Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина

— Слышал, — признался Николай, уставившись на палатку. — Как не слышать.

— Вот…

И дед замолчал, позволяя Николаю самому сделать выводы. Вот же… интересно, что ему от дядюшки понадобилось. Да и… ото всех.

— Знаешь, а ведь они от тебя уйдут, — сказал Николай.

— Кто?

— Сестры. И мама. И я тоже. Беломир уже ушел. Ему недолго осталось. Ты знаешь?

В трубке раздался протяжный хрип.

— И с кем ты тогда останешься? Деньги, власть… деньги и власть. Надеюсь, этого тебе хватит, чтобы счастливым быть, — Николай медленно обходил палатку полукругом.

— Да что ты, мальчишка… понимаешь!

— Ничего, наверное. И понимать не хочу. Не хочу становиться наследником древнего и уважаемого рода, если после этого я стану собственностью этого рода. Не хочу жениться на подходящей женщине, которая родит правильных детей. Не хочу выдавать сестер замуж опять же за людей нужных. А потом смотреть, как они несчастны…

— Думаешь, за ненужными будут счастливы?

— Может, и нет. Но это будет их выбор, дед. Их жизнь. Не твоя. И ты, допускаю, умнее, опытнее, видишь то, чего не видим мы, но… это ты видишь. А мы просто хотим жить. Понимаешь?

— Такая же бестолочь, как твоя мамаша…

— А за маму я и в морду дать могу, — Николай поднял шишку и подбросил на ладони. — Все идет к тому, что тебе надо решить, чего ты хочешь, семьи или власти.

— А ты?

— Я уже сказал. Что до предложения… спасибо за подсказку. Доносить на дядю я не стану, не знаю, что там у вас приключилось, но разбирайтесь сами. Позвони ему. Поговори. И… может, он тебе поверит. Хотя не факт. По-моему, он считает, что ты и с того света нами управлять станешь.

Теперь в трубке раздался хриплый смешок.

— Может, и стану.

— Обойдешься. Я в конце концов, некромант. С живыми у меня, может, и не очень получается, а вот с мертвецом как-нибудь да разберусь.

— Наглый ты.

— Какой уж есть. Сам же говорил, кровь дурная…

— Наша, Бестужевская… — дед уже откровенно хохотнул. — Может, и вправду стоило породу поправить…

И замолчал.

Тишина длилась долго. Николай успел отметить, что в лагере как-то совсем уж… безлюдно.

Спят они?

Или…

— Ладно… я кой-чего велю поднять. Глянешь, и сыщется полезное.

— Спасибо.

— И мамке своей передай, чтоб не дергалась. Ишь, удумала девок за границу слать! Там один разврат и попрание традиций. Пущай тут учатся, хоть под присмотром будут. И да, скажи, что переговорю, не будут им ничего-то супротив чинить, но пусть только попробуют имя Бестужевых опозорить! Лично в библиотеке запру и не выпущу, пока наизусть не выучат!

— Что? — уточнил Николай.

— А все! Взяли тут волю… и девка твоя мне не нравится. Вона, Верещагина славная какая, и жена из нее получилась бы приличная, он же ж ведьму какую-то отыскал… кому сказать… из Лопушков… ведьму…

Николай почти увидел, как дед укоризненно качает головой.

— И эти тоже… от деда родного и за границу… никакого порядку!

Николай хмыкнул.

И неожиданно сказал:

— Звони… иногда. Наверное.

— Позвоню.

Дед вновь замолчал, на сей раз ненадолго.

— А про Мира ты…

— Серьезно. Он под тьмой ходит. Внутри та, да и вообще… с ним давно уж неладно. Не так. Но ты сам поговори. Просто поговори. Как с сыном.

Дед только крякнул.

И отключился.

Даже спокойной ночи не пожелал, вот ведь… а сам про традиции.

Глава 37 О том, что далеко не все и не всегда идет по плану

Если тебя выписали из сумасшедшего дома, это еще не значит, что тебя вылечили. Просто ты стал как все.

Суровая правда, озвученная бессменным директором дома призрения

Я смотрела на дымящиеся развалины, над которыми дрожало марево горячего воздуха, и пыталась понять, как вообще возможно такое.

Из-за чего?

В случайность возгорания я вот совершенно не верила. И от мыслей, эмоций, переполнявших меня, я начинала трястись. И не только я. Васятка, подрастерявши обычной своей суетливости, прижался к ногам. А я обняла братца, застыла, слушая, как колотится его сердечко.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Плохо, — тихо сказала Ксюха, подобравшись сзади. И прохладная её рука легла на плечо. В темноте лицо Ксюхино казалось совсем белым, неживым, и только глаза запали. — Плохо, плохо…

— Ксюш? — я перехватила руки её, которые мелко-мелко дрожали.

Запястья были просто-таки ледяным.

— Ксюша, давай, я тебя домой отведу? Вася, найди…

— Она с теткой Василисой, — сказал Васятка, на месте подпрыгнувши. — Я видел! Я с вами.

— Нет, — что бы ни происходило с Ксюхой, вряд ли это было с пожаром связано. Случалось ей пожары видеть, и ничего, переживала как-то.

А тут…

— Найди их. Скажи, что Ксюхе плохо, а я её…

Я не была уверена, что удастся довести домой. И поискала взглядом дядьку Берендея, но в толпе его не было. И рядом не было.

И это тоже…

— Что случилось? — зато Игорек появился, а с ним и тот, другой, который за Калиной приехал. Он-то Ксюху на руки подхватил, да с той легкостью, что я просто удивилась.

Она ведь, пусть и не медведица, но все одно кровь сказалась.

А этот…

— Врача надо, — хмуро сказал он.

Сам-то в саже.

И поцарапанный. И смешно смотрелся бы в одежде с чужого плеча, да только смеяться отчего-то не тянет.

— Не поможет, — Игорек покачал головой и оскалился. — Это другое. Врач не поможет.

— А целитель?

Этот, который уже совсем и не Калины — куда, к слову, она запропастилась-то? — держал Ксюху и напряженно вглядывался в лицо её.

— Не знаю, но… что-то с родниками, — Игорек отряхнулся. — Надо к старому руслу идти.

— Так иди! — рявкнул мужчина. И тише добавил. — Один только не лезь…

Игорек хмыкнул.

Отступил.

И исчез.

А я сказала:

— Идем…

…ей не домой надо, надо к реке. Да побыстрее. Или… если колодец? В колодцах-то воды подземные идут, есть шанс, что Ксюха очнется.

Или…

…Васятка тетку отыщет.

Женщина на руках Олега казалась неживой. И от этого сердце в груди обрывалось. Раньше он понять не мог, как оно так, чтобы сердце обрывалось. Теперь вот понял.

Сполна.

И внутри, в груди холодело от мысли, что эта вот женщина возьмет и умрет. Хотелось орать. Требовать. Или вертолет вызвать, чтоб в Москву доставили. А там клиника. Врачи. Целители.

Только вместо этого он идет за босой девчонкой в драных джинсах.

Идти получилось недалеко, аккурат до двора тетки Ирины, что ждала у калитки. И увидев Олега, точнее ту, что лежала на руках её, тетка охнула, всплеснула руками и велела:

— Скорей давай… нет, не сюда, туда неси. И воду тяни!

Воду?

Скрипела натянутая струною цепь, дрожало ведро, и Олег только и думал, что, если оно сорвется, придется искать новое. Время тратить. И… не сорвалось. Ледяная вода плеснула на руки, а тонкая ручка впилась в разодранные ладони.

…дурак.

Целитель нужен, а не вода…

…только целитель не успеет, даже на вертолете.

Женщина, которая самим миром предназначалась ему, Олегу, вдруг вытянулась, захрипела, рот раззявив. И тетка Ирина спешно ткнула локтем в бок:

— Лей!

А та, другая, девчонка, что села у ног Ксении, посмотрела на Олега, шепнув:

— Лей.

Он и вылил.

Одно ведро.

Другое.

Третье.

Олег сбился со счета, но тянул и лил, и тянул снова. Ведро летело в колодец, громыхая, а он потом тянул, боясь лишь, что воды в колодце окажется недостаточно, что возьмет она и закончится. Или…

…а во дворе становилось людно.

— Что случилось? — этот голос существовал где-то вовне, ибо сейчас мир Олега сузился. В нем, в этом мире, только и осталось, что колодец.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Ведро.

И женщина, чьи волосы серебрились, словно из лунного света сотканные. Она больше не хрипела, не стонала, но лежала тихо и только грудь её, облепленная мокрой тканью, вздымалась.