Американский психопат - Брет Эллис

Полночь. Разговор, который я пытаюсь вести с двумя девочками — обе очень молодые блондинки с большими сиськами — немногословен, потому что мне сложно держать себя в руках.

— У вас тут прямо дворец, мистер, — детским голоском говорит одна из них, Торри, завороженная безвкусной квартирой Оуэна. — Настоящий дворец.

Я раздраженно смотрю на нее.

— Да ничего особенного.

Я делаю напитки — разумеется, из бара Оуэна, — и как бы вскользь упоминаю, что работаю на Уолл-стрит, в компании Pierce&Pierce. Похоже, они не особенно этим заинтересовалась. Одна из них спрашивает, не обувной ли это магазин. Тиффани сидит на черном кожаном диване и листает номер GQ трехмесячной давности, вид у нее смущенный, как будто она чего-то не понимает, точнее, как будто она вообще ничего не понимает, и я думаю: «Молись, сука, просто молись». Потом я признаюсь себе, что меня очень заводит, что эти девочки унижаются передо мной за деньги, которые для меня — карманная мелочь. Налив им еще выпить, я упоминаю, что закончил Гарвард, и потом спрашиваю:

— Слышали когда-нибудь о Гарварде?

Ответ Торри меня поражает:

— У меня был один деловой знакомый, который говорил, что он там учился. — Она пожимает плечами.

— Клиент? — спрашиваю я, заинтересовавшись.

— Ну, — нервно говорит она. — Просто деловой знакомый, скажем так.

— Сутенер, что ли? — говорю я, и тут начинается самое странное.

— Ну, — она умолкает на пару секунд, потом продолжает. — Будем считать это деловым знакомством.

Она отхлебывает из стакана.

— Он говорил, что учился в Гарварде, но… я ему не поверила.

Она смотрит на Тиффани, потом на меня. Но мы оба молчим, и она сбивчиво продолжает.

— У него была типа… ну… обезьяна. И мне надо было присматривать за этой обезьяной, ну… у него в квартире.

Она умолкает и продолжает ровным, монотонным голосом, периодически отпивая из стакана.

— Приходилось весь день смотреть телевизор, потому что делать там было нечего, пока этого парня не было дома… а я пыталась следить за обезьяной. Но… что-то с ней было не так, с этой обезьяной.

Она опять умолкает и делает глубокий вдох.

— Эта обезьяна… она смотрела…

Она запинается, смотрит по сторонам, у нее на лице задумчивое выражение, как будто она пытается решить, стоит ли рассказывать эту историю, как будто мы — я и та вторая сучка — должны быть безмерно ей благодарны за этот рассказ. Соответственно, я готовлюсь к чему-то шокирующему, разоблачительному, к какому-то немыслимому откровению.

— Она смотрела только…

Она вздыхает, а потом вдруг начинает говорить быстро-быстро:

— …Шоу Опры Уинфри, и больше ничего она смотреть не хотела. У этого парня была куча кассет с этим шоу, и он записывал их специально для своей обезьяны, — теперь она смотрит на меня умоляюще, как будто сходит с ума, прямо здесь и сейчас, в квартире Оуэна, и хочет, чтобы я… что? Проверил это? — А реклама была вырезана. Однажды я попыталась… переключить на что-то другое, выключила кассету… я хотела посмотреть сериал или что-нибудь еще… но…

Она допивает содержимое своего стакана и закатывает глаза. Она явно расстроена воспоминанием об этой истории, но, тем не менее, храбро продолжает:

— Обезьяна начала в-в-визжать и успокоилась только, когда я снова включила шоу Опры.

Она сглатывает, прочищает горло, похоже, она собирается заплакать, но этого не происходит.

— Понимаете, ну… ты пытаешься включить телевизор, какой-нибудь канал, а эта чертова обезьяна начинает визжать, — с горечью говорит она и обнимает себя за плечи. Ее трясет мелкой дрожью, и она тщетно пытается себя согреть.

Тишина. Ледяная, арктическая, абсолютная тишина. Свет в комнате — холодный, электрический. Я стою и смотрю на Торри и другую девушку, Тиффани, у которой такой вид, как будто ее тошнит.

Наконец, я открываю рот и выговариваю с запинкой:

— Мне все равно… какую жизнь ты ведешь… пристойную…или нет.

Начинается секс — жесткое порно, лучшие кадры. Я выбриваю Торри лобок, она ложится на спину на кровать Пола Оуэна, а я трахаю ее пальцем и время от времени лижу ей анус. Потом Тиффани делает мне минет. У нее горячий и влажный язык, и она водит им по головке члена, это меня раздражает, и я называю ее грязной шлюхой и сукой. Я надеваю презерватив и вставляю одной из них, а другая лижет мне яйца, я смотрю на шелкографию Ангелис, висящую над кроватью, и думаю о реках крови, о гейзерах крови. Иногда в комнате становится очень тихо, слышен только хлюпающий звук, с которым мой член входит в вагину одной из девиц. Тиффани и я по очереди лижем задницу и выбритую пизду Торри. Они одновременно, с громким криком, кончают в позиции «69». Теперь, когда они разгорячились, я достаю дилдо и позволяю им поиграться с ним. Торри раздвигает ноги и ласкает свой клитор, а Тиффани ебет ее большим скользким дилдо, Торри показывает Тиффани, что надо действовать более жестко, и, наконец, кончает, тяжело дыша.

Я опять заставляю их ласкать друг друга, но, кажется, это меня уже не заводит — я думаю только о крови, о том, как будет смотреться их кровь, и хотя Торри знает, что делать, как лизать пизду, мне это уже не интересно, я отталкиваю ее от Тиффани и начинаю сам лизать и кусать розовую, мягкую, влажную вагину, а Торри садится Тиффани на лицо и ласкает свой клитор. Тиффани жадно лижет ее пизду, влажную и блестящую, а Торри протягивает руки вниз и ласкает большие твердые груди Тиффани. Я начинаю кусаться сильнее, вгрызаясь зубами в пизду Тиффани, и она напрягается, и я говорю:

— Расслабься.

Она начинает визжать, пытается отодвинуться и кричит, когда мои зубы вонзаются в ее плоть. Торри думает, что Тиффани кончает, и плотнее прижимается к ее лицу, приглушая ее крики, но когда я смотрю на Торри — кровь течет у меня по лицу, изо рта торчат куски мяса и волосы, кровь из влагалища Тиффани хлещет на постель, — я чувствую, как в ней пробуждается страх. Я ослепляю их обеих спреем «Mace», а потом вырубаю обеих рукояткой пневматического молотка.

Торри приходит в себя и понимает, что связана и лежит на спине на кровати, свешиваясь с края, а ее лицо все в крови, потому что я отрезал ей губы ножницами. Тиффани, связанная шестью парами подтяжек Пола, лежит на другой стороне кровати, она стонет от страха, почти полностью парализованная жестокой реальностью. Я хочу, чтобы она видела, что я буду делать с Торри, и поэтому поворачиваю ее так, чтобы она не могла отвернуться. Как обычно, я пытаюсь понять, что испытывают девушки, и снимаю их смерть на видео. С Торри и Тиффани я использую ультра-миниатюрную камеру Minor LX, которая снимает на 9,5 мм пленку: линзы 15мм f/3*5, экспонометр, встроенный фильтр нейтральной плотности, тренога. Чтобы заглушить крики, я поставил в портативный СD-плейер на тумбочке у кровати компакт Traveling Wilburys.

Я начинаю с того, что слегка освежевываю Торри. Я делаю надрезы острым столовым ножом и срезаю куски плоти с ее ног и живота, а она в это время кричит и просит меня о пощаде высоким тонким голосом. Я надеюсь, что она умная девочка и понимает, как ей повезло, ведь ее наказание будет гораздо легче того, которое я приготовил для второй девушки. Я продолжаю брызгать на Торри спрей «Mace», потом пытаюсь отрезать ей пальцы ножницами и, наконец, поливаю кислотой ее живот и гениталии, но она никак не умирает, так что я решаю зарезать ее и вонзаю нож ей в горло, лезвие случайно вонзается в шею слева, натыкается на кость, и я останавливаюсь. Тиффани смотрит на все это, а я в конце концов отрезаю голову Торри — потоки крови, разбрызгиваются по стенам и даже по потолку. Поднимая вверх голову Торри, как некий победный трофей, свободной рукой я беру свой член, посиневший от возбуждения, и, пригнув ее голову к своим бедрам, я заталкиваю член ей в рот и ебу ее до тех пор, пока не достигаю оргазма и не выплескиваю сперму ей в рот. Я так возбужден, что и после того, как кончил, могу ходить по комнате с головой Торри, висящей у меня на члене — она теплая и кажется мне почти невесомой. Какое-то время это меня забавляет, но мне необходим отдых, так что я снимаю голову, кладу ее на на шкаф из дуба и тикового дерева, а потом сажусь в кресло, обнаженный, весь в крови, включаю телевизор, смотрю канал HBO, пью «Корону» и жалуюсь вслух на то, что Оуэн не успел обзавестись домашним кинотеатром.

Позже — теперь — я говорю Тиффани:

— Я тебя отпущу …ш-ш-ш… — и нежно глажу ее по лицу, оно скользкое от слез и спрея «Mace», и меня обжигает мысль, что у нее в глазах действительно загорелась надежда, но потом она видит у меня в руке зажженную спичку, я ее вытащил из коробка, который мне дали в баре, где мы пили в прошлую пятницу с Робертом Фареллом и Робертом Пречтером. Я подношу спичку к ее глазам, она инстинктивно их закрывает, я опаляю ей ресницы и брови, а потом достаю зажигалку Bic и подношу ее к глазницам, руками придерживая веки, чтобы глаза были открыты, я обжигаю палец, но держу зажигалку до тех пор, пока глазные яблоки не лопаются. Пока Тиффани еще в сознании, я переворачиваю ее, раздвигаю ягодицы и вбиваю вибратор ей в анус, используя пневматический молоток. Потом я снова переворачиваю ее — она вся обмякла от страха, — срезаю ей губы и расширяю отверстие электродрелью с массивной насадкой. Она трясется, очевидно, пытаясь протестовать, а когда я, наконец, остаюсь доволен размером отверстия, ее рот выглядит, как большой красно-черный тоннель, в котором виднеется перекрученный язык и поредевшие зубы. Я засовываю руку ей в глотку, пока она не исчезает там по запястье — ее голова непроизвольно трясется, но она не может укусить меня, потому что электродрель выбила ей большинство зубов, — хватаю все вены, которые проходят у нее по горлу, как трубы, тяну их пальцами, и когда у меня в руке оказывается достаточно крупный пучок, вытягиваю их через рот, резко дергаю и тяну до тех пор, пока ее шея не исчезает. Кожа натягивается и лопается, однако крови почти нет. Почти все вены, проходящие в шее, включая яремную вену, свисают теперь у нее изо рта, а тело бьется в судорогах, она напоминает мне таракана, который перевернулся на спину и теперь не может подняться, она трясется, ее вытекшие глаза стекают по лицу, смешиваясь с «Mace». Быстро, чтобы не терять времени, я выключаю свет, и, перед тем, как она умирает, я разрываю ей живот голыми руками. Не знаю, что я там делаю, но у меня под руками все хлюпает, а сами руки покрыты чем-то горячим.