Четыре года в Сибири - Теодор Крёгер

- Мария и Иосиф!... прекрасный подарок... я так счастлив... Она так удивительно прекрасна... скрипка... я плакал... Я буду играть вам как никогда прежде...

С изобилием воодушевления глаза мужчины блуждают по моему лицу, и когда я встаю, он хватает меня, обнимает меня, потом закрывает руками лицо, широко разводит их и кричит:

- ... я так счастлив... я могу снова играть!... И уже он исчезает, без шапки и пальто, такой же, как он стоял передо мной.

- Оркестр будет играть летом в здешнем кафе. Вы, унтер-офицер Зальцер, сделайте, пожалуйста, при случае проект для этого кафе, а потом еще проекты для пляжа и кинотеатра, который должен вмещать примерно триста – четыреста человек.

Наконец, еще одно благоприятное сообщение. Военная администрация выдала разрешение пленным работать летом у крестьян в деревнях. У меня сам был случай говорить с крестьянами всей окрестности об этом. Товарищей все ждут с удовольствием, их хорошо кормят и хорошо с ними обращаются.

Вопросы, которые еще нужно обсудить, рассматриваются, решения принимаются, потом мы заканчиваем. – Фельдфебель, я хотел бы видеть вас и бухгалтера завтра до обеда, примерно в десять часов утра, у меня на квартире. Прихватите папку «Еда».

Унтер-офицеры встают как по команде, я подаю им руку, – затем я с Фаиме на сияющем зимнем солнце. Мы идем к дому братьев Исламкуловых.

Дверь открывается, и Али подает мне руку. Он и его братья всегда очень рады моему приходу.

- Добрый день, мой дорогой Федя, – приветствует он меня и дарит своей сестре сердечный поцелуй.

В кабинете татар мы просматриваем счета и поступления денег. Пушная торговля очень сблизила нас всех. Безмятежно – до последнего мгновения – осталось во мне ощущение абсолютной честности этих людей.

После обеда снова подробно обсуждались разные коммерческие дела. Мы планировали устроить каток для бега на коньках и горку для катания на санях. Необходимые коньки должны были приобрести братья Исламкуловы, а необходимые сани должны были сделать военнопленные. Это был для татар новый, непредвиденный заработок, а для моих приятелей выгодное занятие. Но когда я пил душистый турецкий кофе мокко глоток за глотком и разрабатывал мои идеи построить кафе с венгерским оркестром, кинотеатр и пляж, их радость не знала границ. Условие оставалось прежним: мои пленные товарищи должны были вследствие этого получить работу и заработок.

Этим вечером Фаиме и я пошли домой поздно. Была холодная ночь, слабый свет керосиновых ламп из замороженных окон показывала нам дорогу. Над нами изгибалось, усеянное множеством бесчисленных звезд, зимнее небо.

Дома приятно тепло. Душистый чай, маленькие лакомства и сладости стоят на столике. В углу горит перед образом никогда не гаснущая лампада, в камине мерцает и шуршит береза. Это чудесная тишина.

- Все же, у нас прекраснее всего, – говорит Фаиме и гладит меня рукой по лбу и волосам.

- Да, Фаиме, и когда мы будем на самом деле дома, тогда это будет еще гораздо прекраснее.

- Будешь ли ты тогда так же часто бывать у меня, как здесь? Сегодня я, когда ты говорил с твоими товарищами и вел переговоры с Али по коммерческим делам, отчетливо видела, что это едва ли будет возможно. Ты с таким большим удовольствием работаешь.

- Тогда я как раз меньше буду заниматься делами и ходить на фабрику моего отца. Я буду прогуливать, как в школе, и прибегать к тебе.

- Петр, Петр! Для тебя нет в жизни преград, и если ты говоришь так, то можно быть уверенным, что их действительно нет. Но я уже придумала, как я могу помочь тебе во время работы. Во-первых, я буду вставать одновременно с тобой и ходить с тобой вместе на работу. Так долго спать, как ты здесь часто мне позволяешь, я как раз не буду. Тогда я буду работать вместе с тобой. Я выучу все, что умеет секретарша в бюро, я буду управлять также кассой, чтобы никто не добрался до твоих денег, и тогда я хочу еще...

Ее руки гладят меня, скоро ее голова склоняется то на одну, то на другую сторону. Постепенно, очень постепенно ее голос звучит ко мне как из далекой дали, и вдруг, смертельно устав от перенесенной борьбы против зимней бури, я заснул.

Мне снился сон: большая комната с множеством окон и длинных батарей отопления. Огромный письменный стол, над ним географическая карта европейской и азиатской России; она занимает всю стену. Черный клубок на ней – это Петербург, черные нити выбегают оттуда вплоть до крайних углов гигантской страны, да, даже спешат за ее границы.

У массивного письменного стола сидит мужчина. У него широкие плечи, белокурые, зачесанные назад сильно поседевшие на висках волосы, кустистые брови, голубые со стальным отливом глаза.

Этот мужчина является черным клубком огромной географической карты.

Это мой отец.

Каждый, кто вступает в его рабочий кабинет, становится маленьким, смущенным и неуверенным; со мной дела тоже обстоят так. Я ведь тоже только маленькое колесо в механизме этой никогда не отдыхающей головы.

Длинный выложенный линолеумом коридор, на обеих сторонах двери с маленькими табличками: касса, бухгалтерия, канцелярия, регистратура, правовой отдел, калькуляция, отдел Европы, отделы Азии, Германии, Англии, Франции, Америки. Винтовая лестница, тяжелая дверь, грохот и тяжелый стук встречают там человека. Залы, полные занятых людей, они подтаскивают формы, копаются в машинах. Огромные жерла раскрывают свои пасти, раскаленная, белая отливка медленно выходит оттуда. В зале становится светло как днем.

Снаружи далекая, совершенно ровная песчаная площадь, в центре ее лежит завод как огромное огнедышащее чудовище. Небо красное.

Чугунные ворота раскрываются. Я уезжаю на своей машине.

Маленькие, низкие каменные дома, между ними многоэтажные; газовые фонари, освещенные магазины, темные фигуры людей, вдали дымящие фабричные трубы. Появляется зал «Николаевского вокзала», перед ним лежит гордость столицы – «Невский проспект». Огромные сдвоенные дуговые лампы, яркий свет, тяжелые, шикарные ряды домов. Трамвайные вагоны, неистовые автотакси, между ними дрожки, элегантные экипажи с бородатыми кучерами в толстых тулупах. Проносящиеся лошади с длинными, причесанными хвостами блестят своей чистотой. Все расступается и разбегается перед ними.

По правую руку светло освещенные витрины роскошных магазинов, по левую руку темный массив собора «Святой Казанской Божьей матери» с широко разбегающейся колоннадой по обе стороны, перед ним широкая площадь. Снова скользит мимо ряд магазинов, «Большая конюшенная», единственная улица, покрытая асфальтом вместо булыжника, которую из-за этого постоянно приходится чинить в холода, дворцы банков с широкими входами, гранитные здания, охраняемые обшитыми галунами швейцарами, четырехэтажные, шестиэтажные дома.