Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1942-1962 г.г. - Светлана Бондаренко

Психологически очень выигрышная штука. Вот и всё. Теперь до встречи. Целую всех, привет от всех, Арк.

О смене работы вспоминает БН:

ИЗ: БНС: «НА ЧТЕНИЕ ДЛЯ УДОВОЛЬСТВИЯ ВРЕМЕНИ НЕТ»

— Как складывалась Ваша судьба после окончания ЛГУ? Вы сразу попали в Пулковскую обсерваторию?

— По распределению я должен был идти не в обсерваторию, а в университетскую аспирантуру при кафедре астрономии. Но мне заранее сообщили по секрету, что меня, как еврея, в эту аспирантуру не возьмут.

— Шел 1955 год — казалось бы, «дело врачей» позади…

— Тем не менее, по существу мало что изменилось. Один из моих знакомых случайно подслушал разговор в деканате на эту тему и сразу мне об этом доложил. Действительно, на кафедру меня не взяли, но взяли в аспирантуру Пулковской обсерватории. Так что опять все закончилось более или менее благополучно.

— Чем вы занимались в обсерватории?

— Еще в Университете я сделал довольно любопытную, по мнению моего научного руководителя Кирилла Федоровича Огородникова, курсовую работу. Связана она была с динамикой поведения так называемых широких звездных пар. У меня получился довольно интересный результат, на основании которого меня, собственно, и намеревались взять в аспирантуру, — я должен был сделать на этом материале диссертацию. И действительно, на протяжении двух с половиной лет я эту диссертацию делал, и все было очень хорошо…

— А потом случилась многократно описанная в ваших биографических материалах история…

— Да, а потом выяснилось (сам же я и выяснил, роясь в обсерваторской библиотеке), что эту мою работу уже сделал в 1943 году Чандрасекар. Было, конечно, чрезвычайно лестно независимым образом повторить путь великого Чандрасекара, но не такой же ценой! Защищать мне стало нечего, новую диссертацию за полгода до окончания срока начинать было бессмысленно, и все закончилось тем, что диссертацию я так и не написал и прошел, как тогда называлось, только теоретический курс аспирантуры. Эта история в значительной степени выбила меня из колеи, но все завершилось относительно благополучно. Я пошел работать на счетную станцию Пулковской обсерватории — уже тогда там был отдел, где стояли счетно-аналитические машины, на которых производились научные расчеты.

Счетные машины БН вспоминает неоднократно:

ИЗ: БОРИС СТРУГАЦКИЙ ОТВЕЧАЕТ НА ВОПРОСЫ БОРИСА ВИШНЕВСКОГО

— …Это были гигантские электрические арифмометры, размером три метра в длину и полтора метра в высоту, они страшно рычали, гремели и лязгали своими многочисленными шестернями, перфораторами и печатающими устройствами… Никакого программирования в то время, естественно, не было, но было так называемое коммутирование — можно было все-таки научить эти электрические гробы тому, что от природы дано им не было. Изначально они были предназначены исключительно и только для сложения и вычитания (а также для печатания результатов вычислений), но их можно было научить умножать, делить и даже извлекать квадратный корень. Это было весьма увлекательное занятие, и я несколько лет с большим удовольствием занимался этой работой.

— Что именно Вы считали?

— Счетная станция занималась обслуживанием всей обсерватории, самые разные ученые приходили и приносили свои наблюдения, которые надо было обрабатывать. Задача моя состояла в том, чтобы провести простейшие расчеты (сложные расчеты все равно было сделать невозможно) и обеспечить красивую публикацию результатов. Эту задачу, кстати, табуляторы решали очень хорошо — печатали красивые табулограммы, необходимых размеров, на рулонах прекрасной бумаги… В основном мы занимались обработкой наблюдений астрономических каталогов, астрофизикам и «солнечникам» у нас делать было нечего. Так я проработал почти десять лет и окончательно ушел из Пулкова, кажется, в 1964 году. До этого несколько лет я работал на половине ставки, а потом ушел совсем — после того как меня приняли в Союз писателей.

ИЗ: БНС. О СЕБЕ…

В свое время работал инженером-эксплуатационником по счетно-аналитическим машинам. Боюсь, сейчас мало кто даже слышал этот термин и совсем уж не способен представить себе эти гигантские (2500x1500x1500) гробы, с грохотом и лязгом исполняющие роль электрических арифмометров, причем один специально для сложения-вычитания — табулятор, а другой — только для умножения — мультипляйер. Это было высокое наслаждение: учить арифмометр умножать и делить! Электронная же знакомая машина была у меня тогда только одна — «Минск-22», оперативная память что-то вроде 96 байт (именно БАЙТ, и никаких вам килобайтов), внешняя память—на магнитной ленте и т. д., не помню уже ничего. Помню только, что самое ужасное на ней было — это компиляция программы и сборка, из-за непрерывных сбоев магнитной ленты. ЕС-1020 — тоже знакомая мне дама, но с ней я дела практически не имел — уволился вчистую.

ИЗ: БНС. ХОМО СУПЕР

Когда Вы впервые познакомились с компьютерной техникой? Один из известнейших персонажей Ваших ранних произведений начала 60-х годов — Саша Привалов из «Понедельника» — программист. Это как-то связано с Вашим собственным жизненным опытом?

Я «с самых ранних детских лет» увлекался прикладной математикой — строил функции, решал численные задачи, увлекался приближенными вычислениями вообще. В школе у меня появился откуда-то старый, скрежещущий «Феликс», на первом курсе матмеха я познакомился с электрическими арифмометрами, и судьба моя с тех пор оказалась решена. Забавно, что в детстве своем АН тоже увлекался вычислениями и графиками — собственно, я лишь обезьянничал, подражая ему, — но любовь к этим занятиям оказалась у него нестойкой. Может быть, потому лишь, что не попался ему под руку в нужный момент старый добрый «Феликс»? В Пулково я работал инженером-эксплуатационником по счетно-аналитической технике. Табуляторы, мультипляйеры, перфораторы — все это имело лишь самое отдаленное отношение к программированию, хотя было далеко небезынтересно учить делить и умножать какой-нибудь древний табулятор, от природы своей приспособленный только складывать, вычитать и распечатывать результаты. Программирование для меня началось только в начале 80-х, и никто меня ему не учил, все делалось «самопально», без всякой теории и вообще основательности. Поэтому и вырос из меня классический «юзер-чайник», хотя работать приходилось и с Бейсиком, и с Фортраном, и с Паскалем. А вот «отплатить старшему брату за науку», вернуть ему, так сказать, долг: приучить к персональному компьютеру, мне не удалось. АН был вообще мало склонен к освоению технических новинок цивилизации, и моя заветная мечта — установить е-мейловый мост Москва-Ленинград — так и не реализовалась.

ИЗ: БНС. ИГРА В ФАНТЫ ПО-НАУЧНОМУ

Самым сильным впечатлением молодости остался обычный арифмометр «Феликс». Когда громыхающий кусок железа с нелепой рукояткой может складывать, умножать, исчислять корни… Это просто незабываемо! Потом я работал в Пулковской обсерватории, там стояли просто огромные трофейные немецкие табуляторы «Синклер», которые, несмотря на свою теперешнюю примитивность, делали довольно сложные астрономические расчеты — это тоже произвело на меня сильнейшее впечатление. Я благоговею перед вычислительной техникой. Сейчас я совершенно отвык от пишущей машинки, работаю на компьютере, общаюсь с текстредактором. Нынешнему поколению совершенно не понять того восторга, которым сопровождалась работа с микрокалькулятором.

ИЗ: БНС: «БУДУЩЕЕ, В КОТОРОМ НАМ ХОТЕЛОСЬ БЫ ЖИТЬ, НЕВОЗМОЖНО. НО СТРЕМИТЬСЯ К НЕМУ ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН»

— Вы полагаете, что потребность в труде изначальна?

— Нет, изначальна потребность в наслаждении. Это первая аксиома. А вторая — человек испытывает высочайшее наслаждение, реализуя себя в труде.

— А в творчестве?

— Это разновидность труда, я знаю на собственном опыте. Например, закончил я аспирантуру и по ряду причин не смог защитить диссертацию. И был «брошен на низовку»: назначили инженером по счетно-аналитическим машинам. Вы и не знаете, что это такое: гигантские электрические арифмометры, которые могут только складывать и вычитать. Для меня, астронома-теоретика, специалиста по звездной динамике, это был страшный удар. Пришлось начинать с азов, листать какие-то промасленные инструкции. Как чистить контакты, что куда втыкать… Жуткое ощущение. Но прошел первый, очень трудный месяц. Я понял, как работают эти машины. И к своему величайшему изумлению понял, что работать с ними интересно! Можно заставить их умножать, делить, извлекать, черт побери, корни квадратные! И понял, что неинтересной работы не бывает. Если залезешь вглубь, обязательно найдешь поле для творчества.