Осень прежнего мира - Константин Бояндин

— Только отсюда это и кажется красивым, — вздохнул, вытирая лоб, её брат. — Как спустишься вниз, так только грязь и видишь.

— Вот видишь, — отозвался Ользан, появляясь на площадке, — значит, время от времени стоит забираться в горы.

Они находились в пути второй день. По карте их путь лежал через южный хребет, называющийся на Юге Семигорьем — из-за семи крупнейших гор, что дугой простирались от западной окраины Континента почти до его середины. Чуть к северу от обширного Семигорья встречались две других горных цепи: Кинр-Эларн (Горбатые великаны) и Оирчар (Золотистые), в каждой из которых было только по три высоких горы. Всё пространство между высочайшими вершинами было занято горами пониже, а также бесчисленными долинами, разломами и ледниками. Сколько путешественников ни пытались разведать белые пятна на карте обширной горной области, их количество всё равно оставалось внушительным…

…Путешественники вернулись в Гилортц утром следующего дня. Они тщательно осмотрели землю поблизости от Клыка — никаких следов таинственного самоубийцы. Хотя последнее слово не обязательно было верным: ведь от него ничего не осталось.

— Ах, да, — неожиданно хлопнул себя по лбу Ользан и, покопавшись в «кошельке», извлёк небольшую, сделанную из серебра и золота булавку, с небольшим неправильной формы синим камнем, не ограненным, но прозрачным. Казалось, что внутри него застыла паутина: множество чёрных многоугольников, вложенных один в другой, пересекались несколькими радиальными линиями. — Вот, возьми, — он протянул украшение Коллаис. — Застряла там, наверху, среди камней. Случайно увидел.

— Что-то я там такой не увидел, — поразился шантирец, рассматривая булавку. Та выглядела одновременно и грубой — из-за своего неправильной формы камня — и изящной — из-за покрытой сложным узором оправы. Острие было тщательно заточено.

— Я слышал, что подобные булавки люди находили и в наших горах, — продолжал шантирец. — Говорят, что эта «паутина» — знак божества, которое оставило эти булавки как некий тайный знак.

— Суеверия, — отмахнулась Коллаис. — Видишь, совершенно «пустой» предмет. Был бы он божественного происхождения, мы бы хоть что-нибудь да почувствовали.

— Это смотря какого происхождения, — возразил Ользан. — Держи, Лаис. На память о Клыке.

— Спасибо, — девушка приколола булавку под воротником. Украшение ей явно шло. — Ну что, в дорогу?

Спустя полчаса они уже возвращались в город.

Дом уже принадлежал другому владельцу. Путники не стали навязывать своё общество, только успели поразиться, когда это Унэн успел всё это проделать. Его расторопность отдавала чем-то мистическим.

— У него что, по двойнику в каждом городе? — поражался Бревин, когда они, оставив коней (что будет им обходиться аж в два золотых в день), неторопливо шли в одну из мелких гостиниц. Их, видимо, в городе было больше, чем трактиров: из случайных разговоров с местными жителями выяснилось, что на ярмарки сюда собиралось народу едва ли не втрое больше здешних жителей. И всё равно приезжим приходилось в итоге селиться где придётся.

— Если дело действительно так обстоит, то Паэрон должен быть фантастически богат, — заметил Ользан. — Паэрону даже не нужны его гранитные каменоломни, серебряные прииски и прочая мелочь. Оружие — самый дорогой товар.

— Что наводит на мысли, — отозвалась Коллаис. — Куда оно идёт в таком количестве? Не работает ли Паэрон против себя, вооружая всех, кто только ни захочет?

— Вряд ли, — пожал плечами художник. — С запада напасть на него трудно — а если планировать неожиданную атаку, то и невозможно. С севера нападать тоже крайне трудно, а с востока у него Федерация. Которая давно и охотно с ним торгует. Так что, пока у неё с Паэроном мир, королевству ничего не грозит.

То ли Унэн немного ошибся, то ли в этом году сдвинулись даты — ярмарка уже началась. До самых интересных её дней было далеко, но улицы (они же служили торговыми рядами) уже выглядели нарядно, торговцы вовсю зазывали посетителей к себе в лавки. К слову сказать, не только оружию и доспехам была посвящена ярмарка, но и вообще всему, что как-то относилось к металлу. Помимо прочего, в обязательный ритуал всегда входило посвящение лучших творений мастеров по металлу близнецам-богам Гилортца. Признанные теперь младшими воплощениями Дайнера и Элиора, снисходительно улыбающиеся статуи благосклонно принимали разнообразные чудеса, которые только смогли родиться в воображении знаменитых мастеров. Всякий год дары предыдущей ярмарки убирались в особые хранилища.

— Представляю, что там только лежит… — мечтательно закатил глаза Бревин. Яркие предметы, порой слишком красивые, чтобы вспоминать о смерти, которой они служили, привлекали его, как ребёнка — сласти. Немалых трудов стоило двум его спутникам не дать ему часами бродить по одному и тому же оружейному ряду.

Впрочем, когда дело дошло до украшений и ювелирных изделий вообще, та же напасть настигла и Коллаис. Она смотрела на тысячи превосходных сверкающих изделий, и глаза её подёргивались туманом — столь же стойким и парализующим. По правде сказать, Ользан был готов купить ей всё, что лежало на прилавках… да только ни одному из живущих богачей Ралиона это было бы не по карману. Разве что полулегендарным дарионам, что жили невероятно глубоко и на людской памяти никогда сами не общались с наземными расами. О них ходили легенды столь невероятные, что обладай дандарионы (так их именовали) хотя бы тысячной долей приписываемых им сокровищ, им были бы по карману все тайники и сокровищницы наземного мира.

Сам художник также не избежал притягательной силы искусства; его очаровали порой совсем обыденные, но выполненные с невероятным изяществом предметы. Шкатулки и рамки для картин; подсвечники и вазы; письменные принадлежности и инструменты. Всё это было не только красиво и баснословно дорого, но ещё и полезно: никогда на Ралионе не делали абсолютно бесполезных вещей.

— Зря мы сюда пошли, — вздыхала Коллаис, когда её брат вместе с Ользаном, употребляя всю хитрость, данную им от природы, старались отвести её внимание от очередной лавки с соблазнами. — Денег-то у нас на это практически нет.

— Да уж, — ответил Бревин, с восхищением глядя на широкий меч, кромки клинка которого матово светились и под солнцем, и в тени. Как и все подлинные произведения искусства, меч выглядел скорее украшением, нежели оружием. Цена, указанная ниже серебряной ниткой на бархате быстро погасила в шантирце жажду обладания. Двадцать восемь тысяч золотых, в пересчёте на деньги Федерации.