Король франков - Владимир Москалев

– Вот еще новости! Почему это?

– Я чувствую себя неловко, поверь, меня всю трясет. Ты иди, а я встану здесь, у окна. Надо будет, позовешь меня.

– Хорошо. Но не смей никуда уходить.

И Можер, открыв двери, вошел в покои герцога Нормандского. В комнате были камин, стол, ряд стульев; стены украшали картины на библейские сюжеты, висело оружие. Сколько раз Можер заходил сюда!

Герцог сидел в кресле, спиной к окну; супруга стояла рядом, с пушистой собачкой на руках.

– Вот и наш герой явился! – Ричард поднялся, обнял сына. – Я рад тебя видеть, Можер.

Опустив собачонку на пол, подошла герцогиня:

– Наконец-то наш сын с нами, – и подставила щеку для поцелуя. – Я так и думала, что он похудеет. А шрам на щеке?.. Откуда он?

– Голова сарацина, пролетая мимо, вцепилась зубами.

– Франки уже выступили в поход? – спросил герцог.

– Я уехал днем раньше. Король не взял меня с собой.

– И правильно сделал. Прежде чем расстаться с головой, сначала надо ею подумать. Норманны не вмешиваются в дела франков, пока те не попросят их. Но Гуго не пошлет за помощью, Лан – столица его королевства, вот и пусть отвоевывает ее у брата Лотаря. Это дело его чести. Позови он на помощь союзников – и от него отвернутся: тоже мне, король, не смог отобрать собственный город.

– Я и уехал оттуда, потому что началась эта война. Что мне было делать в пустом дворце, слушать болтовню фрейлин?

Мать, чуть сощурив глаза, внимательно вгляделась в сына:

– Только потому ты и покинул Париж? Или по иной причине?

– Какая может быть еще причина, матушка, ведь я только что сказал…

– А ну, посмотри мне в глаза! А это что? – герцогиня указала пальцем на шрам на шее, вернее, на часть его, видневшуюся из-под туники. Она сдвинула тунику и ахнула, увидев весь шрам: – Откуда это, Можер? Тебя ранили? Ты ходил на войну?

– Да ведь Гуго писал, что он рубился с сарацинами, – вступился Ричард. – Или ты не помнишь?

– Как же! Могу сказать слово в слово: «Ваш сын жив и здоров, лишь небольшие царапины на теле». Этот шрам в полшеи он называет царапиной? Я так и знала, что дело добром не кончилось и наш сын пострадал больше всех.

– Пустяки, матушка, не стоит обращать на это внимания. Или ты видела викинга без шрамов?

– Я не видела норманна, от которого за милю несло бы кремами, пудрами и мазями, как от тебя! Что скажешь на это матери? А откуда волос на плече? Да, да, вот этот самый!

И Гуннора, сняв с плеча Можера волос, поднесла его к глазам сына.

– Должно быть, это мой, – улыбнулся Можер.

– Такой длинный? А почему белый? Разве ты сед?

– Как бы тебе сказать, матушка… Дело в том, что я…

– Можешь не продолжать, я и так тебе скажу: вместо того, чтобы первым делом поздороваться с отцом и поцеловать мать, ты помчался к одной из своих шлюх, которых здесь оставил! Святой Боже, я-то думала, мой сын отправился к франкам, дабы явить им образец сильного, смелого, сурового воина, а он вернулся оттуда еще более беспутным, чем был до того!

– Матушка, ну почему ты меня не выслушаешь? – Можер повернулся к отцу. – Она мне и рта не дает раскрыть.

– Гуннора! – прикрикнул на жену герцог. – Сейчас же угомонись, не то я выведу тебя отсюда!

Герцогиня сразу остыла: гнев супруга был ей хорошо известен.

– Не сердись на мать, – обратился Ричард к сыну, – ведь она так ждала тебя, теперь не может налюбоваться, да вот обнаружила какой-то волос. Объясни, чей он, и оставим это.

– Дело в том, – начал Можер, – что я приехал не один…

– А-а, понимаю, – закивал герцог, – ты привез с собой, вероятно, друга? Что ж, пусть поживет у нас, найдем ему место. А пока хочу сказать тебе кое о чем. Пришло письмо от императрицы Феофано. Она рада была познакомиться с сыном герцога Ричарда. Пишет, что восхищена его умом, смелостью, силой и не теряет надежды свидеться вновь. Я читал и диву давался: уж не спал ли ты с ней, что она прониклась таким вдохновением?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Можер. – Разве она не такая же женщина, как все?

– Можер! Ты что же, затащил в постель саму императрицу?!

– Наоборот, это она затащила меня.

Герцог от души расхохотался.

– Но за каким чертом ты потащился в Ахен? – немного погодя спросил он. – Что ты там забыл?

– Хотелось посмотреть, так ли хороши в постели императрицы, как дочери и жены аристократов.

– И что же?

– По-моему, ничуть не лучше остальных.

Герцог снова закатился смехом.

Гуннора бросила на него укоризненный взгляд, потом перевела глаза на сына и покачала головой:

– Можер, отец посылал тебя к франкам, чтобы ты помог Карлу Лотарингскому, спасшему его однажды от смерти. А ты чем занимался? Ублажал принцесс, королев и добрался даже до самой императрицы!

– Не говоря уже о придворных дамах двух королей: последнего Каролинга и первого Капетинга, – в тон ей добавил герцог.

– Ради бога, прости меня, матушка, если я в чем-то провинился, – проговорил Можер, целуя руку матери, – но что же я могу поделать, если они виснут на шее? К тому же пост, который я занимал при юном короле Роберте, просто обязывал меня…

С любовью глядя на сына, герцогиня глубоко вздохнула:

– Нет, Можер, пора тебя женить, пока ты не добрался до соседних государств.

– Но, матушка, ведь именно об этом я и хотел сообщить, потому и приехал…

– Я ведь сказал, что вызову тебя нарочным, когда придет время, – перебил герцог. – Твоя невеста еще не подросла.

– Она уже подросла, отец. Мало того, она скоро родит вам внука.

Герцог – точно статуя Фидия – ни слова в ответ. Мать же как подменили: кротко улыбнувшись, она подошла к сыну:

– Можер, мой мальчик, ты хочешь сказать, что женился?..

Можер, зная по опыту, каким методом можно заполучить надежного союзника в лице женщины, вновь припал губами к руке матери:

– Да, матушка. Я взял в жены дочь франков, – и поглядел на отца.

– Что ты хочешь сказать? – нахмурился герцог. – Что женился на четырнадцатилетней дочери графа?..

– Ей вовсе не четырнадцать, она старше.

– Значит, это не та, о которой у нас с тобой шел разговор? – лицо Ричарда стало багроветь. – Что ты натворил? Как посмел?! Как дерзнул нарушить волю отца!..

– В чем выражалась эта воля? Напомни-ка мне, отец! – сдвинул брови Можер. – Быть может, я ее забыл или неверно истолковал?

– Как смеешь ты так говорить со мной! – вскипел герцог. – Забыл, чей ты сын?!

– Как смеешь ты кричать на меня, своего наследника! – не менее резко, но еще громче ответил Можер. – Или для тебя новость, что я давно уже не малыш, что мне двадцать четыре года, и я ударом кулака могу разбить этот стол и вышвырнуть в окно?! Ты по-прежнему желаешь подчинять сына своей воле, но забываешь, что у меня есть своя, и твой указ лишь тогда побудит меня к повиновению, когда острием меча ты укажешь мне на врага!