Монумент - Йан Грэхем

Баллас обвел взглядом комнату. Все присутствующие пребывали в той же странной прострации. Кто-то смотрел в потолок. Кто-то разглядывал стену, изукрашенную причудливыми узорами. Кто-то зачарованно взирал на собственную руку. В центре комнаты стояла деревянная коробка. В ней лежал коричневый щетинистый клубок, похожий на корень какого-то растения.

– Корень видений, – пробормотал Краск за спиной Балласа.

Эреш подошла ближе.

– Я слышала о нем, – сказала она. – Он запрещен, верно? Церковь считает его проклятым. За такие вещи можно угодить на Дуб Кары. Говорят, он вызывает галлюцинации…

– Отнюдь не галлюцинации, – раздался вдруг чей-то голос. Старик, сидевший на полу, заморгал, словно только что проснулся, и потер глаза кулаками. Он был лыс – лишь за ушами сохранилось несколько прядей седых волос. Лицо украшали роскошные длинные снежно-белые усы. Он был невысок, круглолиц, морщинист и казался невероятно старым, однако же сидел на полу, скрестив ноги, и эта неудобная поза, по-видимому, не доставляла ему дискомфорта.

– Мы обретаем мудрость и прозрение… – продолжал старик. – Знание природы вещей, постижение бесконечности, тайну тайн, кою невозможно понять рассудком… В прежние времена такое знание давалось лишь ценой кровавых жертвоприношений и поклонения темным силам. Теперь же мы восприняли восточные практики. – Он кивнул на коробку. – Не обязательно расчленять людей, чтобы стать мудрее. Прогресс, верно ведь? Человек должен глянуть дальше своего носа, если желает двигаться вперед, к совершенству…

Он сплел пальцы на животе.

– Мы все ищем здесь знаний. Кто-то растрачивает себя на пустое… – Старик кивнул на мужчину с сорочьим пером. – Тщета… Но иным знание позволяет идти выше и дальше… Горсть корня видений… Мне не нравится это название. Я предпочитаю его восточное наименование – «гакрия»… Так вот: горсточка гакрии позволяет в единый миг постичь больше, чем можно узнать за всю человеческую жизнь…

Нагнувшись, старик взял из коробки шепотку корня.

– Содержатель борделя приносит его нам. Этот – самый мощный из всех, что я пробовал. Вот такой малости достаточно, чтобы раскрыть самые глубокие секреты вселенной. Я слышу музыку сфер и небесное дыхание Четверых… Иногда, когда я жую гакрию, мне видятся смуглые руки жителя Востока, вырастившие ее. Потом я вижу и обладателя этих рук, его мысли становятся моими собственными. У него нет от меня секретов. Его любви и ненависти, восторги и беды – все на поверхности. Они сверкают, как золотые звезды на черных телесах небосвода. Вкусив гакрии, человек переносится за пределы времени. Однажды я вошел в эту комнату летом, а вышел осенью. И казалось – прошли только секунды… Нет в мире ничего чудеснее нет. И как я понимаю, именно поэтому вы здесь. Вы пришли, чтобы познать неведомое?

Не отвечая, Баллас схватил коврик и отшвырнул его в сторону. Юноша, смотревший на него, очнулся и поднял на Балласа взгляд, полный укоризны.

– Вообще-то он был мне нужен… Я видел там… Это было невероятно. Я был… Я… – Юноша замолчал. Глаза его снова стали рассеянными и отрешенными. На лице опять появилось счастливое выражение.

– Что вы делаете? – спросил старик. – Хотя постойте-ка… Я узнаю вас! – Он всплеснул руками. – Какая прелесть! Я вижу перед собой самого известного человека в Друине! Вернее: печально известного… но какая разница между доброй и дурной славой? Все дело только в подходе…

Баллас зловеще посмотрел на него.

– О, не сердитесь! Не надо. Я рад, что вы здесь. Церковь Пилигримов – не моя церковь. Моя религия – гакрия. Она гораздо удобнее, поскольку вовсе натребует веры. Все доказано. Не надо рассуждать, не надо мучиться сомнениями. И помимо того… – Старик хитро улыбнулся, – зло приносит больше знаний, чем добро. Почему? Потому что истинно злой человек – редкость. Мало кто может похвастаться, что встречался с истинным негодяем без единого проблеска света в душе. Я слышал: предводитель восстания Каль’Брайден был именно таков. А то же самое говорят и о вас. Какое преступление вы совершили?

Не отвечая, Баллас вынул кинжал и загнал его в щель между досками пола. Раскачивая лезвие, он ухитрился приподнять доску. Под ней была пустота. Баллас вынул половицу и отпихнул в сторону.

– Ясно одно: преступлением вашим не была излишняя болтливость, – заметил старик. – Да и если по правде, какая разница? Преступление – всего лишь дань жизненным ценностям и устремлениям преступника. Результат его мыслительной деятельности… – Он положил корень в рот и принялся тщательно пережевывать.

Баллас поднимал доску за доской, пока не образовалась приличная дыра. Он взял из ниши фонарь и опустил его в пустоту. В пяти футах внизу виднелся каменный пол. В центре лежала прямоугольная каменная плита. Держась за края досок, Баллас спустился. Он поставил фонарь на пол, ощупал плиту и, поднатужившись, отодвинул в сторону. Открылся темный люк. Баллас снова опустил фонарь вниз. В тусклом свете он увидел каменный туннель, уходящий во тьму. Баллас поднялся и высунулся наружу.

– Нашел, – сказал он. – Элзефар, ты полезешь первым.

Калека передал Эреш костыли. Баллас спустил переписчика в дыру. Элзефар заглянул в люк и тут же отшатнулся, испуганно вскрикнув.

– Там что-то есть! Оно движется…

– Что там? – спросил Баллас.

– Не знаю, – отозвался Элзефар. – На стене. Там что-то было на стене. Оно корчилось.

Схватив фонарь, Баллас заглянул через дыру в туннель. Стены словно бы находились в постоянном движении. По ним пробегала рябь, вздыбливаясь и опадая. Баллас поднес фонарь ближе. Стена была облеплена бесчисленными ящерицами. Белесые, полупрозрачные, с белыми выпуклыми глазами – они замерли от неожиданного света. Ящерицы покрывали не только стену, но и потолок. Их лапы с длинными тонкими пальчиками цеплялись за малейшие неровности камня.

Элзефар перевел дыхание.

– Рептилии, – сказал он. – Проклятые рептилии! Никогда не мог понять, какая от них польза. Они отвратительны.

Баллас спустил Элзефара в туннель. Эреш протянула ему костыли и спрыгнула в дыру. Баллас обернулся к Краску. Тот разговаривал со старым любителем корня видений. Они говорили тихо, и слов было не разобрать. Баллас нахмурился.

– Краск, полезай. Нам пора.

Старик произнес еще несколько слов. Затем Краск отошел от него и исчез в дыре. Баллас оглянулся. Старик в упор смотрел на него, медленно пережевывая корень. Коричневая слюна текла из уголка его рта. Взгляд крошечных темных глазок был рассеянным и отрешенным. И вместе с тем в них были настороженность и удивление. Казалось, что старик смотрит одновременно и на Балласа, и словно бы сквозь него, рассматривая нечто, видимое ему одному.