Золотая шпора, или путь Мариуса - Евгений Ясенов

Рефлекторно, на автопилоте соблюдая все меры предосторожности, Мариус нырнул в ночь. Темнота бывает всякой. Для Мариуса сейчас она могла стать спасительной. Пошли мне Бог удачи, подумал Мариус. Он не часто обращался к Богу. Просто ему редко так остро хотелось выжить, как сейчас. Ему показалось, он понял то важное, ради чего стоит выжить и пройти путь до конца. Ничего конкретного, впрочем, он не успел осознать, так как приходилось действовать очень быстро.

Так. Тыльная сторона часовни. Черт, как давит на мозги свежий ветер! Теперь, не мешкая — в ближайший проулок, подальше от часовни. Запутать следы, попетляв по черно-красном городу, чей траурный окрас каким-то образом ощущаетая даже в темноте. А шпагу вкладывать в ножны рановато.

Совершенно неожиданно Мариус выскочил на площадь Великого Аспарагуса. Резко тормознув, он заметил, что инертный солдат продолжает миросозерцательно торчать у арки, для блезира иногда поигрывая мушкетом. На стволе оружия бликовал лунный свет

Ночь Мариус провел у стен гостиницы, на клумбе, среди фосфоресцирующих штокроз. Голова его пылала. Мысли в нее по-прежнему не шли. Мир вокруг казался иллюзорным. Не казался, впрочем, а был.

На следующее утро Мариус и Барбадильо стали первыми, кто покинул город Торриче. Они не захотели дожидаться момента, когда обнаружат труп хранителя, поднимут хай и узнают от хозяина гостиницы, что Мариус не ночевал, а явился в диком виде ни свет, ни заря. "Ты станешь ненаказуем, отъехав 10 миль от города", — сказал Барбадильо.

Глава 22 О часовой башне, где сходятся и расходятся пути

Рано утром 22 июля Барбадильо привез Мариуса назад, в Дару. Он не слишком спешил и старательно избегал прямых путей. Кибитка бывшего шута тряслась на ухабах отвратительных проселков, потом занырнула в лесочек, под сенью которого несколько часов настороженно пробиралась на запад — и, вновь увидев простор, радостно затрусила по бездорожью, по кочковатым пустошам. Барбадильо заметал следы.

Мариус молчал, как рыба, которую он видел в хранилище реликвий. Лишь в убийстве хранителя он признался Барбадильо — и замкнулся в себе. Но для Барбадильо и такого полупризнания хватило, чтобы понять — надо срочно уносить ноги. А когда бежишь, глупо терять время на болтовню, не имеющую прямого отношения к побегу. И Барбадильо оставил спутника в покое. Бывший шут, человек любопытный, конечно, не отказался бы узнать детали происшествия, но убийство — не самая подходящая тема для разговора с убийцей.

Ну, а Мариусом владело ледяное оцепенение. Глубоко внутри, под толстым слоем пепла, что-то ныло. Но лучше было не ворошить пепел.

Мариус почти не замечал, что творится вокруг. Посторонняя жизнь отключилась напрочь. Существовал лишь внутренний мир, и там происходило огромное число коллизий, отодвигавших реальность на задний план. Лишь однажды Мариус вышел из столбняка, обнаружив себя на ночевке в аккуратной березовой роще у какого-то маленького городка. Он стеклянно выглянул из кибитки. Покрытые влагой стройные изящные деревца со стволами настолько белоснежными, что даже в сумерках видно. Рулады сверчков, загадочный шелест листьев. На козлах несет дозор недремлющий Барбадильо. Эта картина врезалась Мариусу в память — и он снова ушел в себя.

Только в Даре, обнявшись с Расмусом, Мариус почувствовал, что жизнь возвращается к нему. И первым делом спросил друга, не появлялся ли Уго.

— Не появлялся, — ответил друг деревянно, выдержал недоуменный взгляд Мариуса, пожал плечами и только после этого отвел глаза, пренебрежительно фыркнув:

— Подумаешь, делов куча!

Мариус задумался. Давно истекли все сроки, назначенные самим же Уго. Ничего не попишешь — придется отправляться без него. Тогда, при расставании, Уго сказал: "Обо мне не думай. У тебя в голове должно сидеть одно — успеть разгадать все загадки в срок. Важнее для тебя ничего нет".

— Подождем еще пару дней, — принял решение Мариус.

— Да ты что — влюбился в него, что ли? — взорвался Расмус.

— Я сказал — подождем, — повторил Мариус, оловянно глядя другу прямо в лоб.

И Расмус счел за благо промолчать.

Эти два дня оказались не так скучны, как можно было предположить, потому что Барбадильо, наконец, поведал двум друзьям свою историю. С ней знаком всякий, кто прочел восхитительные "Хроники Рениги" аббата Этельреда. Мариус с Расмусом «Хроник» не читали. Для них история жизни Барбадильо прозвучала как волшебная сказка, в которой короли и придворные равнозначны драконам, троллям и розоволосым феям, потому что столь же ирреальны.

Итак, Барбадильо рассказал захватывающую сказку о том, как мальчик из предместья — смышленый, рано понявший жизнь, как все мальчики предместья, да еще с исключительным остроумием — попадает ко двору. Тут он проходит славный путь: от ученика сокольничего (чудная должность: свободный график и весь день на свежем воздухе) до придворного шута (должность просто замечательная, хотя и намного более опасная). К нему привязывается король Андреас, но, что хуже, и шут привязывается к королю. Дружба шута и короля не может окончиться ничем хорошим — так же, как и любовь графини и пожарника. Придворные, мысля привычными шаблонами, начинают находить за искренней привязанностью тайный умысел. Избавить короля от общества дурачка, ставшего, по ее мнению, опасным, пытается любовница его величества леди Лотта. Но у нее ничего не выходит. Коварство все же бывает слабее ума. Чего не удается женщине с душой шлюхи, достигает мужчина с сердцем демона — канцлер Хюстерг. Кульминация истории — побег Барбадильо из-под стражи. События развиваются стремительно. Шута заманивают в ловушку, хватают, инкриминируют государственное преступление и доставляют во Дворец правосудия. Следующий пункт маршрута — замок Ульбрар, расположенный за пределами городской черты. Место заточения самых опасных преступников. Из Ульбрарских казематов побег невозможен. Барбадильо понимает: его единственный шанс — сбежать немедленно, из Дворца правосудия, пока противник упивается успехом. Но Дворец правосудия — не постоялый двор, и вырваться из его стен тоже не так-то просто. Барбадильо призывает на помощь психологию. Ведь как относятся к шутам? Разве кто-нибудь воспринимает их всерьез? На этом Барбадильо и строит свою комбинацию. Скрупулезно разыгрывая из себя веселого кретина, не понимающего, в какую передрягу попал, он добивается того, что стражники теряют концентрацию. И уж теряют — так теряют. Начисто позабыв о приказе неотрывно следить за пленным, они перебираются в соседнее помещение. А там — стол, как нельзя более подходящий для игры в кости. И понеслась душа в рай! Под звон стаканов и перестук игральных костей Барбадильо перетирает веревку, стягивающую его руки. Перетирает о край бруса, непонятно зачем торчащего из стены. Нет, как ни старайся, но в любом государственном заведении что-то обязательно недоделано!

Дальнейшее не вызывает у Барбадильо вопросов — распахнуть окно и выпрыгнуть с высоты второго этажа. Это пустяки. Навыки гимнаста, приобретенные в ранней юности, должны помочь беглецу. Но он понимает, что внизу может оказаться вооруженный недруг. Да и артистическая натура шута противится столь прозаическому способу побега. Ему хочется эффектов. Барбадильо снимает со стены факел. Подкравшись к дверям в помещение, где проходит турнир по игре в кости, он незаметно мечет факел в угол, на охапку соломы. Именно в этот момент совершается чудо — одному из надзирателей выпадает две шестерки. За столом — буря разнообразных могучих эмоций. Ничего, кроме двух кубиков, для игроков в эту минуту не существует. Увидев, что пламя надежно занялось, Барбадильо проскальзывает в коридор и прячется в нише. В конце концов, жертвы азарта замечают пламя. Все четверо скопом вываливаются в коридор, оглашая Дворец правосудия нечленораздельными криками. Поднимается ужасная суматоха. Барбадильо доволен: зрелище он сотворил ослепительное. Пожар с посвистом охватывает караульное помещение. Пламя, как шаровая молния, врывается в комнатку, из которой бежал арестованный. Толпы людей при ружьях и пиках бестолково носятся взад-вперед. Повсюду — крики и проклятия, дурацкие приказы, которые никто не воспринимает и не собирается выполнять. Барбадильо, режиссер этого спектакля, покидает нишу и под покровом суматохи спокойно, но очень оперативно преодолевает коридор. Вот он — уже во дворе. Ночь темна, но пламя, свирепствующее в известном окне на втором этаже, освещает двор почище праздничного фейерверка. На Барбадильо никто не обращает внимания. Все, как зачарованные, любуются огненным представлением. Раздаются глубокомысленные замечания: "Сгорел, бедняга!" Спектакль удался, Барбадильо доволен, и в то же время чувствует, что он чужой на этом празднике жизни, поскольку вроде бы умер и делать ему среди живых нечего. Чуть обескураженный легкостью, с какой все вышло, он деловитой походкой покидает территорию Дворца правосудия. Привратники провожают его характерную фигуру рассеянными взглядами.