румынию не счеты сводить, не мстить, а избавлять от фашизма. Надо, в конце концов, смотреть в будущее.

- И что же вам виднеется в будущем? - спросил Голышкин.

- Увидим потом. И увидим, надеюсь, хорошее... Пойдут с нами одною дорогой.

- А я думал, как бы ихних солдат побольше подключить заодно с нами фронт доводить... - высказал думку Горюнов.

- И это, надеюсь, будет.

Поторапливали колонну двигаться быстрее. А куда спешить? Порохом вроде и не пахнет. Впрочем, стоит прислушаться, как откуда-то издалека, из синеющей гряды невысоких гор, доносится воркотня грома. Но откуда взяться грому, коль небо чистое-пречистое, ни единого облачка? А воркотня доносится все громче. Значит, где-то еще бушует война. Оттуда, с синеющих гор, донеслись бухающие один за другим взрывы. Похоже, война еще опаляет и румынскую землю.

Большой привал устроили на окраине городка, у пруда с плакучими ивами, которые, будто задумавшись, свесили до самой воды космы длинных ветвей.

Теперь, в глубине Румынии, советские солдаты замечали оживление улиц. Уже и ребятишки выбегали к дороге, рассматривали движущиеся на машинах, на повозках и пешими войска. Незнакомые для них, совсем чужие были солдаты, но все-таки безбоязненно и смело подходили к ним, зыркали глазами, надеясь, а вдруг что-нибудь перепадет. Окопному солдату нечего было дарить, разве что запас пуговиц или звездочек, и ребята подставляли ладони, рассматривали эти немудреные вещички, как драгоценности, и без умолку приговаривали: