Критская Телица - Эрик Хелм

— Я никогда не бросаю наобум, — пропыхтел бледный, как полотно, Эпей.

Теперь, когда наиболее тяжкое испытание осталось позади, мастер начал испытывать запоздалый прилив острого, изнуряющего страха. Колени умельца противно дрожали, челюсть прыгала, слова звучали отрывисто и не совсем внятно.

Менкаура ободряюще улыбнулся:

— Ну-ну! Все, похоже, обошлось... У андротавра, видишь ли, только два по-настоящему уязвимых места: пах и кончик носа. Лишь ударив по тому, либо другому, и можно справиться со страшилищем. Но знают об этом лишь посвященные. Иола рассказала?

— Да нет, — выдавил Эпей. — Вспомнил вдруг, что бугаям кольца в ноздри продевают, и самого лютого за колечко можно вести, словно телка покорного... Чувствительный у них, подлых, нос, будто у белок!

— Будто у кого? — не понял египтянин.

— Белочку — векшу, стало быть, — по носу тюкни — убьешь на месте. А у быков носы на такой же лад устроены. Вот и поразил я его, болезного, куда собирался. Чистая догадка...

— Н-да, — хмыкнул Менкаура. — Голова на плечах, с одной стороны, имеется. С другой стороны, о чем эта голова думает?

Эпей недоумевающе воззрился на писца.

Лаодика лежала недвижно.

Человекобык перестал корчиться и лишь глухо постанывал.

Еле слышно трещали асбестовые фитили светильников.

Менкаура подошел к Эпею вплотную, положил руку на плечо эллина, пристально и дружелюбно посмотрел ему в глаза.

— Не спрашивай, как, но поверь: я знаю все твои замыслы; ведаю обо всем приключившемся. Жреческая школа в Мемфисе...

Мастер помотал головой.

— Ладно, скажем, я просто ясновидящий, — вздохнул Менкаура. — Внемли, время дорого.

— Слушаю.

— Ты же буквально загнал себя нынешней ночью! Бессонница, усталость — полное изнеможение! И теперь намереваешься взлететь, пересечь по воздуху просторы Внутреннего моря, выдержать и не разбиться? Да ты попросту задремлешь в воздухе...

Ошеломленный грек безмолвствовал.

Ибо Менкаура был совершенно прав.

Больше и прежде всего Эпею хотелось присесть на прохладные каменные плиты, сомкнуть веки, самую малость — хотя бы несколько минут — передохнуть.

Но времени уже не оставалось.

Глухой далекий гул, докатившийся до собеседников по запутанным коридорам, означал: Иола исполнила просьбу в точности, горючий состав полыхнул исправно и дворец очень скоро превратится в растревоженный муравейник.

Правда, обитателей здесь было отнюдь не много, располагались они весьма негусто, — но если пожар наберет силы, в царские чертоги сбежится на помощь уйма народу.

На этом Эпей и строил свои расчеты.

Поэтому и надлежало всемерно торопиться к западному выходу, охрана которого узнает о приключившемся в последнюю очередь.

Но и правда, как же лететь, исчерпав силы почти до последней капли?

— Я предвидел случившееся, — произнес Менкаура. — А поскольку люблю вас обоих — Иолу и тебя, — решил пособить неразумному другу. Ну-ка, изволь проглотить...

Из потайных складок льняного передника египтянин извлек два маленьких благоуханных шарика — один светлый, другой потемнее.

— Сперва этот, — велел Менкаура, поднося к устам Эпея темный смолистый катышек.

Мастер послушно принял горьковатое, таявшее во рту снадобье.

Менкаура внимательно прислушивался. Вдали понемногу начинали раздаваться чуть слышные, но явно встревоженные голоса.

— Им не до нас. Постой спокойно три-четыре минуты. Не разговаривай...

Эпей повиновался. Он полностью доверял египтянину, и только не мог уразуметь, каким же образом проведал писец о происходившем в лабиринтах гинекея, и как умудрился проникнуть сюда.

— Лабрис отобрал у стражника, — точно угадав мысли мастера, сказал Менкаура — Воин, кстати, вручил его добровольно и весьма охотно.

Вздохнув, умелец решил не размышлять о непостижимом.

— Теперь этот...

Второй шарик последовал за первым. На вкус он был сладковат.

— Что ты мне скормил? — осведомился разом воспрявший Эпей.

— Средство, секрет коего известен жрецам бога Тота, даровавшего народу письмена. Первый шарик полностью возвратит утраченную бодрость и прибавит новой. А второй дозволит без ущерба для тела и души не спать семьдесят два часа кряду. Лишь так и сумеешь ты достичь намеченной цели.

Эпей понял и расплылся в улыбке:

— Я и отблагодарить-то не смогу...

— Ты уже отблагодарил. И меня, и народ Кефтиу. Разорил осиное гнездо, положил предел неслыханному и гнуснейшему бесчинству.

Помолчав несколько мгновений, Менкаура задумчиво произнес:

— На любовь запрета нет, и в любви дозволено все. Да услаждаются любящие друг друга, да вкушают радость на всевозможные лады, не ведая ни стыда, ни стеснения! Так глаголет истинная мудрость... Однако насилие достомерзостно, а за последние семь лет Кидонский дворец обратился мерзким блудилищем, где надругательство стало законом и правилом, где ломали чужую волю и топтали чужие привязанности... Сама справедливость взывала о возмездии. Ты свершил его. Теперь, я полагаю, остров избегнет гнева богов, который неминуемо навлекли бы на него подобные злодеяния. Кефтиу прекрасен и велик, он заслуживает куда лучшей участи.

Эпей медленно кивнул.

— На всякий случай дозволь проводить тебя до западного выхода. Если возникнет затруднение, урезоним караульных тем же способом, каким я проник сюда. Затем ты покинешь дворец.

— А ты? — спросил Эпей.

— Не беспокойся обо мне. Я невозбранно вернусь и еще позабочусь об этой несчастной, чье имя узнаю. Она отправится домой, ибо жаждет вернуться.

— А?..

Эпей кивнул в сторону андротавра.

— Да, разумеется, — спохватился Менкаура.

Он быстро подошел к простертому на мраморных плитах чудищу, присел на корточки, заглянул в совершенно бессмысленные от страдания глаза.

Поднес к морде человекобыка хрустальный шарик, внятно и неторопливо произнес краткое заклинание, из которого Эпей не уразумел ни полслова.

Глухие стоны утихли.

Менкаура выдернул завязшие в плоти Чудовища клинки, уверенными касаниями пальцев остановил хлынувшую темную кровь.

Мастер округлил глаза:

— Да ты еще и врачеватель?

— Всего понемногу, — скромно ответил Менкаура. — Только это не вполне обычное врачевание. Скорее, изощренное знахарство...

— И теперь?..

— Теперь несчастная тварь будет спать. А пробудившись, не станет чинить вреда. Известное время, разумеется... Но до тех пор Великий Совет распорядится участью человекобыка сообразно закону и разумению...

— Арсиноя замкнута в деревянной телице, за дверью Розового зала, — поспешно сообщил встрепенувшийся Эпей. — Присмотри, чтоб не сгорела заживо, ежели что... Я все-таки не варвар, — ухмыльнулся эллин.

— Знаю, — сказал Менкаура, выпрямляясь. — И где Арсиноя, знаю, и в том, что ты не варвар, удостоверился. Твоему народу, Эпей, суждено великое и отменно славное будущее... А теперь поторопимся, друг мой, ибо уже пора...

* * *

— Дворец пылает, государь!

Идоменей подскочил и уселся на ложе едва ли не раньше, чем пробудился. Давала знать себя старая воинская закалка.

Вытянувшийся в струну стражник застыл у распахнутой двери, взяв копье «на караул» и глядя на лавагета встревоженными глазами.

— Как — пылает?! Почему? Где?

— Недалеко отсюда, господин... Юго-восточная часть гинекея, господин. Пламя пробило кровлю и бушует...

Мгновение спустя флотоводец и повелитель уже поспешно облачался в белый хитон с алой каймой, проворно затягивал мягкие ремешки сандалий.

Стражник посторонился, пропуская Идоменея в коридор.

Выбежав наружу, критский владыка поступил как истинный воин: отнюдь не ринулся петлять по несчетным переходам, стремясь в указанное крыло, а бросился к ближайшей из уводивших на крышу лестниц, дабы оглядеть происходящее с наиболее выгодной и удобной точки.

Страж побежал вослед.

Утренний ветерок уже начинал блуждать над островом, но свежести не приносил, и царь немедленно вытер со лба проступившую испарину.

И впрямь, недалеко, подумал Идоменей.

По дворцовым понятиям, разумеется...

Столь огромно было древнее, долгие столетия строившееся и расползавшееся вширь здание, что столб угольно-черного дыма отстоял от царя на добрых два плетра. Прожилки огня вихрились и крутились у основания этой зловещей, подвижной, возносившейся уже почти в поднебесье колонны. Однако сложенный преимущественно из камня Кидонский дворец успешно противостоял пламени. Опасаться быстрого и всепожирающего пожара не следовало.

«Полдюжины залов придется восстанавливать», — промелькнуло в мозгу лавагета.

Он скрестил руки на груди, присмотрелся пристальнее. Вослед разбудившему царя стражнику на крышу выскочили еще трое или четверо — в мужской половине службу несли куда более исправно, чем в полубезлюдных владениях Арсинои.

— Отрядить десяток воинов, пускай подымают горожан из прилегающих кварталов. Ведра, кадки, бочки... Это на первый случай. А если не поможет — перекрыть акведук и направить поток воды прямо на пострадавшие чертоги. Зальет лишку — не беда, исправим...